Пару дней назад я сходила на спектакль "Маяковский. Трагедия". Наверное, поход можно назвать удачным, потому что такую концентрированную ненависть я испытываю достаточно редко, а перетряхивает это чувство будь здоров.
В основу спектакля положена пьеса "Владимир Маяковский. Трагедия". Текст её за полтора часа звучит дважды: сначала в исполнении лысенького очаровашки Кукушкина, затем — стареющего и оплывшего Виторгана. Условно всё действо можно разделить на три части. В первой нам показывают собянинскую Москву с её вечными локальными стройками и ремонтами. На экране собачатся архитектор (Виторган) и, видимо, прораб и некий денежный мешок, заинтересованный в строительстве объекта. На сцене трапезничают гастарбайтеры. Затем появляется мальчик в костюме Кенни из "Южного парка", который трагически падает в канализационный люк и разбивается насмерть (Сволочи!). ЧП собирает на сцене врачей скорой помощи, юристов, полицейских. Мальчик умирает, Виторган мучается, всё это происходит под декламацию "Крошка сын к отцу пришёл...".
Вторую часть полностью забирает на себя Кукушкин — наполовину торча из люка, он читает текст пьесы, который сопровождается разными масками и картинками из снэп-чата, выводящимися на экран над сценой. Оригинал помещается в современный контекст, так, видимо, подчёркивается глянцевая плоскость и пустота нашей массовой культуры, делающая из объёмных смыслов 2D-картинку и плодящая симулякры. Кукушкин здесь присутствует в качестве гласа совести Виторгана-архитектора-Маяковского, который в финале этой проникновенной речи не выдерживает и прерывает декламацию диким, полным искренней боли и отчаяния криком...
Затем, в качестве перебивки между второй и третьей частями нам показывают иммерсивную сценку, которая заканчивается появлением на сцене памятника Маяковскому, который, очевидно, и проектировал архитектор. Это, пожалуй, с визуальной точки зрения, самое лучшее и интересное, что я увидела за полтора часа.
Третья часть выполнена в духе "Страха и ненависти в Лас-Вегасе" и "Криминального чтива". Виторган, примеряя на себя образ Маяковского, оказывается в больнице, где его окружают больные и юродивые. Тут вам и человек без головы, и синий раздутый толстяк, и буратино в майке с эмблемой Макдональдса, и инвалид без ноги и с висящим на сопельках глазом, и невероятной красоты шатен (которого играет двухметровый бурят). Разыгрывается уже знакомая нам пьеса. Психодел, бурлеск, какофония.
Какие смыслы скрываются за всем этим нагромождением режиссёрского автодрочева? Поэт и толпа, жалкие юродивые, которые, как пиявки, присосались к бабочке поэтиного сердца, пафос переустройства мира, сталкивающийся с трагическим утопизмом этой идеи, разоблачение культа Маяковского при полном непонимании нерва его творчества.
Хм, но погодите-ка, где-то я всё это уже видела... Знаете, где? В "Трагедии", написанной 1913 году. И моя главная претензия к спектаклю — в нём не происходит абсолютно никакого приращения смыслов. Он проваливается и как авторское высказывание по мотивам Маяковского, и как попытка критики современного общества и обывателя, потому как попытка эта вторична, всё говорено-переговорено и п о н я т н о до тошноты.
Борис Пастернак говорил, что Маяковский умер дважды. Первый раз, когда раздался выстрел в его комнате на Лубянке. Второй, когда Сталин начертал на письме Лили Брик, что «Маяковский был и остаётся лучшим и талантливейшим поэтом нашей советской эпохи». На мой взгляд, на сцене "Гоголь-центра" Маяковского беспощадно и глумливо убили в третий. Этот спектакль — один сплошной приём, который разваливается на куски именно потому, что за ним не скрывается вообще н и ч е г о. Все смыслы, которые можно здесь обнаружить, существуют только благодаря наличию оригинального текста. И все эти аллюзии на современную культуру, все неожиданные (неожиданные ли?) формы и вся эта игра в постмодернистские штучки — это не авторское высказывание, это яркая заплатка на дыре отсутствия этого самого высказывания. Такого рода эксперименты не дают смыслам новую жизнь, они работают, как огромная мясорубка, перемалывающая мертвечину: на выходе получается огромная груда вонючего фарша из падали и говна, над которой чинно летают жирные мухи.
И ещё один момент, невероятно субъективный и не заслуживающий в силу этого внимания, но. Не могу я, просто не могу, серьёзно воспринимать в роли Маяковского бывшего мужа Собчак! Мягенького, тёплого либерала. Какие в его собственной душе могут происходить катаклизмы, сравнимые с масштабом и накалом УЖАСА и ЭНЕРГИИ, которые наполняют "Трагедию" и другие произведения Маяковского. Что эти гламурные, высокомерные, сытые и и н т е л л е к т у а л ь н ы е люди могут мне сказать про мир? Что этот будуарный дорогой театр может предложить толпам реально существующих калек, нищих и юродивых, наводняющих безъязыкие улицы нашей страны? Этот режиссёр, этот художник, может ли он вскрыть себя от подбородка и до пупка, вывалить на сцену своё красное мясо, свои кишки, своё сердце, пульсирующее криком? Нет? Нет. А ведь искусство — это крик или звенящее молчание, всё, что между, лишено жизни. А мёртвые слова, как мы знаем, пахнут дурно.
Тут ещё стоит добавить, что "Маяковский. Трагедия" — это второй спектакль, который я посмотрела в "Гоголь-центре". Первым был "Кафка", тоже оставивший после себя отвратительное впечатление. В целом творения всей этой шайки-лейки гениальных экспериментаторов ассоциируются у меня вот с чем. Представьте, что вам показывают видео, снятое в духе "Психотроники" Хаски: в кадре огромный кукольный домик и две детские руки, которые, управляя куклами-барби, пытаются воссоздать балаган "Голого завтрака" Берроуза. Очень необычно — но зачем?