Аще кто о своих, паче же о домашних не промышляет, веры отверглся есть, и неверного горший есть (1 Тим.5:8).
Вникая глубже в вопрос о нищенстве, я, братие, часто в печальном раздумье останавливался мыслию на тех прискорбных явлениях и ужасных случаях и обстоятельствах нашей жизни, которые порождают, развивают и поддерживают собою нищенство. Внезапная потеря имущества от разнообразных несчастных случаев, тяжкая болезнь, истощившая последние силы и окончательно убившая здоровье, раннее круглое сиротство и бездомовство… кто в состоянии предвидеть и предотвратить все эти и подобные ужасы! И, по истине великого духа, сильной воли и твердого характера нужно для того, чтоб не пасть и не разбиться под ударами подобных несчастий, — чтоб, не найдя себе после них ни в ком и ни чем поддержки и сочувствия, не взять страннического посоха и нищенской сумы и не пойти куда очи глядят. Размышляя об этих ужасных случаях, невольно поникнешь мыслию пред недоведомыми путями Промысла, и во глубине души пожелаешь только одного: чтоб люди стали менее самолюбивы и горды, а более человеколюбивы и общительны, — чтоб они не оставляли без сочувствия и помощи несчастных, подвергшихся подобным ударам судьбы, — чтоб они брали таких на свои руки, на свое призрение и попечение.
Но есть, братие мои, одно обстоятельство, умножающее и поддерживающее собою нищенство, — обстоятельство не то-что непредотвратимое, как те, о которых мы сейчас говорили. На это обстоятельство я и хочу обратить теперь ваше внимание.
Вот в семействе не богатом, но и не совсем бедном, является на свет Божий новый член. Вместо обычной радости, в этом семействе слышатся теперь воздыхания, вопли, нередко ропот на небесное Провидение. Какая-ж этому причина? — Новорожденный — калека. Дитя растет, печали семейства умножаются; родители во глубине души желают, нередко даже молятся, чтоб Господь «принял к себе» их калеку. Но дитя не умирает, — естественная любовь матери к своему детищу в настоящем случае переходит в что-то похожее на ненависть к нему. Всякая резвость, так свойственная детскому возрасту, каждый неосторожный шаг его вознаграждаются толчками, заушениями и т. п.; старшие дети этого семейства приобретают как-бы право, как угодно и сколько угодно, безнаказанно тешиться над своим несчастным братом. Наконец, дитя выросло; пора-бы и учить его чему нибудь; но зачем и чему его учить? — думают родители: ведь оно — калека, знать уж так суждено ему, чтоб не жить ему своим трудом и не есть своего хлеба. Задумался, крепко задумался отец, а мать горько плачет. — «До коих пор ты будешь лежать у нас?» — слышит, наконец, несчастный калека. «Ведь так-же нельзя пролежать целую жизнь! Ты-бы пошел куда нибудь, попросил-бы, авось добрые люди не откажут. Вот хоть завтра, например, в городе храмовой праздник: сколько там будет всякого народа, а господ! Хоть десятый даст копейку, — и того не высидишь на лавке» и т. д. Раздумывает несчастный: «что делать? не послушаешься, — еще больше будет брани и упреков мне». — «Как-же я пойду?» спрашивает он. «Ведь я не знаю дороги, да и просить как-то не умею, и господ боюсь». — «Вот такой-то слепец, — ты его знаешь, — обещался взять тебя с собой; он тебя научит, как просить. Пойдешь?» — «Пойду!»… И — бедное дитя отдается в ученики нищему! Первый опыт нищенства удался; отец и мать чрезвычайно довольны и с радушием относятся к своему калеке. Чрез несколько времени невдалеке открывается ярмарка: таже история повторяется с молодым нищим. Два-три опыта, — и он уже привык к нищенской жизни, перестал бояться господ, научился разным причитываниям при выпрашиваньи подаяний; чрез год ему уже приятны подобные путешествия за сборами, и со временем он является записным бродягой-попрошайкой.
Еще подобное явление. Вдова, имеющая единственную дочь, приняла к себе зятя, который, поступая в ее семью, обещался содержать ее до смерти. Пока зять был моложе и теща не совсем стара, дело шло у них ладно. Но вот у зятя свое уже порядочное семейство, а теща заметно ослабела в силах, стала неспособною к работам и трудам. К довершению несчастия — любимая дочь ее заболела и умерла: много плакала бедная старуха и, наконец, лишилась последнего зрения. Зять давно уже косо посматривал на слабую старуху; теперь он окончательно на нее напустился: «иди себе с Богом! Что мне делать, куда деваться с тобою? Разве не знаешь, что и кроме тебя у меня куча детей, а я —человек одинокий, одному мне на вас не наработать?» и проч. Плачет несчастная, горько плачет; но, выслушивая ежедневно одно и тоже, встречая неуважение и презрение со стороны настроенных отцом внучат своих, претерпевая от них даже прямые обиды и оскорбления, она, наконец, берется за нищенский посох…
Еще подобный случай. Старик-отец женил своего сына. Новая хозяйка дома, поживши несколько времени, глубоко возненавидела, почему-то, старика. Ей досадно, когда он пройдется по комнате; она плюет вслед ему; она ворчит что-то под нос себе, когда он изредка промолвит слово; она даже не хочет смотреть на него. К общему столу его давно уже перестали приглашать; питается-же он остатками от стола детей своих, или же, большею частию, сухим хлебом с водою; наконец, и хлеб начали запирать от него. Спать в избе ему давно уже не стало места; летом он проводит ночь на дворе под синим небом, а зимой — на полу на земле вместе с молодыми животными. Невестка его давно уже твердит мужу: «что нам делать с твоим стариком? Не берет Бог к себе, да и только. Сам не работает, а ему подай. Где-ж нам набраться на него? Ведь у нас уже, слава Богу, подрастают дети… Почему тебе не сказать-бы ему, пусть себе идет в люди»… Видел все это, знал всю ненависть к себе невестки несчастный старик; но молчал и терпел: когда-же сынок сделал ему роковое предложение, — он не в силах уже терпеть более, — он берется за мешок и идет по миру за пропитанием…
Можно-бы привесть много еще подобных случаев: но с одной стороны, они слишком знакомы всякому внимательному наблюдателю; с другой — и грустно, тяжело говорить о том, как родители своих детей, дети своих родителей, муж жену, жена мужа, брат сестру, сестра брата, — вообще люди, долженствующие, по всем законам, божеским и человеческим, состоять в самой тесной связи и самой искренней любви между собою, — как, говорю, эти люди обрекают друг друга на тяжелую, нищенскую жизнь. И, Боже мой, это совершается в христианских семействах!! Когда я размышлял об этом, мне пришли на мысль слова Писания, которые я привел в начале моего слова к вам: кто не заботится о своих, особенно о домашних, тот отвергся от веры и хуже неверного.
В самом деле, братие мои, вера наша учит нас оказывать любовь, милость и благосердие всем без изъятия, ближним и дальним, знаемым и незнаемым, единоверным и иноверным, даже явным недоброжелателям и врагам нашим; а эти люди отказывают в них даже тем, кто имеет на них самые первые, самые священные и неприкосновенные права, — отказывают людям, ближе которых не может быть к нам никого на земле. Где-же тут наша вера? Где любовь, которую завещал нам с креста своего до конца возлюбивший нас Спаситель, и в которой одной мы должны свидетельствовать свою веру в Него? Если в наших действиях нет любви, — не значит-ли это, что мы отверглись веры? — Но такие люди, по апостолу, хуже неверных. Действительно, оставаться бесчувственными и жестокими в отношении к тем, чрез кого мы получили бытие и жизнь, от кого потом вскормлены и воспитаны, — это такое дело, на которое и неверные не могут смотреть равнодушно. Во все времена и у всех народов, непросвещенных христианскою верою, неуважение к родителям почиталось делом бесчестным; во всех законодательствах и религиях оскорбление родителей принимаемо было за величайшее преступление и угрожаемо страшными наказаниями от Бога и от людей. Таким-же образом, дать бытие и жизнь новому, подобному нам существу, и потом оставить его без всякого призрения и попечения, — это опять дело, которого не делают и неверные, следуя одному естественному человеческому чувству. Но что я говорю: неверные? Так не делают даже неразумные животные: и оне кормят и поят своих детей…
«Я человек бедный,» скажешь. «Что-же мне делать, когда я едва себя могу содержать? Где взять мне сил и средств на содержание людей лишних?» — Ты человек бедный? Но так-ли ты беден в самом деле, чтоб был уже не в состоянии прокормить одного, лишнего по твоему, человека? Не гоняешься-ли ты за бóльшим, излишним? Не скопляешь-ли на черный день? Не скупишься ли ты? — Ты человек бедный? Но все-ли ты употребляешь силы и средства к облегчению своей бедности? Усугубляешь-ли свои труды, приумножаешь-ли свои занятия? Не ленишься-ли ты? — Ты человек бедный? Но если ты добрый сын, — скорее сам перенесешь известное лишение, чем заставишь переносить его своего престарелого отца, или мать. Если ты настоящий отец, — скорее себе откажешь в куске хлеба, нежели оставишь без него свое дитя. — Впрочем, выше мы видели, что не бедность только заставляет так делать. Гордость, самолюбие, своекорыстие, не любовь к людям — вот еще что, и бóльшею частию именно это заставляет так делать. Человеку досадно, что его трудами пользуются люди, не принимающие в них участия, и вот он гонит их от себя, как лишнее бремя, как напрасно ядущих хлеб его. Он забыл, что этот человек, напрасно ядущий хлеб его, есть первый благодетель его на земле, которому он обязан решительно всем, самою даже жизнию своею. Он забыл, что это дитя — его лишнее бремя — кость от костей его и плоть от плоти его, — что оно некоторым образом есть как-бы он сам, и во всяком случае нисколько не виновато тем, что родилось калекой… Есть и такие, которые заставляют своих домашних нищенствовать — в надежде и самим поживиться от их нищенских сборов. И — замечательное дело: этот человек, который заставил своего отца, свою мать, свое дитя пойти в нищие, — этот самый человек, при встрече с чужим нищим, нередко подает ему Христа ради. Так всегда и везде: ложь и неправда обманывает сама себя! Не думаешь-ли ты этими подаяниями чужим нищим загладить вину свою в отношении к своим, домашним? Или ты представляешь, что только тот — настоящий нищий, который бродит и просит, и только такому нищему поданная милостыня приятна Богу? Или это у тебя фарисейская замашка — делать благодеяния на-показ? Или, наконец, ты расчитываешь, что при таком благодеянии можно обойтись только несколькими копейками и спасти свою душу, тогда как на содержание тех людей, которых ты сделал нищими, потребно гораздо более? — Откуда-бы ни происходило это в тебе, — во всяком случае, не льстися, возлюбленный! Милостыня твоя не благоугодна Богу; она не спасет тебя. Вопли твоих присных, которых ты прогнал от себя, день и нощь вопиют во уши Господа Саваофа (Іак. 5, 4): оне заглушают своею силою глас молитвы, возносимой за тебя чужим нищим, не дают ему доходить до престола Господня, и уготовляют тебе, вместо милости и любви, праведный гнев Божий.
Но вот мальчик и девочка — круглые сироты, у которых беспощадная смерть отняла отца и мать, и больше у них нет никого из родных; вот вдова с малолетними детьми, которых она не в силах обуть, одеть и прокормить; вот целое семейство, разоренное от пожара, от падежа скотского или от другого внезапного несчастия. Что этим людям делать? Кому об них думать, заботиться и хлопотать? Кому их спасать от нищеты и нищенства?
Слова Писания о людях, не заботящихся о своих присных, могут быть понимаемы в смысле более обширном: их можно приложить не к отдельным только семействам, но и к совокупности нескольких семейств, к целому обществу людей, связанных между собою единством места, житейских потребностей, интересов, — одним словом, их можно приложить к тому, что мы называем селением, погостом, приходом. Христианское селение, как-бы велико и обширно оно ни было по своему внешнему положению, — по внутренним отношениям членов своих должно быть ни более, ни менее, как одним обширным семейством. И не таково-ли оно на самом деле во многих отношениях? Посмотрите: управляется оно одними начальниками, как семейство одним старейшиною; дома и огороды, поля и нивы, луга и рощи его — вместе; рабочий скот его — на одном пастбище. Если случится какое несчастие, — налетит, например, саранча, повеет смертоносная зараза, загорится дом, — это несчастие касается всего селения; — и еслибы сосед не шел спасать другого от пожара, все село выгорело-бы… Сверх того, в нем почти все — и действительные родственники между собою: тот тому кум, а этот другому сват и т. д. Еще более это нужно сказать о погосте или приходе; сверх всего прочего, тут еще и храм Божий и отец духовный — для всех один и тот-же. Какой более тесной связи нужно между людьми! Подлинно, это одно семейство. Если-же так, то отчего в этом обширном семействе не найдет себе приюта бездомовный сирота, не встретит сочувствия и помощи бессильная вдова, разорившееся от несчастных случаев семейство, разбитый горем и болезнию хозяин и т. п? Не грешно-ли, не стыдно-ли нам выпускать из нашего общества нищих в мир Божий? Почему-бы нам не взять на свое призрение и попечение этих несчастных? Не говоря уже о нравственном значении такого бесчеловечного отношения к нашим ближним, разве малый вред происходит отсюда для самого общества вашего, оставляющего таких людей без призрения? Человек идет в нищие; у него есть дети — тоже нищие; от них опять дети — и опять нищие и т. д. и т. д. Сколько пропадает у общества рабочих рук, свежих сил! И само-же общество, в добавок к этому, должно отбывать за таких людей разные повинности, взносить за них подати, — и чем больше накопляется таких людей, тем больше этих повинностей, тем более нарастает эта подать. Но дайте этому человеку пособие на первых порах, приютите его, — раньше или позже он поправится и станет честным тружеником, таким-же, как и все добрые поселяне или граждане. Да и много-ли нужно для того, чтобы сразу не пустить человека в нищие? Из целого многолюдного общества один даст угол в своем жилище, другие — по мерке хлеба, третьи — лишнюю у себя одежду; один — в займы, другой — в помощь, и — человек спасен… Со временем он с лихвою воздаст своим благодетелям. А какая благодарность к благодетелям будет жить в душе его во всю жизнь! Какою одушевится он ревностию — помогать другим, подвергающимся одинаковым с ним ударам судьбы! Так велит нам Бог помогать нашим ближним, так учит нас святое евангелие Христово, так требует от нас христианский долг, если мы желаем, чтобы наша христианская вера была для нас душеспасительна. — Если-же мы, братие, остаемся холодными и равнодушными к несчастиям людей, живущих вместе с нами, хотя-бы эти люди и не были нашими родными, и до того простираем свою холодность и равнодушие, что эти люди в наших-же глазах принуждены идти в нищие, то в таком случае на нас падает приговор апостола, что мы, называясь верными во Христа, не замечаем, как отвергаемся от веры и поступаем хуже неверных.
Да избавит-же Господь души наши от такого бесчеловечия! Иначе наша вера, на которую мы так надеемся и которою столько хвалимся, послужит только к нашему вечному стыду и осуждению пред Богом и человеками. Аминь.
У всех нас есть замечательная возможность принять участие в благотворительном проекте "Дом для мамы".
Предлагаем всем помочь в реализации доброго дела по строительству и обустройству приюта Дом для мамы по адресу: Кировская область, поселок Кикнур, ул. Просвещения, д. 6.
