Продолжение. Предыдущая часть - здесь. Ну, не поместилась вся война в одну статью.
Для союзников Спарты по Пелопоннесскому союзу Никиев мир оказался неприемлемым. В результате, Мантинея, Элида, Аркадия и Коринф, сочтя, что спартанцы предали их интересы, переориентировались на сильный и недружественный Лакедемону Аргос, в прошлой войне сохранявший нейтралитет. Правда, Коринф из нового альянса вышел практически сразу и вернулся в спартанские объятия - Аргосскому союзу предсказуемо выразили поддержку Афины, а ненависть к афинянам у коринфян была всё-же сильнее, чем обида на Спарту. Тем не менее, несмотря на потерю столь весомого полиса, Аргосский союз попытался перехватить гегемонию у Спарты и пошёл в наступление. Однако, в битве при Мантинее союзная армия, усиленная афинским подкреплением, была наголову разбита спартанцами. Аргосский союз после этого практически в полном составе вошёл в союз Пелопоннесский.
Тогда Афины решили зайти с другой стороны - более им привычной, морской. И спланировали экспедицию на Сицилию.
Формальным поводом для вторжения был конфликт населённых дорийцами и ориентированных на Спарту Сиракуз с остальными греческими колониями, населёнными ионийцами и ориентированными на Афины. Выгода же для афинян в этом предприятии была двоякая. С одной стороны, взятие под контроль Сицилии ставило крест на торговых операциях Коринфа. А с другой - Сицилия, вообще-то, была в Античности третьей, после Египта и Причерноморья, житницей для всего макрорегиона. Торговля с Причерноморьем, при этом, и так уже контролировалась Афинами. Захват же ещё и Сицилии должен был привести к огромному притоку хлеба в метрополию, а больше хлеба - больше народу можно высвободить для службы в фаланге или на флоте. Следовательно, появлялись ресурсы, чтобы наконец-то задавить Спарту.
Командовать экспедицией должны были Никий, Ламах и Алкивиад. И на последнем стоит остановиться особо.
Алкивиад был отпрыском аристократического рода, а также воспитанником и политическим наследником Перикла. И репутация в Афинах у него была противоречивая. С одной стороны, его считали избалованным самовлюблённым мажором. С другой - человеком с благородным характером, военным и политическим гением и прекрасным оратором. И нет, истина здесь не посередине - Алкивиад действительно был в полной мере и тем, и другим. Он и ужасал весь город своими кутежами с гетерами, и геройски дрался при Делии, и самостоятельно спланировал всю сицилийскую экспедицию. Из-за такого сочетания качеств он нажил множество друзей и множество врагов, а безразлично к нему во всех Афинах относились, пожалуй, только портовые коты в гавани Пирея, и то не факт.
Почему это важно? Да потому, что буквально накануне отплытия экспедиционного корпуса на Сицилию по Афинам прокатился скандал: кто-то за одну ночь разрушил множество герм (четырёхгранных столбов со скульптурной головой Гермеса наверху и... кхм... другим органом Гермеса снизу спереди, выполняли роль сакрализованных межевых камней). Что по афинским законам, между прочим, классифицировалось, как святотатство, и каралось смертной казнью.
Недруги, разумеется, тут же начали говорить, что это, де, Алкивиад с товарищами изволил так буйно отметить отправление на войну. Сам Алкивиад возмутился, и потребовал расследования и суда. Его политические противники, однако, тут же сдали назад - мол, не время сейчас дрязгами заниматься, отправляйся-ка ты воевать, а про гермы потом поговорим.
Вот только "потом" настало намного раньше, чем ожидалось. Стоило афинянам высадиться в Сицилии, как к ним в лагерь прибыл отправленный им вдогонку гонец с требованием лично Алкивиаду вернуться в Афины для осуществления затребованного им разбирательства и суда.
Подстава, извините мой французский, была откровеннейшая. Практически все сторонники Алкивиада находились в этот момент в действующей армии, так что, вернувшись в Афины, он предстал бы не перед судом, а перед судилищем. С тоннами свидетелей, которые бы утверждали, что он не только гермы изуродовал, но ещё и посреди Парфенона нагадил, и церковь XII-го века развалил - и, конечно, единодушным голосованием за его немедленную казнь.
И Алкивиад бежал. Вот только если бы он просто где-нибудь скрылся, он не был бы собой. Так что, будучи жестоко обиженным, он бежал прямиком к спартанцам.
Главным в экспедиции после бегства Алкивиада оказался Никий. Который, напомню, был демагогом миролюбивой ориентации, и вообще с самого начала возражал против экспедиции. Он всё и испортил.
Со своим извечным "как бы чего не вышло" и, как следствие, выбранной выжидательной тактикой Никий упустил момент, когда Сиракузы, напуганные высадкой огромной афинской армией, пребывали в замешательстве. Когда же он всё-таки изволил двинуться в наступление, сиракузяне уже успели унять панику и изготовиться к обороне. В результате, кампания первого года экспедиции прошла безрезультатно. Зимой же Сиракузы послали гонца в Спарту за помощью - и весной получили её.
Помощи запросил и Никий, и к нему направили Демосфена с крупным флотом и пятитысячным десантом. Но пока Демосфен плыл, афиняне успели потерпеть поражение от объединённых сил сиракузян и спартанцев, и были отброшены от Сиракуз.
Когда же Демосфен всё-таки добрался до Никия, он взглядом опытного стратега окинул диспозицию и выразил своё мнение: отсюда надо убираться, и поскорее. У Никия, однако, опять включилось "как бы чего не вышло", на этот раз - как бы его не казнили благодарные афиняне, если он вернётся без победы. Какое-то время Демосфену пришлось потратить, чтобы убедить Никия всё-таки не пытаться никуда ехать на сдохшей кобыле. Когда же ему это удалось, началось лунное затмение. И вновь началось "как бы чего не вышло" - мол, дурной знак, давайте выступим завтра.
Пока Никий страдал ерундой, а Демосфен пытался привести его в чувство, спартанцы и сиракузяне времени даром не теряя, приближаясь к афинской армии, занимая удобные позиции и планируя сражение.
Первым был уничтожен афинский флот. Затем предводитель сиракузян Гермократ, догадавшийся, что Никий за птица, через мнимых перебежчиков скормил ему дезинформацию, что на всех сухопутных дорогах расставлены засады, и ночью отступать не следует. На самом же деле Гермократу и командующему спартанцами Гиллипу требовалась ночь, чтобы стянуть силы и атаковать афинян утром.
В результате, запланированное на утро отступление превратилось в паническое бегство под ударами противника. Афинское войско было полностью разгромлено. Демосфен и Никий попали в плен, после чего были доставлены в Сиракузы и там казнены.
Разгром Сицилийской экспедиции стал для афинян шоком. Две трети флота и треть армии - причём, самые лучшие, - были уничтожены. Средства, затраченные на их снаряжение, отправились на помойку, и казна показала дно. Практически весь Делосский союз начал задумываться о том, что в этом конфликте они решительно не на той стороне. И более того, подобные настроения завелись и в самих Афинах - не в открытую, конечно, на уровне тайных товариществ, "гетерий", которые, впрочем, набирали негласное, но значительное влияние. Не в последнюю очередь это произошло из-за того, что гетерии в значительной мере состояли из сторонников Алкивиада, ныне бывшего на стороне Спарты.
Надо заметить, Алкивиад, проживая в Спарте, как будто преобразился. Уже ничего не напоминало в нём былого избалованного шалопая. Одевался Алкивиад просто, пищу ел самую грубую, вина не касался, а говорил мало и строго по делу. В общем, мимикрировал так, что выглядел чуть ли не большим спартиатом, чем окружающие его природные лакедемоняне. И при этом - эффективно работал на свою новую сторону.
По предложенному Алкивиадом плану, спартанцы вновь вторглись в Аттику - но на этот раз не изучать текстуру камня, из которого были возведены Длинные стены. Алкивиад подсказал им нюанс, которого в начале войны не знал Архидам - что если не входить в Аттику по старинке с юга, а высадиться с севера, у города Деклеи, то армия будет не просто стоять на месте, а выполнять важную задачу - перекрывать дорогу к серебряным рудникам.
Кроме того, спартанцы развили бурную деятельность в Ионии, и на островах Эгейского моря, оказывая всемерную поддержку тем полисам Делосского союза, которые изъявляли желание сбросить афинскую гегемонию. На это, впрочем, нужны были деньги, с которыми у Пелопоннесского союза стало очень плохо. Хоть афинская экспедиция на Сицилию и провалилась, развернувшиеся там боевые действия отнюдь не поспособствовали активной морской торговле, и Коринф изрядно поиздержался.
До этого во всех вышедших статьях цикла мы, при озвученном подозрении, что персы тайно вмешивались в описанные события, тем не менее, избегали теоретизировать, где же именно они могли отметиться. Поскольку твёрдо установленных фактов на этот счёт у нас, как не крути, не имеется.
Погибший под Мегарой накануне войны афинский гонец, с чего всё во многом и началось, теоретически мог быть убит персидскими наймитами - но и у простых мегарцев на тот момент было достаточно причин, чтобы наброситься на человека с аттическим акцентом, не разбираясь, гонец это, или лазутчик.
Умерший в разгар эпидемии тифа Перикл характерных симптомов не демонстрировал, так что мог быть отравлен, и там уже ищите, кому выгодно. Но мог и просто слечь с инфарктом под влиянием невзгод и от горя после смерти старшего сына.
С разбитыми гермами накануне Сицилийской экспедиции история, конечно, наиболее тёмная. Поскольку эллину массово ломать статуи Гермеса, зная, что за это убивают - это специально додуматься надо. Но, в чистой теории, вдруг это действительно сделал упившийся до зелёных зайцев Алкивиад? А на суде потом рассчитывал на показания своих дружков, которые бы в один голос подтвердили, что обвиняемый ещё в самом начале пирушки всосал залпом целую амфору и вандалить по всему городу не мог в принципе, поскольку валялся на полу, аки разящее винными парами бревно.
Персы могли быть причастны ко всем трём случаям, могли поучаствовать в каком-то одном (а каком - неизвестно), а могли и вовсе не иметь к ним отношения, ограничиваясь взятками горожанам Ионии на сепаратистские выступления против Афин (это хотя бы факт). Но утверждать здесь ничего нельзя за отсутствием аргументов в обе стороны. Выгода персов от всех этих случаев очевидна, но и только.
Однако, теперь персы вышли из-за печки уже в открытую. И обратились к спартанцам с предложением: "пс-с-с, денег надо?"
Условием финансовой поддержки добивания Афин было то, что когда Персия начнёт возвращать себе Ионию, Спарта должна демонстративно смотреть в другую сторону.
Спарта на это согласилась. И дела у Афин стали совсем плохи. В особенности они ухудшились, когда восстали и перешли на сторону Спарты полисы на Босфоре и Дарданеллах. В Афины теперь не мог попасть хлеб из колоний в Причерноморье - а, учитывая тогдашнее население города, пытаться прокормить их всех с полей одной только разорённой Аттики было невозможно.
В этих условиях в Афинах произошёл переворот, и власть захватили те самые некогда тайные про-спартанские общества, организовавшие Совет Четырёхсот, заменивший прежнее народное собрание. Спарте был тут же предложен мир - но он лакедемонянам был уже не нужен, они ведь стояли на пороге победы.
Воюющая в Ионии армия нового правительства, однако, не признала. И в этот момент вновь проявил себя Алкивиад.
Годом ранее он бежал из Спарты к сатрапу персидской Лидии Тиссаферну. По Плутарху - из за угрозы жизни, проистекавшей от завистников, ненавидевших афинского выскочку, к которому в верхах почему-то прислушивались. А может, это с самого начала был такой невероятно хитрый план, детали которого проистекали из мельчайших нюансов тогдашних политических раскладов и ныне не реконструируются. Наконец, возможно, Алкивиад затосковал по Афинам, которые он на спартанской службе, конечно, хотел наказать за своё изгнание, но не уничтожить же полностью. Или даже всё сразу, одновременно и неразделимо - поскольку такой уж он был человек, соединявший в себе благородного героя с подлым негодяем, гениального политика и стратега с надутым позёром, пламенного патриота с гнусным предателем. Его бы на машине времени скрасть и современным психиатрам показать - уж не было ли там раздвоения личности?
Войдя в доверие к Тиссаферну, Алкивиад принялся убеждать его, что излишнее усиление Спарты Персии больше навредит. И, раз она и без того побеждает, не лучше ли перекрыть им финансирование, отдав эти средства Афинам? И Тиссаферн так и сделал.
Затем Алкивиад направил послание на Самос, где базировался афинский флот, что он готов вернуться и вести их в бой против спартанцев. И, узнав о положительном отклике на своё предложение, явился туда лично.
За ближайшие три года афинский флот под началом Алкивиада нанёс спартанцам три тяжелейших поражения и подчинил проливы Афинам, в которые вновь пошёл причерноморский хлеб. Увидев, что ещё не всё потеряно, афиняне воспряли духом и сбросили Совет Четырёхсот, восстановив прежнюю власть.
Весьма занимательным при этом выглядело поведение Персии. Помощь Спарте от сатрапа Лидии прекратилась - но теперь её стал оказывать сатрап Фригии Фарнабаз. При этом, казалось бы, всё легко объяснялось тем, что Фарнабаз и Тиссаферн друг друга на дух не выносили. Однако, когда, одержав ряд побед, Алкивиад додумался явиться к Тиссаферну похвастаться трофеями, тот бросил его в темницу - из которой Алкивиад, впрочем, почти сразу художественно сбежал. При том, что финансовая помощь Афинам от этого не прекратилась.
В общем, складывается ощущение, что империя Ахеменидов осознанно играла на обеих сторонах в этом конфликте - и при этом принимала меры к тому, чтобы это не выглядело слишком уж явным. Что, пожалуй, логично. Пока эллины дрались между собой, у них не было возможности обратить своё внимание куда-нибудь ещё. Следовательно, персам был выгоден и даже жизненно необходим как можно более длительный конфликт между Спартой и Афинами без явного победителя.
Вот только все планы и все интриги на сей счёт не могут ни на что повлиять, если один из участников конфликта вдруг начнёт вредить себе сам.
Когда флотом командовал непосредственно Алкивиад, афиняне побеждали. Но из-за тяжелейшего финансового состояния Афин (которые были отрезаны от большинства источников наполнения своего бюджета, а дань с союзников отменили сами, чтобы не проиграть битву за умы совсем уж всухую) ему на регулярной основе приходилось отлучаться, чтобы изыскать средства на жалование морякам (читай - выбить их через посредников у Тиссаферна). И вот, когда он отправился за жалованием в очередной раз, он, за неимением других кандидатур, которым он мог бы доверять, оставил флот по командованием Антиоха, кормчего на своём флагмане, строго-настрого наказав уклоняться от вступления в бой со спартанцами.
Антиох, может, и был полностью лоялен Алкивиаду. Но в нём не ко времени взыграло желание совершить подвиг, и он попытался атаковать спартанцев у мыса Нотий, неподалёку от Эфеса. В результате, афиняне были вдребезги разгромлены, а сам Антиох погиб.
Поражение при Нотии открыло окно возможностей для интриганов в командовании флота, и они ей в полной мере воспользовались. Один из стратегов, Фрасибул (запомните это имя), отплыл в Афины и там наябедничал народному собранию, что Алкивиад де уехал развлекаться с гетерами, бросив командование на полного идиота. Народное собрание возмутилось и отстранило Алкивиада, назначив вместо него коллегиальное верховное командование из десяти стратегов - Конона, Диомедонта, Леонта, Перикла Младшего, Эрасинида, Аристократа, Архестрата, Протомаха, Фрасилла и Аристогена. Алкивиад же удалился в добровольное изгнание, не ожидая ничего хорошего в случае возвращения в Афины.
Спартанский флотоводец Лисандр, победивший при Нотии, после этого обратился к Тиссаферну и убедил его в том, что поддерживать афинян, которые творят такие глупости - это просто выбрасывать на ветер огромные деньги, которые можно было бы передать Спарте.
Денег у Афин не стало почти совсем - но всё ещё был флот, готовый, а главное - желавший сражаться. И потому афиняне пошли ва-банк. На нужды флота был изведён последний резерв - драгоценная утварь из Парфенона.
Снаряженный на эти средства флот под командование восьми из десяти главкомов отправился на выручку девятому, Конону, блокированному на Лесбосе превосходящими силами спартанцев (десятый, Архестрат, находился в резерве, и по его судьбе и деяниям сведений я не нашёл).
Флоты сошлись при Аргинусских островах близ Лесбоса - и афиняне уверенно победили, уничтожив более половины спартанского флота. После чего стратеги двинулись спасать осаждённые города Лесбоса, оставив триерархов (это как капитан, построивший корабль на свои деньги) Фрасибула и Ферамена вытаскивать из воды потерпевших крушение и собирать тела для похорон на родине. Однако, началась буря, не позволившая им это сделать. И это означало для Фрасибула и Ферамена огромнейшие проблемы.
Дело в том, что подобная ситуация по афинским законам трактовалась, как неоказание помощи погибающему гражданину. Которое каралось смертью, вне зависимости от обстоятельств. По нашим современным меркам это, безусловно, жесточайшее варварство - но тогда безусловная солидарность граждан, скреплённая если не совестью, так хоть страхом, была способом выживания полиса в целом. Закон суров - но это закон.
В общем, Фрасибул и Ферамен были уже де юре гарантированными покойниками - и потому они стали действовать на упреждение. Способом, который Фрасибулу был уже хорошо знаком по свержению Алкивиада - они помчались в Афины и наябедничали народному собранию, что, де, это стратеги бросили утопающих, оставив какие-то две триеры для выполнения гражданского долга перед лицом приближающейся бури. В результате, народное собрание объявило о снятии всей восьмёрки победителей при Аргинусских островах с занимаемых ими постов и затребовало их в Афины на суд.
Протомах и Аристоген, вспомнив Алкивиада, предпочли просто сбежать. Остальные шестеро, впрочем, явиться на суд не побоялись, полагая, что поступали правильно и оправдать свои действия смогут без проблем.
На суде они спокойно изложили все обстоятельства, сделали акцент на необходимости выручать Конона и развивать успех, а что два триерарха не справились с поставленной им задачей - так то их собственная триераршая отвественность. Эти доводы показались судьям более чем убедительными, и они уже собирались оправдать стратегов. Но Ферамен и Фрасибул, спасая свои шкуры, подбили родственников погибших моряков явиться в народное собрание одновременно и в трауре, тем самым наглядно обличая подсудимых.
Подобная мера переменила настроение народного собрания, и большинство судей признали стратегов виновным. Против выступил только входивший в состав суда Сократ, возражавший, что это идиотизм, что стратеги объективно правы, а решения следует выносить по делам, а не эмоциональной накачке. Но к знаменитому философу не прислушались, и стратеги были казнены. Главнокомандующим же стал демагог Филокл - чистейший политический назначенец без малейшего опыта.
Нетрудно догадаться, как эта новость была встречена на флоте. Если прежде афинские моряки и флотские офицеры, несмотря на всю тяжесть ситуации, были готовы сражаться до конца, пробовать дерзкие манёвры и новые тактики, поскольку за спиной - Парфенон и Ареопаг, и отступать больше некуда, то теперь... Теперь они перестали понимать, ради чего им сражаться, если ценой за все их старания и победы может оказаться казнь, подстроенная всякими интригующими уродами. Флот был деморализован, сильно утратил в дисциплине и стал совершать фатальные ошибки во всех подряд мелочах. Спартанцы же не стеснялись этим пользоваться.
Лисандр, узнав о проблемах афинян, решил, что войну пора заканчивать, и двинулся к черноморским проливам, чтобы взять их под контроль и тем лишить Афины подвоза продовольствия. Афинский флот погнался за ним и встал у впадения в пролив реки Эгоспотамы.
По свидетельству Ксенофонта, к афинянам прибыл Алкивиад, заявивший, что они дурни и стоят в уязвимой позиции, а следовало или отойти к гавани ближайшего города, Сеста, или дать спланировать разгром спартанцев самому компетентному из присутствующих - то есть, ему.
Стратеги, однако, послали Алкивиада прочь с такими предложениями, и к советам его не прислушались.
Как оказалось - напрасно, поскольку позиция действительно оказалась уязвимой, и напавший несколько дней спустя Лисандр поймал афинян во время стоянки, когда большая часть экипажей была на берегу.
Вырваться удалось лишь девяти кораблям под командованием Конона - единственного флотоводца с опытом в толпе политических назначенцев, назначенных стратегами. Весь остальной флот был уничтожен. Тогда Конон отправил один корабль в Афины с вестью о поражении - а сам с остальными ушёл к Кипру, где попросил политического убежища, опасаясь, что дома народное собрание сделает из него виноватого стрелочника.
Подвоз хлеба в Афины был прерван. Развивая успех, Лисандр прошёлся по всем городам Ионии и островов, установил про-спартанские правительства везде, где их ещё не было - и, желая дополнительно осложнить положение Афин, велел каждому афинянину, находившемуся в Ионии или на островах, под страхом смерти вернуться в родной город.
Наконец, Лисандр осадил Афины. Переполненный голодный город сопротивляться толком не мог, и это было очевидно всем. И вскоре народное собрание отправило на переговоры со спартанцами Ферамена - которого афиняне совершенно не жаловали, но который всё-таки мог закончить весь этот кошмар.
Лисандр для большей сговорчивости промариновал Ферамена в своём лагере несколько месяцев - и лишь потом отправил в Спарту, где ему ультимативно продиктовали условия мира.
Афиняне были обязаны срыть Длинные стены. Афинский флот теперь не мог насчитывать более двенадцати кораблей. В Афинах размещался спартанский гарнизон. Наконец, Афины вступали в Пелопоннесский союз.
Война завершилась полнейшим разгромом Афин и роспуском Делосского союза.
Но на этом ещё ничего не закончилось.
Продолжение следует...
Понравилось?
Тогда ставьте палец вверх и подписывайтесь на мой канал!
Вам - нетрудно, а мне - приятно ♫