Мичелэнджела работала прачкой у моего отца всю свою жизнь с двенадцати лет. Недавно она стала вдовой. Её руки с крупными кистями, красными и опухшими от работы, пахнут мылом, мягкие и добрые, как у кормилицы.
Её прикосновения напоминают о детстве, материнской любви и нежности, которую я получал чаще всего от няни. Тело моё упорно не желает шевелиться, мышцы словно каменные, как у паралитика. Я не до конца обездвижен, но ощущаю себя немощным стариком, трясущимся от слабости и боли во всём теле. Она делит со мной свою и без того скудную пищу и всё время что-то рассказывает, стараясь избегать тяжёлых тем. Чаще всего, это забавные истории из её жизни и окружающих. Мне нравится её бесхитростная, простонародная болтовня, она отвлекает от ужаса пережитого, а так же от осознания собственной вины-палача, ожидающего грешника у плахи совести. Ведь я никогда не был убийцей и представить себе не мог, что такое возможно. Тем более, что вот этими самыми руками смогу лишить жизни не кого-нибудь, а служителя Церкви Христовой.
Лицо благодушной спасительницы изменилось, стало почти непроницаемым и очень печальным. Я спросил, что случилось, она нехотя ответила, что нам больше нечего есть. А ведь львиную часть своего пропитания она отдала мне. Я снял с пальца злосчастный перстень с изумрудом, всё, что у меня осталось, и протянул ей.
- Вот, возьми, и не вздумай перечить! Он больше мне не нужен. Отец отрёкся от меня, когда послал людей убить мою возлюбленную, и не просто зарезать по-тихому, а всенародно проклясть и сжечь на костре, - я даже представил его лицо как именно и какими словами он сделал это. - Дождись мою матушку у входа в Церковь, она всегда даёт щедрые подаяния нищим, затеряйся меж них, отец не любит бедняков, он будет ждать её в стороне.
- Госпожа, хоть и добрая, но богобоязненная женщина, и никогда не пойдёт против воли мужа, - с опаской произнесла Мичелэнджела.
- Да, если речь не идёт о её единственном чаде. Покажи ей перстень, она поверит, тем более знает, что я в беде. Думаю, она поможет нам не умереть с голоду и даст тебе денег.
Несколько дней мы провели на одной воде, и я ещё больше ослаб. Служб в городе не было, ожидали приезда нового падре. Других возможностей увидеть мою мать у прачки не было. Попытаться продать кольцо - самоубийство, нас разоблачат и узнают, где я прячусь. Под пытками Деметрио вытрясет душу из любого.
Самое ужасное, что я даже не могу покинуть своего убежища, чтобы снять с доброй женщины риск и обузу, у меня физически не хватит сил уйти далеко, это верная смерть. Без коня по жаре куда скроешься? Отец это понимает и продолжает поиски со своими "псами" по городу. Мичелэнджела сказала, что за меня обещана большая награда с условием, что приведут к нему живым. Интересно, какая казнь уготовлена моим грозным папашей своему отпрыску? Обезглавливание или четвертование? Вряд ли он захочет выставлять на всеобщее посмешище мои драгоценные гениталии, так и не подарившие ему наследников, а может наоборот?.. Представляю, как он рвёт и мечет!
Не могу даже молиться, понимая, какой грех совершил, Бог навеки отвернулся от меня, теперь я изгой на Земле и на Небе. Жаль только эту святую "самаритянку", которая из-за меня терпит голод и рискует своею жизнью. Не проще ли было б сообщить, где я и обогатиться? Но я, почему-то, уверен, она никогда не сделает этого: не тот Мичелэнджела человек, много в ней Божьей благодати.
И зачем ей это? Дворянский отпрыск, убийца, беглый преступник... Я не питаю иллюзий, - бедные богатых ненавидят, и есть за что. Но её глаза по-прежнему остаются добрыми, словно она укрыла у себя ангела, которого другие хотят погубить. Уходит на весь день обстирывать живущих в роскоши, а к вечеру возвращается чуть живая и ухаживает за мной. Я даже представить себе не могу, как можно так жить: в невыносимую жару возле кипящих чанов с водой работать, получая за это жалкие монеты, которых не хватает даже на приличную еду... Чем больше я об этом думаю, тем горше на душе. О, этот несправедливый, жестокий мир! Не попади я в подобную ситуацию, вряд ли б задумался об этом всерьёз. В привычном изобилии живя, так удобно не замечать тех, кто тебя обслуживает и кормит.
Ни одного упрёка или жалобы я не услышал от этой благочестивой женщины, напротив, она делает всё, чтобы облегчить мои страдания, голод, переживания. Среди людей нашего круга я не встречал подобного благородства никогда. Кроме, пожалуй, моей несчастной матери, в которой присутствует некое подобие сострадания к сирым, бедным и больным. Но она не отдаёт ничего более положенного и сама ни в чём не нуждается, кроме любви. Отец с нею чрезмерно суров и строг.
Наступило воскресенье. Новый священник прибыл в город, и люди поспешили в Церковь, нарядные, как на праздник, в честь такого важного события. Не исключением была и моя добрая покровительница, всегда чистенькая, опрятная, хоть и в поношенном платье, которому один Бог знает, сколько лет. Она радостная и воодушевлённая суетилась и хлопотала вокруг меня. Вчера ей удалось разжалобить соседку и приготовить бульон из куриного крылышка, лука и нескольких корнеплодов.
Она отпаивала меня, себе оставляя лишь самую малость пищи, и как я не противился этому, всё напрасно. Её настойчивости мог бы позавидовать даже мой злосчастный родитель.
- Ну, вот и хорошо! - она вытерла мои губы платочком, как маленькому. - А теперь пожелайте мне удачи, мой господин, надеюсь, удастся вымолить у Вашей матушки хоть какую-то помощь для Вас!
- Прошу тебя, не называй меня больше господином, я - презренный нахлебник на твоей бедной шее... - слёзы застелили мне глаза, ненавижу собственную слабость. Если бы я только мог вернуться домой и отблагодарить её! Но увы, у меня больше нет дома, нет семьи, и, в лучшем случае, самого ждёт нищета, а в худшем - казнь.
- Моя жизнь обрела смысл с тех пор, как Вы здесь, Эрнесто, - она впервые назвала меня по имени, отчего стало тепло на сердце.
- Надеюсь, что Господь воздаст за всю твою доброту и самопожертвование!..
- Ты только посмотри на них! Спят как младенцы, - Марик стоял с кривой улыбкой, а с ним рядом Наташа, вовсе не радуясь увиденному. - И как это всё понимать?
Я осознал, что всё ещё лежу на коленях у Агнешки, которая, судя по-всему, тоже уснула.
- Эрик горел ночью, у него была температура, я лечила, но потом, видимо, и сама вырубилась, - оправдываясь, заговорила наша смущённая целительница.
Все посмотрели на меня. Я поднялся, голова гудит, во рту сухо, кажется, горло прихватило.
- Это правда.
Мы с Агнешкой отпрянули друг от друга, чтоб ещё больше не злить наших близких.
Наташа пощупала мой лоб.
- Температуры высокой нет, а если и есть, то небольшая.
- Ты же знаешь Агнешкины способности. Прости, родная, я собирался пойти спать...
- Не оправдывайся, Эрик, неужели ты думаешь, что я в чём-то вас подозреваю. Просто испугалась, что тебя опять рядом нет.
- Работал до четырёх утра, а потом... - я попытался встать, но как и в видении, ощутил сильную слабость.
- Может вызвать врача, ты весь бледный.
- У меня есть хорошая настойка. Это просто ангина, скоро всё пройдёт, - Агнешка тоже ощущала себя без вины виноватой.
- Давайте, попробуем! - согласилась Наташа. - Думаю, службу лучше отменить на ближайшие пару дней?
- Всё скоро пройдёт, - воспротивился я, полежу пару часов и встану.
- Наташа права! - поставила жирную точку Агнешка. - Тебе нужно выздороветь, а не людей заражать.
С двумя женщинами разве поспоришь? Особенно, если обе любимые.
Марик протянул жене Мэта:
- Я с ним всё утро провозился, теперь твоя очередь!
Агнешка взяла сына, расцеловала его маленькое личико, которое тут же осветилось искренней радостью.
Какое счастье вернуться в себя: в шкуре Эрнесто мучительно находиться. Чувство голода осталось, только в этой реальности нам есть, чем его утолить, слава Господу! Неужели когда-то очень давно я убил священника? В том, что увиденное мною на самом деле происходило, - я не сомневался.
Спасибо всем за внимание и поддержку!