Папа и мама
Наступил следующий волшебный день. В моём пространстве всё время слышны голоса. Все они призваны заострить на чём-то внимание. Недруги могут выйти на контакт со мной только через несовсем понятные потенциалы в ротовой полости и части лица. Общение с ними замедленное, как если бы я общался со своими поселковыми друзьями, с другими людьми. Более скоростной обмен информацией, мыслями без посредников возможен только через потенциал в верхней части головы. Там же находилось отверстие, через которое можно было всё считать с человека за миг. Недруги приближались, заглядывали. Им открывалась лишь малая часть, доступная их спектру чувств, интересов. Видимо, во мне была ещё информация о прошлых жизнях, поскольку они в разное время называли меня теми именами, под которыми я выходил к рождению в разных воплощениях. Рассказывали о деяниях, родственные их предназначениям и функциям, и большего увидеть не могли. Выходило, меня казнили неоднократно, я кого-то тоже насильно лишал жизни. Я уже начал забывать об этом. Убедиться не могу если, то незачем брать на веру. Мои невидимые друзья пока информацию о прошлых воплощениях не затрагивали, что тоже двигало мысли.
Последние дни января солнечны, прекрасны. Я купаюсь в этих днях, иногда никого не слушая. Я уже живу, как прежде. Вижу капель, слышу звон падающих сосулек. На душе весна. Она приходила много раньше, чем календарная или настоящая, ещё в конце декабря, когда начинал прибывать день. С этой поры во мне происходило ожив-ление. Если Новый год был одним из самых волшебных праздников, он всё же был коротким. Радость от него была, но отличная от предвесеннего состояния. Сейчас я ликую вдвойне. Я чувствую солнце. Я чувствую день. Я вновь чувствую людей, и не измеряю их умом, как было последние два года. Я не буду больше никого ругать. Даже Правительство. Я всё люблю и принимаю. А как иначе? Не могу же я способствовать Джинну, думая о людях половинчато, питая эгрегор представлений? Я стараюсь увидеть в них и скрытые, не явленные чувства. Они есть. Но почему они стесняются их являть? Так, а я являю? А кому я должен выказывать свои чувства? Папе с мамой? Брату Васе с его женой Галей, их дочери и любимой племяннице Оле? Младшему брату Пете? Если я это осознаю, то на мне ответственность, какой эгрегор я буду заполнять. Спрос нельзя учинять. Только чувствами заполнять людей. Что же, мне это не сложно.
С детства старался в людях видеть только хорошие качества. Может, оттого и меня любили, просто, по-человечески. Сегодня папа с мамой играют в карты. Почему бы мне их не найти? Где-то в них самих были не явленные чувства. Только надо сделать аккуратно, чтобы они не отвлекали меня. Возьму книгу. Буду делать вид, что читаю. Знают, когда я за чтением, то в доме должна быть тишина.
Красивы мои родители внутренними ресурсами, пусть и не явленными. Они есть, и мне надо раскручивать их настоящий жизненный портрет, иначе все мои усилия уви-деть их, сойдёт на нет. Я сейчас их не выдумываю, просто чувствами рисую их полную суть, какими они могли бы быть при благоприятных жизненных обстоятельствах. Им же пришлось выжить в голод в Поволжье, вынести тяготы войны, преодолеть трудности послевоенного времени.
Папа, Александр Иванович, казалось, мастер на все руки, но не дал проявиться своим возможностям. Очень любит лес, сад, пруд. Потому и в Чарклях купили дом, что всё это здесь было. Не было того, чего папа не любил более всего — колхоза. Посёлок был окружён лесом со всех сторон, вереница прудов каскадом обрамляли с двух сторон посёлок. Папе ещё хотелось, чтобы был большой сад. Большой деревянный дом, понравившийся им, приобрели, и сразу перебрались в эту живописную местность. На участке в шестнадцать соток был большой сад, красивый, ухоженный прежними владельцами палисад.
Мама, Ольга Ивановна, родилась в Тюменьской области. Проехала в детстве полстраны. Потом их семья обосновалась в Чувашии. В семье было десять детей. В войну десятилетним ребёнком начала трудиться, оставив обучение в школе. В конце 60-х, после переезда с папой в Чаркли, мама была оторвана от родного колхоза, где была лучшей за трудовые достижения. Имела грамоты, избиралась всегда заседателем местных собраний за ударный труд.
Мама очень добра и бескорыстна. Всё лучшее — нам. Света, я, Вася, Петя, можно сказать, поздние дети. До 37 лет, мама, до отца мужчин не знавшая, не знала и радости материнства. Проявившееся тепло Души будет нести нам, насколько это было возможно в очень сложных отношениях между ней и папой. Работа в колхозе и уклад жизни того периода не позволили ей правильно расставить внутренние приоритеты, не дали раскрыться полностью имевшимся качествм.
И мама, и папа были красивы не явленными чертами характера, внутренним ресурсом. Могу ли я оживить их на склоне лет? Конечно, я повременю открыться рассказом о мире невидимом. Надо самому вначале разобраться: кто я, как мир материальный связан с миром чувств, желаний, эмоций, интересов, а только потом говорить уже понятным для всех языком…
Всё же радует, что человек бессмертен, что есть волшебники, добрые и не очень. Когда люди соприкоснутся с другими мирами, настанет новая жизнь без преступности, болезней, войн. Ведь о человеке можно узнать всё буквально за миг. Зная его устремления, предрасположенность к хорошим или плохим деяниям, можно предположить его будущую судьбу. Джинн или волшебники раскроют сполна будущую картину, предскажут и расскажут.
Сейчас разные портреты родителей предстают перед взором. Мне больше по нраву тот, на котором они, руководствуясь чувствами, шли бы под невидимым покровительством волшебников - ангелов. Я представляю родителей идеальными. Потом смотрю на них, воображаемых, как, если бы, сам был идеальным ребёнком. Потом представляю себя родителем. Проигрываю варианты до мелочей. От воображаемых картин перехватывает дыхание. Мне становится легко в мыслях, а в ощущениях — покой и благодать.
— Николай, здравствуй. Здравствуй и стремление твоё. Богат твой дом, насыщен радостью, теплом. Ходишь, бродишь в нём, границ не зная. Мысль твоя творит, и будет у родителей жизнь иная, — невидимая девушка тепла улыбкой.
Я уже не удивляюсь гостье. Я рад её слышать, и во мне нет и тени сомнения, что передо мной очень светлая личность с ярко выраженными чувствами. Я заигрываю с ней. В том плане, что не здороваюсь, как прежде, а просто тепло своих чувств пытаюсь сориентировать на неё. Зачем слова, когда я могу временами общаться той полнотой Души, что во мне уже есть? Нахожу её с южной стороны от себя. Мне почему-то хочется прилечь, и устремить лицо вверх. Ложусь на диван. Надо бы попробовать собраться мне во всей своей внутренней красе и попробовать объять появившуюся девушку. Мне это уже нетрудно. Пусть она не говорит имя своё, но я её узнаю. Она была в первые секунды, когда мне Фурия противостояла. Тогда чувств во мне не было практически никаких, и я её не распознал. Другое дело — сейчас. А тепло необыкновенно от этого огня, обычным зрением не видимого. Только в соревнование вступать не буду, кто теплее. Чувствую, она меня усиливает, и яркий серебристо-жёлтый свет проникает в меня. Может, цветовые гаммы природные других оттенков, но пока я выделяю лишь этот спектр. Всё же надо прервать молчание:
— Здравствуй, Фея. Получилось у меня родителей найти? Я, думаю, так можно о людях многое узнать, коль в них нераскрытое дорисовать.
— Николай, в людях остальных имеется не меньшее, чем есть в тебе. И прочитать их можно с лёгкостью, и это ты уж знаешь. Хочешь, прогуляемся мы кое-где? Не далеко, не близко, не высоко, не низко, не явлено, не раскрыто, но для тебя будет открыта книга.
(продолжение следует)