Летом 1916 года в далекий сибирский Иркутск не приехал Аркадий Аверченко.
"Эка невидаль. Мало ли кто куда не приехал", скажете вы, и будете не совсем правы, потому что к третьему году войны, как раз наоборот - мало кто из столичной творческой интеллигенции не отправился в вояж по провинциям ради "хлеба и зрелищ". В связи с этим, наверное, и позволяли себе на местах недовольничать, если не сказать "копаться" в гастролерах. Например, летом 1916 года того же Бальмонта в Иркутске приняли хуже чем критически - равнодушно. Вот и редактору "Нового Сатирикона" досталось в газете "Иркутская жизнь" от литературного критика и культурного обозревателя Михаила Казанцева.
Текст его заметки "Гогочущий интеллигент" прекрасен начиная от очерчивания круга "культурной, интеллигентной публики" до выражения надежды на то, что с фронта люди возвращаются со "здоровым, простым, чистым и милым смехом".
Откровенно говоря, я не очень опечален отменой «Гастролей» Аркадия Аверченко. Даже с чувством какого-то тайного удовлетворения прочел заметку о том, что Аркадий Аверченко не увидит Иркутска и Иркутск не увидит Аверченко, о том, что Аркадию Аверченко не на кого оставить «Сатирикон», что он единственный и незаменимый. Слава Богу, что единственный, что незаменимый. Вы подумайте только – какой ужас, прямо кошмар, если бы мы легко и свободно заменяли «Королей» утробного смеха.
Ведь это показало бы, что земля наша не только велика, но и обильна мичманами Петуховыми. Вы помните, читатель, Гоголевского мичмана Петухова. Тот самый, который мог смеяться с самого раннего утра до самого позднего вечера. И не по поводу чего-либо смешного, а так, просто потому, что кто-то, где-то показал ему палец.
В апрельской книжке «Летописи» в интересной статье своей – «Заколдованное Царство» В. Базаров спрашивает: "Почему мы не умеем смеяться?" Вот в том то и беда, что мы слишком много смеемся. Но вправду умеем ли? У нас или смех «сквозь слезы» часто незримые миром (обывателями) слезы; или же нервный, злобный смех. Есть, конечно, промежуточные формы отечественного смеха, но все-таки главных категорий две.
Нужно оговориться, что я имею в виду смех интеллигенции. Смех обывателя тут не в счет. Того обывателя, что с веселой улыбочкой подпевает граммофону, щекочет с маслецом в глазах и отвисшей губой Авдотью, что рыгает, икает, мигает… Словом, тот, про которого с супругой Чуковский удачно сказал: — «Передняя и задняя пара ног…»
Но вот за последние годы в северной столице стал культивироваться утробный, жирный смех. Смех послеобеденный, смех развлекающий, услаждающий. И не среди обывателей, не среди отечественного племени ашанти и дагоме, а среди культурной, интеллигентной публики.
Знамя этого утробного, часто тупого и пошлого смеха подняли Тэффи, Д`Ор, Аркадий Бухов, во главе с Аверченко. И зашипели граммофоны в гостиных с Беклиным и Рерихом на стенах, Бальмонтом и Блоком на этажерке; заикали, замигали, загоготали товарищи прокуроров, помощники присяжных, доктора медицины, дамы света и полусвета. И что еще горше и страшнее, загоготала учащаяся молодежь.
Правда, может исключительно в вагоне, в дороге. На пути от alma mater до родных пенатов и от родных пенатов до alma mater. Но и то страшно. Ведь, казалось, только, только поняли мы злободневные и страшные слова гоголевского городничего: «Над кем смеетесь? Над собой смеетесь!» Только, только начали приглядываться, оглядываться и изучать «сущность комического и трагического» в «Ревизоре», как «незаменимый и единственный» Аркадий Аверченко разразился солидным, воркующим и жирным смешком по адресу безнадежно глупых дегенератов и старых дев.
Добро бы смехом своим клеймил, пригвождал и раздавал звонкие оплеухи. А то ведь смеется, часто нудно, тупо, однообразно, над людьми, происхождение которых от неизлечимо больных родителей, страдающих тихим помешательством, вне всякого сомнения.
«Сего числа старшина Иван Ионыч Тюрин приказал проживающим семечек по праздничным и высокоторжественным дням не лускать отнюдь…» («Уездное» Е. Замятина).
Может, и смешно, но если бы эти строки мог прочесть Александр Сергеевич Пушкин, легло бы облако печали на лицо великого реалиста и второй раз после прочтения гоголевских «Мертвецов», сказал бы опустив со стыдом свою курчавую голову:
— Бедная, бедная Россия! До сих пор так грустна и уныла…
Два веселых аякса, два Аркадия и г-жа Тэффи, могут сказать: это нас не касается, мы над этим не смеемся, мы де очень даже понимаем, что тут нечему смеяться.
А право лучше бы вы уж над этим смеялись «сквозь слезы», чем над старыми девами и господином Глупышкиным.
И вот нам сообщают, что Аркадия Аверченко некем заменить, что лучшие сатириконцы взяты в армию. Слава Богу. Слава Богу, что нет у нас дублеров Аверченко, других талантливых культуртрегеров утробного смеха.
— «Всех взяли в армию…»
Дай Бог, чтобы вернулись они оттуда к нам на постройку Новой России с новым здоровым смехом… Дай Бог, чтобы научились у наших союзников французов простому, чистому, милому смеху.
Опубликовано в газете "Иркутская жизнь" 5 июня 1916 года