Муха села на варенье...
Иду..., курю..., смотрю...
-- Здравствуйте...
-- Как поживаете?...
-- Ничего...
-- Многословие?...
-- Да нет, так мысли не о чем...
-- Тогда зачем говорить?
-- Действительно..., давайте помолчим...
Вон, быстрый луч солнца, поймав кусочек зеркальца, играясь и сверкая, переливается красотой своей яркости. Я ловлю его переливы, весело жмурюсь и пытаюсь впитать в себя его теплоту. Он заигрывает со мной и тянет ко мне свои маленькие ручки. Мне хорошо, мне тепло. Мир живет внутри меня. Я люблю жизнь и хочу ее. Я страдаю ею и горжусь своим бытием. Я просто живу... Даже не стараясь вникнуть в детали своей радости. На самом деле зачем впускать пустоту в мир жизни? Зачем взахлеб делится тем, что и так давно уже было понято? Я хочу улыбаться солнцу, весело улыбающемуся утру и грустно смотрящему вечеру. Я хочу чувствовать прелесть ветра, ласкающего меня своим легким объятием. Или наоборот, страдая и обливаясь потом пробираться к далекой цели сквозь бурю или дикую пустыню. Я хочу жить - полной грудью, а не воровато оглядываясь, хватать воздух, боясь очередного нагоняя. Фрейд, Кастанеда, Заратустра, Воины Китая и Японии. Их всех, простите за вольнодумство, можно собрать воедино. Выделив их стремление развивать дух и идти по пути Жизни. Как это делается? Что там есть у Кастанеда? Страх, ясность, сила? А у Заратустры? Лев, Верблюд, Дитя Малое? Все это ступени становления Духа Жизни. Его развития, роста, и как заключения - Доминантности.
Муха жужжа, лениво кружась в каком-то своем замедленном танце, плыла в душной комнате. Небольшой, утопающий в стену шкаф, две кровати полуторки, со скрипучими пружинами, письменный столик и маленький телевизор - определяли границы ее полета. Я с симпатией смотрел на весело жужжащую муху. Наверное, только она чувствовала себя по настоящему комфортно в этом затхлом мире комнаты. Трое людей в комнате, без движений, неотрывно смотрели на молодого симпатичного парня ловко смешивающего, пересыпающего, колдующего над маленькими баночками. Он был похож на алхимика древности, причудой судьбы заброшенного на много веков вперед. Немного дрожащими руками, он отломил кончик ампулы, вылил содержимое в маленькую рюмочку, добавил чего-то белого. Переключил внимание на ватку и иглу. Блеск его затуманенных желанием глаз, гипнотически передавался всем присутствующим. Двое из зрителей этого колдовства, созерцая приготовления зелья, с нетерпеньем ждали его окончания. Смакуя как они окунутся в мир грез и неизведанных переживаний. Третий зритель, то есть я, тоже с интересом смотрел на манипуляции своего друга. Боясь нарушить тишину ожидания, я, так же как и все, замер в напряжении. Эту картину я наблюдал уже не в первой. И примерно представлял, что будет дальше.
"Глумление над телом дошло даже сюда, - думал я. - Эти дети пустоты, пытаясь воссоздать себе полноту мира бегут за призраком сладострастия. За кратким мигом чувства жизни, этаким моментом истины приводящий их в красочный экстаз неизмеримых чувств или ясной, чистой красоты осознания. Мир, на миг взрываясь, вдруг наполняется смыслом и ОГРОМНЫМ пониманием. Неважно, что за взлетом идет падение, больше напоминающее шмякнувшуюся в жижу, выкатившую толстое брюхо и раскидавшую в сторону кривые лапки-стебельки, жабу. Они пытаются съесть самих себя, - думал я, - обмануть, корча самим себе рожи и делая пошлые гримасы. Перепрыгнуть через мир маленького обмана, оказавшись в заключении просто мира Больших Врак."
-- Ну, - нарушил тишину разводящий, - я первый. Если не опрокинусь, значит все путем. Вы в забеге.
Он натянул наушники. По моему я услышал "Nirvana". Потушил яркий верхний свет, оставив только ночник, вывернувший свою головку в нелепой позе и отбрасывающий причудливые тени на наши завороженные лица. Виртуозно, с первого раза попав в вену, он набросил на себя пестрый платок, с какими-то замысловатыми индийскими картинками и торопливо завалился на кровать... Прошло пять минут. Тишина в комнате висела просто ощутимая. Муха и та пристроилась где-то, потирая своими лапками и смотря на непонятных ей людей сотнями глаз, как бы пытаясь не упустить не одной подробности их нелепого существования.
-- Все... - выдохнул белокурый парень.
Появившиеся темные круги под глазами, наглядно показывали всю гамму чувств перенесенных им. Двое его друзей заторопились.
-- Ну что, жить можно?
-- Вообще ничего... Больше пяти с первого круга не берите. Слишком круто берет, - делился уже полученным опытом первопроходец. - Давайте не тяните резину, а то отходняк пойдет, надо будет догонятся.
Они долго не спорили, по очереди набрав дозу, задрожали в сладострастной истоме.
-- Может попробуешь? - Тихо, чтобы не сломать кайф друзьям, спросил тот, кого звали Доктор. - Тебе понравится это точно. Мир сразу станет четким и ясным. Утонченно прочувственным и естественным. Ты поймаешь кайф даже от вида жука, медленно ползущего себе от травинки до травинки. Это как луч света, врывающийся в темный мир твоего сознания. Давай. Не теряйся. Я тебе лично сделаю дозу. - И видя сомнения, признак мятежности, на лице друга, уже более пылко продолжал. - Ты же мне веришь? Ты же знаешь я тебе плохого не пожелаю. Один раз только. Не понравится, дальше первого раза не пойдет. Это уж точно. Смотри все балдеют, а ты обламываешься. Ну, как? Сделать первачок?
-- А как это будет? - спросил я. - Много кайфа и никакого тебе перегара?
-- Точно, одна маленькая дырочка и все. - Убеждал Доктор. - Одна дырочка и куча кайфа. Я тебе говорю, ты познаешь себя. Мир перевернется. Ты увидишь свет.
" Да, убеждать ты умеешь. - Думал я. - Может и правда, чик, и готово, лучше тебе, чем пиво и водка, чисто, вкусно и с интересом. И вот тебе даже готовые единомышленники, готовые подержать твои переживания."
-- Игра, это просто игра, - видя ломку сознания, продолжал гнуть свое совратитель.
-- Попробуй Лол, че ты топчешься, - включился в игру, отошедший от первого кайфа Медведь. - Мы все свои, поддержим. А то не в кайф получается, мы на волне, а ты не с нами. Даже не поймешь, о чем речь.
-- Смотри, какой он резкий, - выдал наконец из себя третий участник, Андрюша,- и говорит так резко.
-- А мир такой тонкий, - продолжал Доктор. - Пронизан паутиной света и любви. Смотри, как кивает тебе зеленая ветвь орешника. Поговори с ней...
... Мне вспомнилось лицо мамы, доброй и ласковой. Прижимающей меня к себе и тихо напевающей колыбельную. Отца ожидающего от меня понимания и живущего надеждой в мое будущее. Мне вспомнился мой голубь, в дикий холод морозного января, найденного мною где-то в заплеванном переулке, почти полностью замершего и не имеющего силы двигаться. Я его выходил, вынянчил, кормил с пипетки и нежно гладя закутывал в теплые тряпки. Он с надеждой заглядывал в мои глаза и тихо ворковал на моих ладонях... Где вы близкие мои люди? Что мне делать сейчас? Я уже давно оторвался от родного дома. Давно живу своим умом. И ищу свое место в жизни. Я уже давно брожу в мире своих мыслей и переживаний. Дом, милый дом, ты остался позади, оставшись только в моей неувядающей памяти. Я представил себе: папа, пуская клубы дыма, мирно лежит на диване, читая газету. Мама, одним только глазом поглядывая на меня хлопочет на кухне. Я спокойно сижу в кресле и загоняю очередной кубик дозы в вену.... Брр почему-то мне становится невыразимо больно даже от мысли об этом. Как будто извините, кто-то в душу насрал. Ткнул тебя мордой прямо в зловонную яму испражнений. И эта боль отдалась в каждой точке моей души. Как будто я предал не только себя и все свои принципы, а еще и все самое близкое и родное, что было у меня и у моих близких.
"Ну нет - думаю я, - я не просто не могу это сделать, но я и не хочу заниматься этим дерьмом. Никогда не хотел, хоть и любопытно было, как это и что это. Не буду, нет!!!"
Как будто прочитав мои мысли, Доктор, этаким злодейским духом, принялся с новой силой обхаживать мой раненный дух:
-- Я тоже думал сначала - Мама, Папа, уютный домик. А где они твои Мама, Папа? А? Бросили тебя в мир подлости и жестокости, в мир выживания. Продолжив себе свое маленькое существование. Даже не заботясь о том что, они сделали в порыве сладострастного желания. А ты тут один. Их нет рядом. Ну, где они? Посмотри.
Я сидел один, со своими мыслями и сомнениями против трех ушедших в свой чахлый, взорванный мир, давно потерявших себя людей. Они, втроем ловя отголоски моих дум, чувствуя грань, за которую тянуло их убеждение, пытались воспроизвести себе подобного в их замершем мире. И тогда подумал я: " А прав ли я буду, совокупившись с ними в этом экстазе жизни? Что есть они втроем сейчас? Один целый дышавший в такт кайфу организм. А что они будут завтра? Завтра каждый из них останется со своей болью и пойдет по жизни этаким одиноким мертвецом, провожая завистливым взглядом свободного от рабства прохожего.
" Нет, - думал я, - прав был Заратустра, говоря о потусторонних, что: " Страданием и бессилием созданы все потусторонние миры, и тем коротким безумием счастья, которое испытывает только страждущий больше всех. Усталость, желающая одним скачком, скачком смерти, достигнуть конца, бедная усталость неведения, не желающая больше хотеть; ею созданы все боги и потусторонние миры. Тело, отчаявшееся в теле, ощупывало пальцами обманутого духа последние стены. Тело, отчаявшееся в земле, слышало, как вещало чрево бытия".
" И этими словами, - думал я, - словами обманутого счастья, словами бедных обманутых детей я выкую себе силу духа, огромной величины. Мне не нужно будет каждый миг доказывать себе, что я прав, что я чего-то стою, что я лев в стае обезьян, просто сказав нет этому призраку лжепророка. Зачем мне каждый миг самоутверждаться? Если я сейчас скажу себе - НЕТ!!! И буду уверен уже в этом каждый последующий миг!! Я буду львом в стае обезьян. Каждый миг кричащих, что их больше, что они единственное что вообще может быть, что они сильнее, что они наглее, что они умнее. Я буду знать, один только раз доказав себе, что я лев, простую сущность - если достанут они меня своим нытьем и крикливыми рожами - одним грозным рыком, показав только передние зубы свои, разметаю я их по углам своих клеток."
В общем, мысли мои немного занесло. Я встал, картинно потянулся, зная как эта дьявольская тройка, ждет моего ответа и молвил, прямо таки как пророк нового света:
-- Дети мои, перерос я уже эту херню на постном масле. Кончайте себя сами в вашем пустом звоне. А мой дух, просит новых жизненных подвигов и самопознания. Я дети мои не каннибал. Уж лучше вот баночку пива засандалю и буду предаваться своим, таким низменным для вас мыслям, глядя в это милое, чистое и такое далекое ночное небо.
-- Как сказал... - утонул в моих словах Андрейко. - Чистое и такое далекое... И замер в пустоте своих образов.
Доктор зло посмотрел на него и вдруг резко повернувшись ко мне рявкнул:
-- Че ты вообще приперся сюда, Лол?
-- Интересный вопрос, - задумался я и продолжил. - Если ты в состоянии осознать, что я сейчас тебе говорю - слушай. Всю жизнь, конечно сознательную жизнь, я как человек мысли, познаю мир и себя самого. Все время я ищу путь своего духа. Так и пришел я сюда, наверное для того чтобы узнать что ты есть, что твой мир и пойти своим путем, может вместе с тобой, а может и нет. Но как оказалось, я просто тренирую силу своего духа. Если бы сломался - сказал бы ДА, это просто - видя его недоумение, добавил я, - а сказав НЕТ, я стал почти бойцом, отразившем твою угрозу. Куем себя, так сказать, используя вот таких как ты. Так что вы, любящие дырки в небе, колитесь, а я тут поприкалуюсь по-своему. Если, кто захочет посмотреть на мои звезды... - Ласкаво Просимо на вулицу, прямо под небосвод наших надежд. И еще я хочу сказать, раз уж вы все равно не можете двинуться с места, и так неотрывно, внимательно смотрите на меня. Юродивость порождает юродивость. А Мир - это чистота веры, и будущее надежды. Загляните в себя по трезвому и скажите: куда мы бежим? Зачем? Чистый кайф лежит прямо перед нами. На ветках деревьев и в пении птиц. И ничего лучше, чем ощущать миг жизни на секунду оглянувшись вокруг, и быть не может. Потому что вовсе не существует. Что может быть лучше? Знать куда идти, испытывать томление поиска в мире многогранном и как чудо-прекрасно-непознанном. Чувствовать ветер и горячее сердце в груди. Обжигаться волной идеи захватывающей тебя и уносящей в мир неведомого парадокса.
.... Я бы еще долго продолжал свой монолог, но вид этих трех больных детей своих пустых чувств - тронул меня.
" Еще подавятся слюной, - подумал я, - лучше б челюсти закрыли".
И сделав ручкой, отправился к соседу за батлом пива.
" Все таки мир прекрасен, - думал я, - даже с такими балбесами как эти".