Мои взаимоотношения с Церковью не зашли как-то с самого начала. Хотя нет, вначале было Слово. Мои родители, коммунисты в первом поколении, были поражены настойчивым желанием семилетнего чада принять Святое Крещение. Ну и поскольку потребность была истовой, исключение из партии за крещеных детей уже не практиковалась, препятствий чаду чинить не стали. Далее последовали «Отче наш», «Богородице Дево радуйся…», «Символ веры». Без принуждения, без гороха под коленями за не выученные строки. Токмо собственным желанием и рвением, без примера извне, внутренним повелением сердца.
Юношеский максимализм искал ответы на не решаемые вопросы: почему есть боль, за что Господь наказывает, почему нет милости, а есть испытания. Почему только избранным любимым чадам своим Господь посылает горести, которые не всякий выдержать может. Итогом размышлений стали сомнения в правильности трактовки истин, лежащих в основе веры.
А после осталась Вера в чистом виде. Правильная, не правильная, чистая, исковерканная, какая есть. Но без единой Святой Соборной Церкви и людей, что служат в ней. Именно в ней, а не Ей и человеку, как единой ценности. Не всякий современный священнослужитель может быть проводником между Богом и человеком. Потому что пошел служить он от того (цитата): где я еще зарабатывать смогу. Потому что бывший он сатанист. Потому что читает он проповедь, а сам маслеными глазами мою девчонку ощупывает. И ладно б мне ревнивому казалось, так сама она стоит ежиться, куда бежать не знает.
Потому что при скромном приходе в сельской церкви дом отстроил себе красного кирпича. До своих прихожан дела мало, а городские тачки, подпрыгивая, освящать торопится. Да за крещение и венчание такса твердая установлена. А нет «бабла», так и живи во грехе.
Не все такие, повезло мне встретить настоящего Служителя, отец Николай. Давно его не стало, но память о нем живет по сей поры. И только хорошее помнится. Звали мы его соборовать бабушку. Все необходимое он сделал, вышел из комнаты, а мы тут по светской привычке за проделанную работу денег ему пытаемся в рясу засунуть. « Много лет служу, но денег никогда не брал, и брать не буду» - просто и с достоинством сказал отец Николай.
- Ну, так, мы на церковь, кхе-кхе, - продолжаем стесняться мы, опять же по светской привычке.
- А на церковь, вот там есть яшчичек (именно так, именно с милым акцентом, который делал отца Николая ближе, понятнее и роднее) – указывая туда, где высились купола – туда и отнесите.
- Ну, так, может чаю?
- А вот чаю с блинами не откажусь.
Пока мать на кухне блины затворяла, отец Николай мне сложные вещи простыми словами объяснял. И пока он говорил, ясно все было, и легко на душе. Слова нанизывал, как бусинки на леску. И о терпении, и о прощении, и о молитве. Что к Богу мы не придем одним днем, что это сложная и долгая работа. Много лет мы жили без Бога, и возвращение будет сложным. Что день за днем обращая мысли к Богу, мы делаем хоть маленький, но так нужный шаг к Нему. Но юношеский максимализм вытравил из памяти простые слова. А так сказать больше уже никто и никогда не сумел.
Мои взаимоотношения с Церковью не зашли как-то с самого начала. Хотя нет, вначале было Слово. Мои родители, коммунисты в первом поколении, были поражены настойчивым желанием семилетнего чада принять Святое Крещение. Ну и поскольку потребность была истовой, исключение из партии за крещеных детей уже не практиковалась, препятствий чаду чинить не стали. Далее последовали «Отче наш», «Богородице Дево радуйся…», «Символ веры». Без принуждения, без гороха под коленями за не выученные строки. Токмо собственным желанием и рвением, без примера извне, внутренним повелением сердца.
Юношеский максимализм искал ответы на не решаемые вопросы: почему есть боль, за что Господь наказывает, почему нет милости, а есть испытания. Почему только избранным любимым чадам своим Господь посылает горести, которые не всякий выдержать может. Итогом размышлений стали сомнения в правильности трактовки истин, лежащих в основе веры.
А после осталась Вера в чистом виде. Правильная, не правильная, чистая, исковерканная, какая есть. Но без единой Святой Соборной Церкви и людей, что служат в ней. Именно в ней, а не Ей и человеку, как единой ценности. Не всякий современный священнослужитель может быть проводником между Богом и человеком. Потому что пошел служить он от того (цитата): где я еще зарабатывать смогу. Потому что бывший он сатанист. Потому что читает он проповедь, а сам маслеными глазами мою девчонку ощупывает. И ладно б мне ревнивому казалось, так сама она стоит ежиться, куда бежать не знает.
Потому что при скромном приходе в сельской церкви дом отстроил себе красного кирпича. До своих прихожан дела мало, а городские тачки, подпрыгивая, освящать торопится. Да за крещение и венчание такса твердая установлена. А нет «бабла», так и живи во грехе.
Не все такие, повезло мне встретить настоящего Служителя, отец Николай. Давно его не стало, но память о нем живет по сей поры. И только хорошее помнится. Звали мы его соборовать бабушку. Все необходимое он сделал, вышел из комнаты, а мы тут по светской привычке за проделанную работу денег ему пытаемся в рясу засунуть. « Много лет служу, но денег никогда не брал, и брать не буду» - просто и с достоинством сказал отец Николай.
- Ну, так, мы на церковь, кхе-кхе, - продолжаем стесняться мы, опять же по светской привычке.
- А на церковь, вот там есть яшчичек (именно так, именно с милым акцентом, который делал отца Николая ближе, понятнее и роднее) – указывая туда, где высились купола – туда и отнесите.
- Ну, так, может чаю?
- А вот чаю с блинами не откажусь.
Пока мать на кухне блины затворяла, отец Николай мне сложные вещи простыми словами объяснял. И пока он говорил, ясно все было, и легко на душе. Слова нанизывал, как бусинки на леску. И о терпении, и о прощении, и о молитве. Что к Богу мы не придем одним днем, что это сложная и долгая работа. Много лет мы жили без Бога, и возвращение будет сложным. Что день за днем обращая мысли к Богу, мы делаем хоть маленький, но так нужный шаг к Нему. Но юношеский максимализм вытравил из памяти простые слова. А так сказать больше уже никто и никогда не сумел.
