II.
Неизвестно как долго находился он в таком состоянии, возможно, обморок перешёл в сон, возвращающий силы после перенесённых страданий, но через некоторое время он пришёл в себя и открыл глаза. Перед ним была тьма, причём тьма настолько плотная, что Пилюгину на мгновение показалось, что он полностью ослеп. Он осторожно пошевелил правой рукой, затем левой, подвигал ногами. Всё тело неимоверно саднило, но переломов, по-видимому, не было. Пилюгин сунул руку в карман и достал дешёвую газовую зажигалку.
«Только бы работала», - подумал он, и крутанул ребристое колёсико.
Слабый огонёк осветил окружающее пространство, и первое что увидел перед собой Пилюгин, был простой деревянный стол, на котором стоял чудесный, старинной работы бронзовый канделябр с пятью парафиновыми свечами. Не веря такой удаче он приподнялся, и опершись о стол, зажёг их. Руки его дрожали, от слабости и странного возбуждения, и эта дрожь противным ознобом передавалась на всё тело. Когда свечи разгорелись, он наконец-то смог осмотреться вокруг.
Он находился в небольшой комнате без окон, с серыми, по-видимому, бетонными стенами, в центре комнаты стоял простой деревянный стол и несколько таких же стульев. По краям, у стен, находились железные солдатские двухъярусные кровати. Пилюгин зачем то посчитал их: две справа, две слева и три позади него - всего семь. Прямо перед ним была закрытая железная дверь с круглым штурвалом в центре.
«Как в бомбоубежище», - подумал он.
По обеим сторонам от двери находились жестяные, крашеные в серый, мышиный цвет шкафчики, по четыре с каждой стороны. На стенах так же было укреплено несколько стеклянных, пожелтевших плафонов в металлической защитной сетке. Больше в комнате ничего не было. Пилюгин с трудом встал и сел на стул.
«Странное местечко, тюрьма не тюрьма, казарма какая-то или подводная лодка, ну и ладно, хрен с ним, главное здесь тепло и сухо», - подумав так, он встал и, сняв промокшие насквозь пальто и шляпу, положил их на стол.
Потом он осмотрел шкафчики - к его разочарованию они были пусты. Голова у него закружилась, перед глазами пошли радужные круги, задув свечи, он на ощупь добрался до ближайшей кровати и провалился в душный тяжёлый сон.
«Бум-бум-бум»- как громко стучит барабан. Усатые трубачи, вытаращив от натуги глаза и усердно раздувая щёки, что есть силы дули в огромные, сверкающие на ярком солнце трубы, но их совсем не слышно. Всех забивает гулкий голос барабана. Это карнавал. Как славно идти рядом с мамой, держа её за руку. Люди в красивых разноцветных костюмах весело смеются, громко кричат что-то, но их то же не слышно. Пилюгин хочет спросить, зачем так громко стучит барабан, он открывает рот, пытаясь заговорить, но тщетно, рот забит сладкой малиновой тянучкой и не хочет слушаться Пилюгина. Ритм барабана становится всё быстрее, люди вокруг отплясывают дикий неистовый танец, они тянут к Пилюгину свои руки, пытаясь затянуть его в свой безумный хоровод. Ему становится страшно.
«Мама», - хочет крикнуть он, но проклятая малиновая тянучка накрепко залепила его рот.
Он пытается бежать, но ноги словно ватные, они как будто намертво приросли к земле. Яркие цветные одежды танцующих людей закружились, завертелись, образуя огромную воронку. Поднявшимся от них вихрем Пилюгина оторвало от земли, и бросило в самую её середину, водоворотом затягивая внутрь. От стремительного падения в бездонную пропасть у него перехватило дыхание.
«Мама», - снова кричит он, неожиданно вновь обретя голос и пытаясь перекричать рокот барабана,
- «Мама, мама, спаси меня!!!»…
Пилюгин проснулся от собственного крика и сел на кровати, с трудом соображая, где он. Первые мгновения после сна всегда трудно отделить видения от реальности, и он просидел в темноте несколько минут, постепенно приходя в себя. Потом он чиркнул зажигалкой, и, подойдя к столу, запалил свечи.
После этого он решил заняться дверью. Он потянул штурвал - тот неожиданно легко подался, и Пилюгин оказался в следующей комнате.
По размерам она была такой же, как первая, но обставлена была иначе: у стен стояли несколько мягких, пропитанных пылью диванов и таких же пыльных плюшевых кресел, далее, большой стеллаж с книгами, а в углу он увидел странный ящик с маленьким окошком. И повсюду пыль, пыль, пыль…
Подойдя поближе он понял, что ящик, это допотопной модели телевизор, марка и страна изготовитель неизвестны, но рядом с ним, стояла старинная немецкая радиола и полка с граммофонными пластинками. В центре - небольшой круглый антикварный стол красного дерева, на нём возвышалась пузатая керосиновая лампа под матерчатым, некогда ярким, а ныне выцветшим почти до бесцветности абажуром. На краю стола, опрокинутый циферблатом вниз, лежал старый харьковский будильник с блестящими колокольчиками наверху.
В этой комнате было ещё три двери. Пилюгин решил начать с правой от него. Он дёрнул ручку, и она, так же как и предыдущая, легко открылась.
С первого взгляда он понял, что это склад - всё пространство было заполнено стеллажами, на которых стояли разнообразные коробки и ящики. Открыв первый из них, он понял, что дальнейший осмотр на время придётся остановить - в ящике была говяжья тушёнка. Взяв пару банок, Пилюгин прошел в спальню и, вскрыв их раскладным ножом, который всегда носил с собой, стал торопливо есть. Он проглатывал куски мяса почти не жуя, чувствуя, как по телу разливается приятная сытость.
Тушёнка показалась ему поразительно вкусной. Неудивительно, ведь он вообще ничего не ел уже два дня, нормально не ел с 93-го, а хорошо не ел ещё со времён перестройки. Поев, он снова почувствовал огромную усталость, и его разморило. Добравшись до кровати, он тут же провалился в яму жуткого горячечного сна.
«Крот! Крот! Выходи!» - кто это там кричит?
Пилюгин подошёл к окну и глянул вниз, во дворе, задрав голову вверх, стоял его закадычный дружок Федька Мономах и призывно махал рукой. Мономахом его прозвали за роскошный меховой малахай, которым он очень гордился. Эту здоровскую шапку из меха неизвестного животного, привёз Федьке отец, полярник, буровик, герой труда и ещё хрен его знает кто.
«Крот, выходи!» - ещё раз проорал он.
Пилюгин бросился вниз, на ходу одевая пальто и шапку. Он бежал по пролётам лестницы прыгая через две, а то и три ступеньки, опускаясь всё ниже и ниже - а лестница всё не кончалась, он всё бежал и бежал, но перед глазами только ступеньки и пролёты однообразно сменяющие друг друга, и только в ушах бьется пронзительный Федькин крик: - «Крот, выходи!!!».
И тут Пилюгин заметил, что бежит уже не по лестнице, а по огромной карусели между лошадок, барашков и верблюжат, а на деревянном, аляповато раскрашенном слонике сидит Федька, и весело улыбаясь, говорит: «Ни когда тебе, Крот, не добежать до меня, никогда…».
Вокруг сидели нарядные, празднично одетые малыши с воздушными разноцветными шариками. Услышав Федьку, они весело засмеялись, и все одновременно повернули к Пилюгину свои розовые целлулоидные мордашки. Ему вдруг стало неловко и страшно, Федька куда-то пропал, и вокруг были только незнакомые ему дети. Они смеялись без остановки, как заведенные, и он вдруг с ужасом заметил, что радостные детские улыбки постепенно превращаются в звериный оскал, а смех в безумный, холодящий душу хохот. Из их ртов и глаз одновременно тонкими ручейками потекла ярко-алая кровь, а деревянные карусельные зверушки внезапно ожили и тоже заржали, заблеяли и замычали на разные голоса, обнажив жёлтые, испачканные кровью клыки.
Карусель крутилась всё быстрее и быстрее, а её деревянный рассохшийся круг раскачивался из стороны в сторону, обнажая серое, с неряшливыми потёками бетонное основание. Эта безумная качка становилась всё сильнее и сильнее, а круг вращался, постепенно набирая обороты.
У Пилюгина закружилась голова, его замутило, и он испуганно вцепился руками в ближайшую к нему лошадку, и доверчиво прижался к гладкой, отполированной временем холке.
По краям круга появились языки пламени, и он увидел что там, внизу, под каруселью, потрескивая кровавыми углями, словно жерло вулкана, багрово-пугающе, пылает адская жаровня. Тут карусель страшно заскрипела, и не переставая бешено вращаться опрокинулась, и он сам, и все кто сидел на ней с криками боли и отчаяния полетели вниз, в самый центр бушующего адского пламени…
Пилюгин проснулся и сел на кровати. Он почувствовал, что весь покрылся липкой, противной испариной, его мелко трясло.
Не зажигая огня, он сидел, и вспоминал тот далёкий 80-й год, свой 10-й класс, и тот зимний вечер, когда он бежал вниз по лестнице к другу, которого уже больше никогда не увидит живым.
Федьку Мономаха зарезал пьяный ублюдок, просто так, проходя мимо и соблазнившись его красивой меховой шапкой. Пилюгин вспомнил Федькины пронзительные голубые мёртвые глаза, неподвижно смотрящие в вечернее небо из которых, как живые текли слёзы, и его передёрнуло…
Продолжение: https://zen.yandex.ru/media/id/5d79745d95aa9f3dea0a582e/skarabei3-5d7a81c7a660d700bf455928