Бывает, сядешь холодным зимним вечером на диван, шумно втянешь воздух через нос, чтобы потом вытолкнуть его назад, возьмешь в руки пульт и включишь телевизор. Кот нагло ткнется лбом в калено, тихонько мурлыкая и выпуская коготки. Телевизор покажет привычные новости, а пальцы сами потянутся к кнопке переключения каналов, потому что женщина, которую ты всю свою жизнь видел на синем фоне в программе «Новости часа», никогда не говорит о чем-то хорошем. А после тяжелого дня о плохом и думать не хочется. С понедельника по пятницу, потом с субботы по воскресенье и так по кругу ты постоянно что-то делаешь, пытаясь внести в свою жизнь хотя бы минимум того, что должно напоминать движение к мечте. В редкие минуты свободного времени страх охватывает весь разум, заполняя его одним лишь вопросом «А что, если случится...?» И ты, махнув рукой, хватаешь позитивное мышление за воротник, чтобы оно точно не вырвалось, открыв путь сомнениям.
Может, однажды, ты боялся получить «2» в школе, и это было тем, что пугало больше всего. Может, тени под кроватью пугали ясностью своих глаз, медленно трансформируясь в невыполненные дедлайны, боязнь потерять работу, не успеть, не закончить, не угодить. Потом приходил бабайка, лишающий премий, на которые можно было бы слетать в отпуск, и, кажется, куда уж хуже?
Но морщинистые руки пробирает мелкая дрожь, когда картинка в телевизоре расплывается, и приходится щуриться, чтобы найти очки. Тысячи дней, прожитых, чтобы отложить наступление чего-нибудь самого худшего, вдруг становятся ничем в сравнении с осознанием того, что все было зря.
Ведь теперь, когда несостоявшейся балерине 78, а умершему поэту 85, самое худшее уже наступило. И это никак не отложить.