На самом деле, книги этого обзора – о преодолении штампов и клише, как раз накануне осени. Переходящей иногда в вечную мерзлоту отношений, растопить которую – наша с вами задача, читатель.
Семён Лопато. Облако. — М.: АСТ, 2019. — 384 с. — (Городская проза).
…Знаете ли вы современную ночь? Любите ли вы ее так, как любит автор этого романа? Кто-нибудь при этом наверняка усмехнется, ведь сегодня в ночи самая жизнь – клубы, пабы, рестораны. Можно сказать, наше будущее за ней, как тут не любить? Но в том-то и дело, что в «Облаке» Семёна Лопато все с точностью до наоборот. Светлое будущее в городе Семиструйске отброшено далеко назад, во мглу прогресса времен девяностых. Связи в городе, накрытым Облаком после аварии на химкомбинате, уже восемь лет как нет, все пользуются пейджерами и покупают местные товары. Из импортных – неработающие айфоны, которые приобретают для форсу. Из местных – о, здесь целые россыпи и советского антиквариата, и продукции родных самоделкиных с кулибинами. Например, миниатюрная копия автомобиля, собранная для малолетнего сына одним из жителей города.
Так что все прелести «ночного» прогресса, благодаря Облаку, заезжий герой из центра, которому поручено разрулить ситуацию на злополучном советском комбинате, узнает на собственной шкуре. Его распинают на кресте местные религиозные фанатики, избравшие себе юродивого мессию. Ему читают курс лекций по русской литературе, больше похожий на ревизию вечных ценностей – Пушкин, Тургенев, Лесков. И уточняется, что тульские мастера «никого не превзошли, они просто испортили вещь, ведь после их процедуры блоха танцевать перестала». Наконец, для него советские ученые, канувшие в марксистскую Лету на химкомбинате, устраивают целое шоу с психотропным эффектом – пытаясь взломать код доступа в Систему, наш герой проходит целую серию испытаний. Сражается с Минотавром, собирается на фронт, встречается с покинутой любимой. Но самое главное – утверждается в своих сомнениях насчет «неправильности» теперешней жизни, поскольку все увиденное им оказывается одновременно и прекрасным, и ужасным. Прекрасным в своей «деградации» в область натурального хозяйства, ужасным – по всем параметрам современного прогресса. С теми же неработающими айфонами и ядерными кнопками на фоне исследования о русском военном искусстве, над которым работает в заброшенном туннеле забытый всеми историк.
При этом все видения оказываются галлюцинацией – так срабатывает защита на комбинате, оказавшимся настоящей цитаделью советской науки. Ну, а тайна Облака… Ученые еще в прежние времена, пробурив скважину до центра Земли, услышали в ней такое, что тут же закрыли проект и разругались на своих партсобраниях со всем будущим миром. Записи их бесед и слушает главный герой романа, подобравшись в финале к разгадке.
Впрочем, оказывается, что все ответы он знал еще в детстве. И даже не о том, что солнце в Сочи ярче, а компот в «Артеке» слаще, а про то, как прекрасен, повторимся, может быть «бездуховный» мир для молодых и шибко духовных. «Когда-то была картинка в старом журнале «Огонек» советских времен, подумал Вадим, еще в детстве я его нашел на даче, там в какой-то разоблачительной статье была эта фотография — с десяток расхристанных парней и каких-то девок в спущенных гольфах и драных колготках валялись вперемешку по комнате после какой-то сексуально-наркотической вечеринки. И, кажется, еще надпись была: «Страшное лицо бездуховного мира». Наверно, целые поколения советских студентов с завистью смотрели на эту картинку — классно ребята погуляли, нам бы так».
Прогулка же героя по ночной жизни города тоже удалась на славу – мимолетная любовь наяву и встреча с любимой во сне, осознание себя как супермена, не сумевшего победить мышь, при встрече то ли с Бодхисатвой, то ли с девушкой-виденьем. И двери, которые он не заметил в туннеле жизни, ведущем к смерти на комбинате, поскольку ломился только в одну из них, закрытую.
Таким образом, роман «Облако» - это очередное испытание на прочность всей системы былых ценностей. Была ли прежняя советская ночь темнее сегодняшнего светлого будущего? Правильно ли поступил герой, вырвав город из объятий тьмы, в которой уютной плесенью начинала жить (точнее, оживать) старая советская цивилизация. Как водится, молчит Русь, не дает ответа. А мы и переспрашивать не будем, лучше прочтем роман, попробовав выйти из своего собственного, персонального Облака.
Иван Охлобыстин. Записки упрямого человека. Быль. — М.: АСТ, 2019. – 384 с.
В предисловии к своей автобиографической книге знаменитый актер, сценарист, писатель и священник, сделавший временный перерыв в служении, честно предупреждает о том, что у него «нет задачи шокировать». Впрочем, это у него не особенно выходит. На самом деле, получается все с точностью наоборот. Хотя, поначалу кажется, ну кого может шокировать очередной рассказ об очередном советском детстве, лихой молодости и не менее буйной зрелости. Ан нет, и в детстве, и в юности нашего героя все было как раз «внеочередным», нестандартным, необычным. Даже мечты, в которых годовая «пятерка» по физике лишь у немногих в те времена заменялась на гэдээровских резиновых индейцев и фотку подмигивающей японки, у автора-героя были намного ярче. При этом сразу же вспоминаются позднейшие личные претензии многих из нас, мол, были же люди – и в кино, и в литературе, а теперь сплошные управдомы да рыцари печального образа, дарящие свои подвиги родному заводу и детскому дому. А где же настоящие писатели, не супермены, умеющие петь, стрелять и управлять самолетом одновременно, а хотя бы отважные покорители не Сибири, но Марокко, галантные соблазнители, мастера стилоса, стилета и черного пояса?
Кажется, теперь это все у нас уже есть, ведь герой «Записок упрямого человека» Ивана Охлобыстина, даже собирая голенастым третьеклассником смородину в огороде у бабушки, включал в обязательный список дальнейших планов на жизнь много чего фантастического для тех бровастых времен начала 1970-х. «Мое младенческое воображение рисовало ослепительные картины великосветских вечеров и пленяющую истому пляжных будней, - вспоминает он, - лакричный привкус на губах от абсента, за мгновение до этого выпитого случайно встреченной на балу длинноногой креолкой; плотоядную ярость гоночного болида, с отчаянным стоном вспарывающего знойную дымку над пустынной автострадой; белый шелк, волнами ниспадающий с загорелых девичьих плеч на прохладные плиты запущенного зимнего сада; неоновое зарево над берегом вдали, наблюдаемое с капитанского мостика трехпалубной яхты, купленной в придачу к острову в Тихом океане; сладкие опиумные сны (с собственным свежеотпечатанным романом на коленях) в глубоком кресле под книжными стеллажами в огромной библиотеке; сдержанный полупоклон под восторженный рев толпы на церемонии прижизненного открытия бронзового памятника на площади в исторической части города».
На меньшее, как увидим дальше, наш великий комбинатор был не согласен, да и будущие поклонники, все его абреки и кунаки, вряд ли простили бы ему более мелкий бассейн кефира с отсутствием экспорт-кофе и слуги китайца. Как бы там ни было, но из таких феерических воспоминаний о жизни в советском небытии и складывается картина эпохи. Далекое и близкое ретро, не правда, но быль, как говорили герои Довлатова, и как уточняет автор в названии книги.
По ней, честно говоря, можно сверять личные координаты геройства в ту эпоху и узнавать нечто большее, чем ужасы и кошмары звездной жизни героев из официальных сводок. Например, многие могут сказать, что «обычно все происходит так, как я наметил», о чем, в свою очередь, упоминает герой книги? Наверное, нет, и отчего так бывает, нам тут же объяснят, задолго до того, как мы вспомним об энергии коллективного эгрегора. «Нужно относиться серьезнее к своим желаниям, они, по милости Божией, всегда сбываются, - напоминают нам. - Сбываются у всех, и по достижении Высших Сфер образуют невообразимый хаос, будучи не скоординированными между собой». А не скоординированы они, добавим, у людей, желающих тур вальса с королевой Англии, ну или полет на Марс, а у большинства, которое этот самый эгрегор «коллективно» подпитывают своими желаниями, как раз «корзина печенья да бочка варенья» в жизни все же случаются довольно часто.
Но это так, мысли вслух – о том, о чем все, как правило, молчат. Охлобыстин не молчит. И даже не безмолвствует, как весь народ, а планирует свою жизнь, словно партию на бильярде, «в окружении сизоносых членов Союза кинематографистов, пребывающих в непрерывном обсуждении, почему Михалков один деньги украл». И поскольку с деторождением было покончено (пятеро, все-таки, опрысков), русское кино, как известно, пребывало в местах неудобопроизносимых, то окунуться пришлось в пучину телевизионных страстей (все помнят доктора-негодяя в 60-серийных «Интернах», начало образу которого, кстати, было положено в «Четырех историях» Киры Муратовой). После чего наш герой «начал обмениваться улыбками с каждым пятым прохожим, отвечать на приветствия каждого двадцатого встречного и подписывать не менее трех-четырех военных билетов, паспортов, удостоверений личности и просто случайных бумажек».
А вообще, конечно, рассказать герою книги есть о чем, кроме судейства с кумом турнира по каратэ в Тамбове. Здесь и героический папа 1905 года рождения, женившийся на 19-летней маме, и друзья детства, с которыми клялся создать Империю будущего, и армейская служба, словно в фильме «ДМБ», и быт советского миллиардера, похмеляющегося темным пивом «Портер» в беседке за павильоном «Рыболовство» на ВДНХ, и еще много чего интересного, авантюрного, феерического и, безусловно, полезного для понимания истории момента, когда нужно знать, «что нужно говорить швейцару «Мартинеза», когда заходишь в отель со стороны набережной Круазет в три часа ночи в одних плавках, с окровавленной лыжной палкой в одной руке и початой бутылкой «Джека Дэниелса» в другой».
Инга Кузнецова. Летяжесть. Серия: Поэтическое время. – М.: АСТ, 2019. – 560 с.
Парадоксальность и книги, и ее автора проявляется во всем. Во-первых, название. «Летяжесть» - это симбиоз привычного земного тяготения (социальный статус поэта) и легкость, с которой автор разбивает наши с вами стереотипы. И даже не наши, а вообще любые, классические. Образ Икара при этом бесполезен, полет осуществлен без крыльев, поэзия Инги Кузнецовой – не отношения между объектом и субъектом, поскольку сказать что-либо подобное о звездной пыли или танце фламинго мы вряд ли сможем.
По сути, это жизнь в двух измерениях, на которую обречен современный поэт. Да, автор книги - лауреат премий «Триумф» и «Московский счет», на ее счету пять поэтических книг и роман «Пэчворк», стихи переведены на восемь языков, звучали со сцены МХАТ им. Чехова в проектах «Круг чтения» и «Book Wings», но это ли не подтверждения вышеупомянутых «отрицаний». Да, социальный статус важен для поддержания более эфемерного и зыбкого звания Поэта, но все это, опять-таки, игра на совершенно разных полях реальности. Где, заметим, слово «работа» (поэтическая, театральная, кинематографическая) не имеет никакого отношения к конечному «продукту», приходящему к поэту из совсем другого космоса бесчисленных, не «материальных» измерений.
Ведь для поэта все премии и звания – вещи приземленные, земные, мирские и скучные, как правила поведения в метро или «жизнь за колбасу». Даже нашумевший в свое время роман, изданный нашим автором, не пришелся ей по душе, он «придавил» ее летучий образ к социальной «горизонтальности», когда поэт обязательно должен быть трибуном, а писатель – вскрывать и клеймить, порицать и будить. Поэзия Инги Кузнецовой не будит, она взрывается калейдоскопом образов и метафор, порой настолько необычных, что вспоминаешь не Хлебникова и Бродского, а их предтеч из «параллельных» миров искусства. Древние заклинания, например, или современный джаз. Ведь у Кузнецовой во всех ее книгах, составивших сборник, есть и сквозные метафоры-синкопы, и узнаваемый голос ведуньи. Это, безусловно, магия, которую очень интересно наблюдать уже в самой структуре книги. С одной стороны, названия ее разделов идут как бы с конца эволюции ¾ в начале «Сны-синицы», «Внутренне зрение» ¾ высшее, согласимся, достижение «человека мыслящего», а ближе к финалу ¾ антропологическая «Откровенность деревьев» и «Неандертальская книга».
С другой стороны, поэзию Инги Кузнецовой принято называть «русским сюрреализмом», и даже это в основе своей амбивалентно – легкость называния и жесть самого термина. На самом деле, реальность в данного рода поэтике не размывается и не исчезает, а наоборот, складывается в иной рисунок на сетчатке мировоззрения. Да, законы логики и физики летят в тартарары, но и там есть свои «космические» правила. Энтропию еще никто не отменял, апокалипсис дышит нам в затылок, и поэтому выстроить свою вселенную образов, куда можно было бы перенестись из рассыпающегося конструктора терминов и концепций – в этом ли не смысл любого творчества?
Напоследок стоит уточнить, отчего же такая «русская» книга могла понравиться датскому кинорежиссеру. Не оттого ли, что вновь что-то не так в их королевстве? На самом деле, кроме явной и соблазнительной (кинематографической) легкости, на которую можно списать любые чудачества вроде «сюрреализма», в поэтике Инги Кузнецовой отслеживается еще и множество других стилистических следов, приятных сердцу любого образованного европейца. Это, в первую очередь, связь с традицией русского авангарда, явления как раз «космического» масштаба, и уж после (не)понимание того, как все это устроено уже в современной поэзии.