Юлия Доренко взяла интервью у официального представителя МИДа Марии Захаровой для канала "Расстрига".
Юлия Доренко: МИД сделал запрос о местонахождении Олега Смоленкова. Так кто такой Олег Смоленков?
Мария Захарова: Вы у меня спрашиваете? Почему? Не МИД направляет запрос по линии Интерпола. Для этого есть соответствующие структуры, правоохранительные органы.
Юлия Доренко: А что про него известно? Говорят, что он работал в посольстве.
Мария Захарова: Да, он работал до какого-то момента в посольстве. Я его лично не знаю. Ничего не могу вам сказать. Не пересекалась.
Юлия Доренко: И в ведомстве ничего о нем не говорят? Вообще, каким он был?
Мария Захарова: Он работал на каком-то отрезке своей карьеры в нашем посольстве в Вашингтоне. Но еще раз говорю, что тут мне больше прокомментировать нечего - я его не знала. Единственное, что я знаю из «личностных оценок сослуживцев», что он занимался хозяйственными вопросами.
Сейчас мы комментируем конкретную ситуацию, которая была спровоцирована материалами CNN. Это российский гражданин, поэтому мы вынуждены давать соответствующую оценку в связи с появившимися материалами. Соответственно, российской стороной был сделан официальный запрос по линии правоохранительных органов.
Я также могу сказать, что когда CNN готовил этот материал, то к нам не обращался. Это странная ситуация. Обычно они просят нас о комментарии, если речь идет о подобных сюжетах.
Юлия Доренко: Вы сказали, что дело Смоленкова рассматриваете в рамках внутриполитической борьбы в США перед выборами. Поясните, кто против кого? Смоленков в этом какую роль играет?
Мария Захарова: Я говорю о том, что, к сожалению, в Соединенных Штатах Америки средства массовой информации уже разошлись по внутриполитическим лагерям. Прошла перекличка «свой-чужой» в зависимости от предпочтений. Это уже даже не требует каких-то моих комментариев, по-моему, это состоявшийся факт. Например, очень многие внутриполитические события в США вызывают волну вопросов к российской стороне. Их не интересует российская позиция по международной проблематике, по тем или иным событиям. Интересует только поиск недостающего пазла в ту картину, которую то или иное американское СМИ рисует в связи с внутриполитическими событиями. В данном случае они готовили материал о России. Казалось бы логичным запросить подробности у российской стороны. Этого не было сделано.
Весь материал представлен как элемент формирования предпочтений собственной аудитории. Думаю, момент выбран неслучайно. Уже стартовала предвыборная гонка. Есть и кандидаты, которых записывают в качестве перспективных или возможных в контексте предстоящих президентских выборов в Америке в 2020 году.
Опять же, такой маленький штрих: вас как человека, представляющего российскую информационную среду, эта ситуация интересует, вы задаете мне вопрос. А CNN на брифинге не появился. Хотя материал изначально готовили именно корреспонденты CNN. Мне тоже показалось, что это странно. Я и задала вопрос: есть ли в зале корреспонденты CNN? Никого не было. Это уже система: когда нужен какой-то элемент в американских внутриполитических раскладах, они приходят и задают соответствующие точечные вопросы, конкретно вписывающиеся в тот внутриполитический заказ, который там существует.
Юлия Доренко: Все-таки непонятно, кто против кого…
Мария Захарова: Что ж непонятного? CNN занимает позицию в поддержку любимых кандидатов, которые им нравятся, которые ассоциируются с определенными взглядами. И полемика, которая ведется в CNN, очевидно, в пользу тех, кто им нравится, и против тех, кто им не нравится.
Хотите еще один яркий пример? 2016 год. До выборов президента США остаётся где-то месяц. В Москву приезжает Кристиан Аманпур, ведущий обозреватель CNN, человек, который в так называемом информационном международно-политическом бизнесе уже много лет. Приезжает, чтобы сделать интервью с Сергеем Лавровым. В конце интервью она достаёт фотографию сирийского мальчика Омрана. Такой рояль в кустах. И начинает задавать вопросы, явно предполагающие ответственность российской стороны и Дамаска за конкретную судьбу этого «убитого мальчика». Фотография такая, что должно сложиться впечатление, что ребенка нет: он убит или что-то с ним трагическое случилось.
Через пару недель оказывается, что мальчик жив, а его родители не поддерживают международную интервенцию или антиасадовские силы, но вполне себе выступают в поддержку того курса, который проводит официальный Дамаск. Но это все уже неинтересно. Это все уже было через несколько недель. Становится очевидно: Аманпур явно было нужно сформировать определенную повестку, в том числе перед выборами.
Юлия Доренко: Как это прокомментировали в CNN?
Мария Захарова: Я задавала вопрос корреспондентам CNN: раз фотография мальчика была, и раз не просто корреспондент, а ведущий политический обозреватель держала эту фотографию в руках, то это такой пропагандистский ход, рассчитанный на восприятие общественности, аудитории? Может быть, имеет смысл хотя бы упомянуть, что мальчик жив?
Мы не получили ни одного ответа на наши ремарки. Мы писали несколько писем CNN. Года через два они сделали репортаж о мальчике (мы дали конкретные координаты, сказали, что он жив и т.д.). Но все это не имело той степени резонанса, который был во время интервью с Лавровым, когда был драматический выход Аманпур с фотографией. Вы же понимаете, это всё тоже игра и выстраивание информационной работы в одни ворота.
Нужно ли это осуждать? Если мы относимся к журналистике как к журналистике, а самих журналистов международные организации наделяют специальными полномочиями и особым иммунитетом, то всё-таки и ответственность должна быть соответствующая.
Юлия Доренко: Если мы говорим об информационных войнах, то этот информационный бой был выигран не нами?
Мария Захарова: Вы имеете в виду то интервью?
Юлия Доренко: Да.
Мария Захарова: А я не знаю. Я, кстати, не уверена. Потому что, когда Аманпур задала вопрос Лаврову, соединив в нем две вещи: историю с Pussy Riot в России и Трампа, на русский это было очень сложно перевести. Там была игра слов. Она, безусловно, работала против кандидата в президенты Трампа в тот момент. Вопрос получился каким-то адским. Но Лавров ответил так, что от её задумки не осталось ничего. Он взял её слова и её же словами ей ответил. Как мы поняли, получив такой ответ, CNN хотели его вырезать из интервью, но мы настояли на полной версии.
Поэтому я, честно говоря, задумалась бы относительно того, сколько голосов Аманпур своим вопросом украла у того кандидата, в отношении которого явно были симпатии канала. Я имею в виду Клинтон. Мне кажется, этим вопросом она спровоцировала как раз очень сильную иронию в адрес кандидата, которому симпатизировал CNN.
Юлия Доренко: Кто сейчас побеждает в информационной войне? Если считать, что США – наши главные оппоненты.
Мария Захарова: Я не считаю это войной. Война – это когда в столицах или в городах, в штабах ведутся аналогичные приготовления, разрабатываются и реализуются наступательные планы в отношении друг друга и так далее. В данном случае я это квалифицирую как информационную агрессию. Я не вижу в нашем информационном пространстве формирования какой-то глобальной антиамериканской повестки. Есть неприятие санкций, которые Вашингтон вводит в отношении России. Есть ответ на обвинения, которые мы слышим из Вашингтона. Но при этом американская продукция спокойно рекламируется и преподносится нашему пользователю. Всё, что происходит в Штатах, начиная от выставок, культурной жизни, спортивных достижений, на самом деле не имеет никаких барьеров для распространения в нашей стране. Вся эта информация открыта. И никто не придумывает никаких историй антиамериканской направленности. А вот в США там как раз есть определенная, чёткая антироссийская повестка. Я поняла это ещё до всех попыток так нахываемлй изоляции, «чёрных списков».
Я работала в Нью-Йорке, и с ужасом открыла для себя то, что называю политикой отсутствия позитивных новостей о России и из России. Ещё тогда, когда не было такого явного агрессивного отношения к нашей стране, при этом невозможно было найти на страницах газет, журналов (про телевидение вообще не говорю) ничего, что рассказывало бы о жизни в России. Вы можете в это поверить? За три года в центральной прессе была заметка о выставке, пара заметок о гастролях оперы и балета. И это, пожалуй, всё.
Всё остальное – это статьи о бандитских разборках, коррупции, экономических проблемах и так далее. Но ведь у нас тоже есть выставки, у нас тоже есть театральные постановки, у нас есть общественная жизнь со всеми плюсами, минусами, проблемами. У нас огромное количество всего строится, открывается, осваивается. Ну так же не может быть, что в Штатах об этом вообще нигде никто ничего не пишет и не говорит.
Юлия Доренко: Мы о США тоже пишем, только если что-то происходит – стрельба какая-нибудь…
Мария Захарова: Здравствуйте! Ну, конечно! Знаете, год назад у меня была встреча сзамгенсекретаря ООН по вопросам информации. И мне звонит мама, говорит: «Слушай, ты едешь в Нью-Йорк?» - «Да, я еду в Нью-Йорк». – «Ты знаешь, я смотрела новости по телеканалу«Культура». Рассказывали, что в музее FrickCollection интересная выставка фарфора. Будет время – забеги». В Штатах такое услышать о России невозможно.
У нас сплошь и рядом информация о том, что творится интересного в США. Музыка, фильмы и так далее. Нет никаких антиамериканских кампаний. Я занимаюсь информацией каждый день. Вы что-нибудь такое видите? Какие-то плакаты или чтобы какие-то провокационные акции против США проходили?
Юлия Доренко: Сергей Рябков сказал, что ситуация в сфере стратегической стабильности напряженная и она ухудшилась за последний год. И даже сказал о рисках ядерной войны. Сейчас это все обсуждают – ядерная война снова на повестке. Насколько всё серьёзно?
Мария Захарова: Конечно, серьёзно. Соединенные Штаты на протяжении уже многих лет рушат систему стратегической стабильности в мире. Они делают это целенаправленно, осознанно, очень интенсивно и агрессивно. Естественно, это проблема, которая заботит всех. Это не только вопрос Москвы и Вашингтона. С ужасом смотрит Европа на то, что будет происходить, с ужасом смотрит Азия. Раньше все жили в парадигме неких сдерживающих договоренностей в сфере разоружений и в военно-политической сфере. А сейчас посмотрите, какое количество правовых актов, договоренностей, соглашений просто перестали существовать. Конечно, это большая проблема. И сколько мы призывали Вашингтон и его союзников понять, куда мы движемся дальше нашей планетой. Но всё это пока остается одним большим знаком вопроса.
Вы посмотрите, с какой лёгкостью наши западные партнёры обращаются с темой ядерного оружия. Вы понимаете, это же всё очень серьёзные вещи. И международно-правовая система создавалась не один год. Создавалась достаточно сложно – путём переговоров, работы международных организаций, подписания международных конвенций. Теперь оказывается, что для решения каких-то своих, в том числе и внутриполитических, задач в топку собственной политической борьбы Штаты могут кинуть любое соглашение, любую договоренность.
Вот, пожалуйста, совместный план действий по Ирану. Сколько лет ушло на его выработку. Как долго и сложно давались эти переговоры, которые принесли региону, в общем-то, долгожданную стабильность по очень важному вопросу. На раз разрушили всё. На раз! Америка была одним из ключевых игроков, гарантов, участников этой договоренности. Раз – и всё, ничего нет.
Юлия Доренко: Если вернутьсяк угрозе ядерной войны…
Мария Захарова: Мы говорим не только о ядерной войне. Хотя Совместный всеобъемлющий план действий, о котором я сказала, это именно вопрос ядерной сферы. Но посмотрим шире, например, на ту сферу, которая называлась «мягкой силой». Посмотрите фильмы, в которых зрителю вместо того, что бы показывать безысходность катастроф, связанных с оружием массового уничтожения, сегодня вся теле- или киноиндустрия построена на обратном – на достаточно лёгком и безответственном отношении к этому вопросу.
Это начинается с малого. Это начинается с того, что зритель приучается к тому, что получивший ранение человек может встать, пробежать ещё пару километров, выстрелить 150 раз из пистолета и при этом ещё взять «главный приз», и будет хэппи-энд. Это тоже ненормально. В кино «ядерные катастрофы» - дело поправимое, и мир обязательно выживет.
Компьютерные игры. Началось с противостояния человека монстрам, инопланетным существам. Сейчас же компьютерные игры непосредственно распределяют роли между странами и народами, когда люди с символикой одного государства должны уничтожить людей в форме и с символикой другого государства. И в этом опять же преуспевает западная индустрия. Ребёнка с детства приучают к мысли, что нет ничего плохого в том, что ты победил представителя другого государства, что ты ведёшь войну, что перед тобой люди в национальной форме стран. Не террористов, а именно государств. Это очень опасно.
Юлия Доренко: Но что вы предлагаете – запретить? Выступить против игровой индустрии?
Мария Захарова: Я не говорю, что надо выступать против игровой индустрии. Кому в голову такое придёт? Это как вопрос о ноже. Что такое нож? Это зло или добро? Всё зависит от его использования. С помощью ножа можно приготовить обед… а можно убить человека. И это всё можно сделать одним и тем же ножом.
Современная индустрия развлечений приучает детей, молодое поколение к тому, что это нормально, что это часть современного мира, что это реальность.
Юлия Доренко: Разработчики это делают осознанно?
Мария Захарова: Представляете, сколько стоит разработка компьютерных игр и их внедрение? Я думаю, что это осознанно. Я думаю, что люди, которые оперируют такими деньгами, прекрасно отдают себе отчёт.
Юлия Доренко:Я так понимаю, что они хотят просто продать свой продукт. Здесь вы говорите о какой-то политической подоплёке.
Мария Захарова: Я говорю о том, что проблема ядерного оружия, о которой вы упомянули, многокомпонентная. Она не заключается только в обсуждении этой проблемы людьми, обличёнными властью, дипломатами, военными. И если в послевоенные годы шла работа по защите мира, то сегодня я вижу, что ставка делается исключительно на то, что продаётся. А если продаётся – то и отлично. Для меня это такая сигнальная лампочка «опасность». Потому что дети, молодёжь формируются определенным образом.
Об этом, кстати говоря, мы нередко говорим на брифингах. Мы просто приводим конкретные примеры или компьютерных игр, или фильмов, или каких-то постановок, которые делаются с целью явного стравливания людей. И непонятно, зачем это делается. Вопрос в другом: кто-то просчитывает эти последствия или нет?
Юлия Доренко: В Советском Союзе дети играли в войнушку: наши против немцев.
Мария Захарова: Разница была знаете, в чём? Играли не в немцев. Играли в добро и зло. И это добро и зло имело под собой абсолютно чёткую почву. Я даже, честно говоря, не помню, чтобы прямо играли в немцев. Играли в фашистов.
Моё детство с этими играми прошло в Подмосковье. И у этих игр были непридуманные декорации послевоенного периода. Бабушкина дача была по ленинградскому направлению. Там ничего не надо было придумывать, там просто были настоящие окопы буквально в километре от дач. Там же лежали каски, гильзы, пулемётные ленты времен Великой Отечественной войны.
И помимо всего прочего, мы приезжали к бабушкам и дедушкам, которые прошли эту войну, и они рассказывали нам непридуманные истории. Мы не играли в то, что один народ не любит другой. Мы играли в то, что зло не должно победить добро. И мы прекрасно осознавали эту разницу. Нам никто не формировал искусственную неприязнь к людям. Никогда в жизни не было, чтобы нам рассказывали, что немцы вообще плохие. Говорили про фашистов, про то, что они пришли с войной. Все наши игры были в контексте той исторической реальности, которая нас окружала. Сейчас что происходит? Всё наоборот. То, что было злом, становится чуть ли не добром.
Я вижу, как во время нашего интервью буквально «падают» сообщения относительно памятника Коневу в Праге, который хотят перенести. Это же безумие! Конев участвовал в боевых действиях, в освобождении Чехословакии. Памятник ему стоял десятилетия,к нему приносили цветы, на нём воспитывалось не одно поколение людей. И сейчас идёт настоящая травля памятника, а через него памяти людей. Это новая реальность. Когда нет чёткого понимания добра и зла, всё начинает потихонечку перемешиваться.
Еще один пример - неделю назад в Варшаве прошли мероприятия в связи с началом Второй мировой войны. И вместо того, чтобы почтить память погибших, произошёл какой-то междусобойчик в контексте, как они сказали, новых геополитических реалий. Как это? Минуточку. Что вы делаете? Вы разрушаете предыдущий мир, историю, сформировавшееся на основе международного права восприятие исторического контекста. Что вы даёте взамен? Какому поколению вы оставляете этот мир? Вы оставляете это поколению, которое воспитано на компьютерных играх, где в придуманных условиях народ одной страны воюет против народа другой страны? Вы оставляете всё это людям, молодёжи, которая считает, что человек может совершенно спокойно пробежать 15 километров после того, как по нему танк проехался?
Это очень серьёзный, сложный вопрос. И очень тревожный.
Юлия Доренко: По поводу Украины. В этом направлении какие-то более позитивные сдвиги наметились.
Мария Захарова: Я не уверена, что наметились позитивные сдвиги. Я считаю, что надо констатировать конкретный шаг. Вот этот шаг (возвращение удерживаемых лиц) был более чем позитивным. Он был очень важным, очень сложным, но он был сделан. И он продемонстрировал, что при наличии политической воли можно преодолевать даже самые непреодолимые проблемы.
Но какие будут тенденции – мне очень сложно сказать.
Вы посмотрите, как целый рой международных экспертов, глав государств начали говорить про правильных людей и неправильных в контексте обмена. Приветствовали освобождение только тех людей, которые отправились из России на Украину. Про тех, кто приехал с Украины в Россию, не говорится вообще ни слова. Их как будто нет.
Юлия Доренко: Про них же неизвестно. Нет же списков. Кроме Вышинского и Цемаха.
Мария Захарова: Подождите. Но ведь многие из них – граждане Украины. Вам не кажется, что это немаловажный момент? Но даже если мы говорим о Вышинском, в общем, можно было его заметить? Потому что это же абсолютно вопиющий случай, когда человек просидел больше года вообще ни за что.
На брифинг приходит украинский журналист УНИАН, который, в отличие от наших журналистов на Украине, привилегированно себя ощущает в нашем информационном пространстве, и начинает задавать вопрос в стиле «свой-чужой»: наших забрали на Украину – это хорошо, а те, кто с Украины доставлен в Россию – они плохие, они занимались терроризмом.
Юлия Доренко: Вам что-нибудь известно о судьбе этих освобождённых? Потому что очень мало информации.
Мария Захарова: Этим занимается уполномоченный по правам человека госпожа Москалькова, правоохранительные органы. Наш департамент конкретно занимался Кириллом Вышинским. Наверное, поэтому я столько времени уделяю сейчас его фигуре. И чаще, чем о Вышинском, я говорю только о Бутиной. Но для меня это было принципиально.
Я хочу обратить ваше внимание на очень важный момент. Вы знаете, когда он на днях приехал в МИД (а это была его просьба), то сказал, что хочет пожать руку Лаврову за всё, что было сделано ведомством в его поддержку. А вот со стороны нашего гражданского общества поддержки российских граждан практически не было.
Мы как ведомство и должны это делать. В контексте Кирилла Вышинского это также была моя личная позиция, помимо всего прочего. Нужно было сделать всё, чтобы и морально его поддержать, и главное – сформировать отношение неприятия к тому, что с ним делается на Украине. Но где было гражданское общество? Где все? Я практически не слышала никого и не видела никаких действий.
Юлия Доренко: Мне кажется, по Вышинскому было большое внимание.
Мария Захарова: Его коллег. «Россия сегодня», «РИА Новости», «Спутник», RussiaToday. Ещё несколько человек были из ВГТРК, кто занимал активную позицию. Союз журналистов. Ещё кто-то был?
Давайте отталкиваться от этого, в том числе, в качестве примера того, что же на самом деле нужно нашему гражданскому обществу. Я понимаю, что, наверное, не имею права так говорить как госслужащий, но позволю себе об этом сказать просто как человек. Давайте тоже об этом не забывать. Если мы выстраиваем гражданское общество, если мы так активны, то так нельзя.
Юлия Доренко: Украина сменила главу МИДа. Сейчас видна разница между тем, что было, есть ли какие-то изменения?
Мария Захарова: По поводу контактов с внешнеполитическим ведомством Украины я ничего не могу вам привести такого, что об этом бы свидетельствовало. То есть вообще ничего нет. Поэтому мне здесь вам привести в качестве позитива нечего. Конечно, контакты осуществляются, но кардинальных сдвиговв связи с изменением персоналий в МИД Украины не произошло.
Если вы следите за публичными высказываниями уже нового министра иностранных дел Украины, то у меня большие вопросы, на что он ориентирован. Я прекрасно понимаю тот курс, который этот дипломат проводил, будучи ещё в своей прежней должности постпреда при НАТО. Но, опять же, если мы говорим о позитивном шаге, который был реализован по воле двух президентов, то можно было уже как-то эту волну и уловить. Но по высказываниям пока ничего обнадёживающего. Всё то же самое.
Юлия Доренко: Глава ДНР Денис Пушилин сказал, что ДНР хотела бы стать субъектом Российской Федерации. Насколько это реально?
Мария Захарова: Если вы меня спрашиваете как представителя Министерства иностранных дел, который комментирует внешнюю политику нашей страны, я могу переподтвердить: мы привержены Минским договорённостям.
Юлия Доренко: То есть им невозможно войти в состав России?
Мария Захарова: Мы с вами не в частных беседах рассуждаем на предмет того, «давайте погадаем» или «давайте раскинем карты». Мы говорим о нашей позиции и о том направлении, которое мы пытаемся реализовать. Это направление связано с воплощением в жизнь Минских договоренностей, где всё чётко расставлено по своим местам.
Я получаю огромное количество писем из Донбасса из разряда «вы нас забыли, вы нас бросили», «а вы нас не бросите?», «а вы не допустите, чтобы нас уничтожили?». Я думаю, что понять их не просто можно, а нужно. Чем больше в Киеве будут раздаваться призывы к силовым акциям, к уничтожению, как они называют, террористов, тем больше будет соответствующих заявлений, не принимающих и эту риторику, и такой подход. Нужны совершенно другие действия. Они все, опять же, прописаны пошагово. Это реинтеграция во всех сферах. Это наделение жителей Донбасса теми правами, которые принадлежат им просто по праву рождения. Мы говорим не просто о зацикленности на русском языке как факторе, который важен для России. Это люди, которые были воспитаны на этом языке, которые думают на этом языке, разговаривают на нём, воспитывают своих детей. Это не их прихоть. Это их жизнь. Почему они в какой-то момент, просто потому что кому-то так захотелось или кто-то под изменения на Украине получал гранты, должны начать жить по-другому?
По-человечески вы можете себе это представить? К вам завтра приходят и говорят: «Ну, всё, как вы там назвали ребёнка? Дома так называйте. А запишем мы его по-другому». – «Я не хочу записывать по-другому». – «Придётся. Такая новая реальность». – «Почему? Что случилось?»
Поэтому чем больше будет заявлений такого агрессивного характера из Киева и чем меньше будет шагов по настоящей реинтеграции, реальной реинтеграции этих регионов, тем больше будет заявлений эмоционального плана из Донбасса, о которых мы сегодня с вами говорим.
Юлия Доренко: Вы не хотите пойти в политику? Кстати, Незыгарь писал недавно. Вы сказали, что и сами удивлены этими сообщениями.
Мария Захарова: Господи, неужели вы это всё читаете? Зачем?
Юлия Доренко: Всё читаем. Такая работа.
Мария Захарова: Не читайте. Это просто засорение мозгов. Я вам как человек по ту сторону информационного зазеркалья могу сказать: да не читайте вы это. Читайте только то, что подписано, что имеет авторство. Я ни в коем случае вам не навязываю своё мнение. Это мой к вам человеческий призыв. Читайте только то, что подписано конкретными людьми. Не позволяйте манипулировать своим сознанием.
Понимаете, я сегодня с вами, потому что Доренко. По целому ряду причин. Потому что он абсолютно чёрно-белый человек. И его деятельность не подлежит никакой кодификации. Он соткан из противоречий, как, наверное, весь этот мир. Но он говорил и подписывался под всем, что делал. Понимаете? Вы его знали, вы его знаете. Вы же прекрасно понимаете, что у него не было причин уходить в какой-то офлайн, не высказывать свою точку зрения, прятаться за какими-то ширмами. Зачем людям читать и опираться на то, что не имеет авторства? Как было с Доренко. Когда он написал что-то, что с моей точки зрения не соответствовало действительности, я ему писала ответ: «Ты знаешь, что? А вот это не так». – «А ты придёшь в студию?» - «А я приду». – «Приходи. Поговорим». И я приходила, мы говорили и выясняли. Он говорит: «Ты знаешь, а я не прав в этом. А вот на этом я настаиваю». А когда на нас выливается поток на коленке состряпанного информационного низкопробного продукта и все начинают оперировать этим как некими фактами, цитировать – слушайте, мне смешно и противно.
Юлия Доренко: Хорошо. Даже если исключить анонимные источники… А что про уход в политику?
Мария Захарова: Я работаю там, где работаю. И я работаю в МИДе давно. Про уход в политику говорю вам абсолютно откровенно: задумываюсь не о будущем, а о том, как мне сейчас комментировать то, что творится вокруг памятника Коневу. И таких направлений, которые требуют моего сиюминутного подключения, их только в информационном пространстве сегодняшнего дня, как минимум, 20 глобальных вещей, по которым каждую секунду меняется информационная картина.
Не то чтобы я отказываю себе в планировании своего будущего, но сейчас эта работа, которой я занимаюсь, забирает у меня всё. Она забирает все силы, занимает все эмоции. Она занимает всё моё личное пространство.
Юлия Доренко: Зачем такая работа нужна, если она всё забирает?
Мария Захарова: А есть другая? То есть бывает ли такая работа, которой можно отдавать себя частично и при этом рассчитывать на результат? Я такой не знаю. Я знаю таких людей, которые относятся к этому «сделал дело – гуляй смело». Но это до какого-то момента. Если ты хочешь изменить что-то глобально, а я хочу, это была моя мечта – сделать так, чтобы, в частности, наше ведомство было по-настоящему информационно открытым. Это опять возвращает нас к Доренко. Я очень хорошо помню его гневные комментарии, что «не дозвонился в МИД», «не получил ответа», «не с кем поговорить». Это мне было крайне не то что неприятно, это было унизительно. И мне очень хотелось, чтобы люди, которые занимаются внешней политикой, международными отношениями, журналисты, политологи, эксперты, чтобы они могли рассчитывать, что государственная структура, которая существует на налоги людей, была способна оперативно и чётко предоставлять информацию, формировало позицию. Мне также хотелось, чтобы граждане, которые оказываются за рубежом в сложных жизненных ситуациях, также могли получать квалифицированную информацию. Я не говорю о содействии. Содействие оказывалось. Но об этом тоже мало кто узнавал или появлялось много материалов, не соответствующих действительности. Чтобы люди понимали, что есть дипломаты, которые могут помочь, помогают, проводится огромная работа с действительно реальными результатами. Это была моя мечта. Я хотела что-то поменять.
Поменять, не отдавая себя этому делу именно в таком количестве, мне кажется, невозможно.
Юлия Доренко: Вы видите результат?
Мария Захарова: Вопрос, конечно, уже к вам. Я вижу. Я вижу результат по целому ряду направлений.
Я помню, когда мы познакомились лично с Доренко. Я его знала по его деятельности, когда я ещё в институте училась. Когда я выступала оппонентом по дипломной работе и пришла на защиту диплома, и перед тем человеком, с которым я пришла, выступал и защищал свой диплом другой студент МГИМО. И он посвятил свою работу приёмам, которые использовал Доренко в своих передачах для убеждения и создания нужного восприятия: символика, заставки, голос, модуляция, подача информации. Мне было очень интересно. Просто мир открылся, пока полчаса шла защита. Я его с новой стороны для себя открыла.
Так вот, лично мы с ним познакомились несколько лет назад в студии Первого канала. Была полемика. И когда я выступала, вдруг поймала на себе его взгляд. Ну всё: мне было интересно, что будет. Он на оценки был оперативен и жёсток.
Его оценки были молниеносны. И вдруг я смотрю, что он реально слушает то, что я говорю. И когда закончился эфир, он ко мне подошёл и сказал: «Молодец».
Хотя он отстаивал альтернативную точку зрения. Я говорю: «В каком смысле?» - «Наконец. То, что вы не боитесь. Вы же приходите. Вы здесь никого не знаете». – «Да, я действительно никого здесь не знаю». – «Вот это и правильно. Я считаю, что давно пора». Для меня это было важным индикатором.
Изменения коснулись в первую очередь работы нашего департамента: практически 100% сотрудников департамента работают с горящими глазами, им интересно. И у нас огромная очередь на трудоустройство.
Если раньше была проблема найти кого-то. Сейчас люди приходят из бизнеса и говорят: «Мне 35 лет, у меня семья, у меня всё хорошо. Я у вас хочу работать». Я говорю: «Миленький, а зачем?» - «Мне интересно». Таких случаев очень много. Приходят журналисты, приходят пиарщики. И это не вопрос товарно-денежных отношений, это вопрос реальной заинтересованности. Для меня это важнейший индикатор. Когда ты видишь, что людям интересно работать, видишь очередь из тех, кто хочет прийти в департамент работать – это дорогого стоит.
Я пришла в департамент в те годы, когда просто чуть ли не по объявлениям набирали. А сейчас у нас очередь стоит.
