Зима пришла постепенно, томно, совсем не спеша. Сперва моросил прохладный, мелкий, еле ощутимый, дождь. После, еле заметно, но все с большим нарастанием, маскируясь среди капель дождя, вклинившись в них, падал мокрый снег. Задули холодные ветра и в городе, таком же насквозь промокшем и впитавшем в стены влагу, сером как небо городе, воцарилась тишина. Утром только, когда не успело ещё встать солнце, тучи и мокро-снежный дождь провожал рабочих на фабрики и заводы, глотая черной пастью зева-ворот, фабрика изрыгала ночную смену черных, уставших фигур на волю, совсем ненадолго. Снова закрывались ворота.
Такую картину наблюдал я одетый в тёплый халат стоя у окна. Если вплотную прислониться виском к холодному стеклу, можно увидеть те самые ворота, буквально одним глазом.
Я поставил кружку с чаем на подоконник. Зашли последние рабочие в черную пасть завода. Это знак — что мне пора выходить на работу. Михалина Сергеевна, моя супруга, уже не спала. Именно она и приготовила свежую заварку чая. И так каждое утро, она заботливо провожала меня не только взглядом. Сейчас она копалась на кухне и пыталась что-либо сообразить на завтрак. Сидела она дома, с работой было тяжело. Уж несколько лет назад отшагала революция, по тем самым кварталам, по которым хожу и я, каждое утро, до, и после:
− Миха, мне пора, ты закроешь за мной дверь?
− Да Сашенька, конечно, − она вышла из кухни с рушником в руках. – Опять ты не допил чай и опять все бросил на подоконнике. Кого ты все время там высматриваешь? – укоризненно посмотрела на меня и чуть повела уголком рта, давая понять, что просто шутит.
− Михалина, ты же знаешь, − стоя в пальто, я обнял её, но именно из-за пальто она показалась, как-то далека. – Высматриваю продавщицу пирожков, которая много лет уже ими не торгует. Как знать, может быть, сегодня утром, она снова появится, ведь ты их так любила.
− Да, Сашенька. Кажется мне, ты еще много лет так будешь одним глазом смотреть туда и обязательно приобретешь дефект. Там скорее будет другая, нежели она
− Все, − прервал я рассуждение Михи. – Буду после обеда, сегодня мало уроков, − поцеловал её в щеку и она закрыла еле слышным хлопком дверь.
Шаркая ботинками по лестнице, я вышел из неосвещенного подъезда: «А ещё экспериментальный дом называется», думалось мне, но мои размышления прервал кирпич, кем-то заботливо подложенный прям у выхода. Споткнувшись о него, я автоматически выругался, но, поскольку адресата наиболее подходящего чем городовой не нашлось, все проклятия полетели в его адрес.
Хлюпая по тротуару, решил срезать дорогу через дворы. Свернув в арку, покосился на стоявшие во дворике общественный уборные, стоящие особняком в углу, чуть повел взглядом по стенам, заколоченным досками окнам, крышке гроба, облокоченной у двери, и совсем не заметил старушку, сидящую возле нее, на маленьком, даже крошечном табурете. Я знал пару учеников из этого двора и поэтому, решил поинтересоваться, кто это умер, может услышал бы знакомую фамилию, но, признаться честно, расстраиваться не хотелось:
− Доброе утро, бабуля.
− Здраво, − не поднимая глаз, быстро сказала она. – Вы тот учитель из соседнего дома? Я всех узнаю по шагам. Вы не часто тут проходите.
− Да, − тут же признался я. – Кто это умер?
− Я, сынок.
− Но как, − я сделал удивлённое лицо, комкал носовой платок в кармане. – Вы же сидите тут и я с вами разговариваю.
− Я умерла, сынок, много-много лет назад.
− Но…
− Иди сынок, иди, у тебя сегодня, наверно, много дел.
Немного помявшись, оставил-таки платок в покое и пошел дальше, размышляя о смерти живого человека.
Похолодало, пришлось поднять ворот пальто.
− Саша, − услышал вдогонку. – Саша-а!
От неожиданности я стал как вкопанный, меня звали из-за спины, буквально рядом.
− Я чуть-чуть не потеряла тебя из виду, буквально краем глаза заметила и узнала по пальто, — это была Рита. Прелестная девушка из гимназии, у которой я читал историю по приглашению. Она жила совсем рядом с моим новым, экспериментальным домом, куда я недавно переехал. Она всегда внимательно слушала на лекции, часто задавала вопросы и мне, возможно, показалось, проследила однажды за мной до места жительства. От части, не скрою, мне было приятно. Молоденькая гимназистка обратила на меня внимание. Забавно, но для человека в моём возрасте, иметь вот такую вот поклонницу, странновато. Я ничего не рассказывал Михалине, да и к чему ей это. Немногим позже, я стал чаще встречать Риту на улице, опять-таки — как бы невзначай. Всегда здоровалась, была крайне вежливой, но сегодня, она кинулась ко мне, семеня мелкими шажками, и обняла:
− Александр Фёдорович, простите, − подняла голову и посмотрела на меня. Она была ниже меня. Значительно ниже.
− Рита. Хм, простите, что произошло? – я стоял ошеломлённый, не понимающий что происходит. – Отпустите же меня!
Рита отошла на пару шагов:
− Ещё раз простите, − опустила голову виновато, тут же подняла и снова этот взгляд в глаза. Испуг, я прочитал в её глазах — испуг.
− Рита, успокойтесь, что происходит? – как можно строже постарался сказать я, что бы Рита успокоилась и начала излагать суть происходящего.
− Вы, вас. Вы же тут живете? Рядом?
− Рита, прекратите. Вы же знаете где я живу, − я стал говорить спокойнее. – Даже квартиру, я уверен.
Рита замялась, она поняла, что я все знаю и уже не просто догадываюсь.
− Мой брат, он когда-то состоял в кружке, вы понимаете, в политическом?
− Ну.
− Но давно ушел оттуда.
− Я понимаю.
− Связи остались, Александр Фёдорович, − Рита снова сделала шаг ко мне. – И в органах тоже.
− Я имею представление о том, что вы говорите и, также, имею представление о ситуации в стране. Что дальше?
Рита мялась, но продолжала:
− Сегодня в органы пришла бумага. На ваше имя.
К мокрому снегу добавился и гром, гром неожиданности и растерянности. «Как, кто посмел? За что!?» − вопросы эти не просто терзали меня, они меня рвали и втаптывали в состояние ужаса.
− Многих арестовывали до меня, еще многих арестуют. Насколько это правда, Рита? – платок в кармане был сжат так сильно, что, если бы он был живой, с него пошла кровь. Внешне же, я оставался вполне спокойным.
− Мой брат лично видел бумагу. Вы уважаемый человек, Александр Фёдорович, он не мог мне не сказать.
− Вы разговаривали обо мне с вашим братом? – меня это слегка удивило.
− Да, но только о том, как прекрасно вы преподаете. О том, что я влюблена в вас, ни слова.
Вот это поворот. Вот это новость. Две подряд, но влюбленность этой юной особы никак не отведет от меня ужас каторги и скорую смерть там, далеко от всех. Как знать, я наверно туда даже не доеду. Не с моим здоровьем. А допросы, ходят слухи… Пустое, это всего лишь слухи.
− Рита, немедленно идите домой. У меня тоже есть связи в органах, − соврал я, надо было её как-нибудь успокоить. – Никаких бумаг по мою душу не приходило. А теперь идите.
Рита разревелась, закрыла глаза руками, на которых у неё были одеты шерстяные варежки, говорящие о юности, безмятежном характере и маминой заботе.
− Идите, − сказал я. Развернулся и стараясь идти как можно более твёрдым шагом пошёл в сторону школы.
− В девять, − крикнула Рита вслед. – Они придут за вами в девять, − снова повторила она, что бы я точно придал значение её словам. А я удалялся, удалялся от неё, но чувствовал – «она стоит и смотрит мне вслед, она хочет, чтобы я обернулся».
Дойдя до школы, я осмотрелся по сторонам. Уже почти светло. Поднялся по лестнице на второй этаж, туда, где был мой кабинет. Меня остановила на полпути работница гардеробной, я не сдал ей вещи, как это делал обычно. Спросила, как себя чувствую – «Хорошо, спасибо», ответил я, но смотрел в пол, будто никого рядом нет. Отдал ей вещи. Поднялся наверх.
Запер дверь изнутри. Сел за рабочий стол, обхватил голову руками – «Все, теперь ничего не будет. Теперь уже, теперь, ничего нет. Всё прекратилось, жизнь, чай по утрам. Михалина, любовь моя. Рабочие в зеве ворот завода, подоконник». Поднявшись со стула, ходил из угла в угол, будто сидел уже в камере и считал шагами всё, что осталось.
Осталось двенадцать часов. Жалкие часы нормальной жизни. Да разве она была таковой? Теперь неважно и это.
Побыв на рабочем месте еще часть отведенного срока, случайно опрокинув чернильницу на документы, я понял — работать уже не смогу.
Забрал пальто из гардероба, зашел к лекторам и предупредил – «Сегодня меня не будет, я серьезно заболел. До свидания». Закрыл громко дверь, как знать, может этим громким хлопком я и запомнюсь.
По пути домой, решил зайти и купить Михиных любимых пирожков с вишнёвым вареньем. Да, далеко, но что делать, если больше никакой радости ей принести не могу. Не знаю почему, я всегда ей покупал любимую её вишню, а сам, жутчайшим образом не любил, но ел, делая довольное выражение лица.
Пирожки были холодные, вчерашние. Покупая их, я даже не скривился от недовольства, теперь моё лицо перестало выражать эмоции.
Домой так пойти и не смог, что я скажу Михе? Проходив еще много часов по улицам, я старался запомнить город таким неприятным, мокрым, холодным и равнодушным.
Спустя какое-то время после мучительных раздумий я смирился. Больше ничего не оставалось. Мысли не путались, пришло осознание происходящего. Михалине ничего не скажу, подготовить к такому удару её невозможно.
− Товарищ, простите, − остановил я прохожего. – Не подскажите, который час? – на улице быстро темнело, я потерялся во времени. Он расстегнул верхнюю пуговицу, сунул руку во внутренний карман:
− Девятнадцать тридцать, − смотрел он на меня.
− Да. Спасибо, − и он быстрыми шагами удалился.
Надо спешить домой, осталось совсем мало времени, совсем мало жизни.
Стучу в дверь, Миха не торопится, чем же она занята?
Войдя в квартиру, я не стал раздеваться. Прямо в пальто уселся за стол.
− Саша, а как же раздеться? – недоумённо смотрела на меня Миха.
− Ничего, успею, − потупив взгляд, смотрел я на часы. Ровно час оставался до ареста. Что же предпринять в этот час, как вести себя?
Размышления мои прервал стук в дверь, я заметался. Ведь еще рано, еще целый час, неужели…
Дверь закрылась. Никто не вошел в комнату кроме Михалины:
− Мне принесли новый чай, говорят что из Европы, − Миха улыбалась и положила бумажный свёрток на стол. – Будет теперь хоть какое-нибудь разнообразие. Правда, Саша?
− Да, − взглянул я в её глаза. Создалось впечатление, будто Миха всё знает. Так понимающе смотрит на меня, так пронзительно и спокойно. Как давно не видел я такого взгляда у неё, как давно не смотрел вот так, в глаза. «Если ты всё знаешь, пожалуйста, намекни, дай знать», − обратился мысленно к ней, через взгляд. Миха обошла меня, зайдя со спины, − «Неужели она услышала?». Руками осторожно взяла за плечи, медленно и очень осторожно, расстегнула пуговицы пальто, взяла его за края. Я привстал. Миха сняла его с меня. Подошла к шкафу, повесила. Выровняла на стуле легкий шарф. Снова села за стол:
— Вот так лучше. Будешь новый чай?
Она явно догадалась, что что-то не так. Видимо, но не знала как всё плохо.
Мы сидели. Я так про чай ничего и не ответил, да и нужен ли мне этот, новый, упакованный красиво. На часах с кукушкой остановил свой взгляд. Миха молча, встала и пошла готовить чай. Позвякивала столовой посудой, загремел чайник. «Пожалуй, надо выглянуть напоследок в окно. Что бы запомнить последние моменты».
Ворота на фабрике были закрыты. Стекло холодило висок, которым я сильно прижался к нему для лучшего обзора.
Миха принесла кружку чая, большую, горячую и поставила на подоконник. Щелкнув шпингалетом, я открыл сперва форточку, а потом и все окно. На вопрос Михалины, ответил, что так быстрее остынет чай. Часы пробили девять. В комнату ворвался холодный, пронизывающий ветер.
Несколько мужчин с разных концов улицы шли к моему подъезду – «Вот оно, началось»!
Задрожали колени, стало сосем не по себе. Я никогда не был трусом, но, когда вот так вот, тебя ждет неизвестность, адский и несправедливый арест, неизвестно за что, по каким обычаям, к какому «палачу» ты попадёшь? «Прыгнуть и покончить с эти?», − я казался себе жалким, а прыжок будет мужским поступком. Такая тишина на улице, ни одного прохожего даже нет. Миха стоит за спиной, нет, она не поймет если я прыгну.
Внизу какая-то суета, дерзкий разговор. Почему мне еще не постучали в дверь?
Резкий и громкий хлопок, там, внизу. Я будто очнулся, перевесился через подоконник. Черная фигура выскочила из подъезда с большой скоростью. За ней еще одна. Ещё один громкий хлопок, крик – «Стой!». Снова хлопок из вытянутой в сторону убегающего руки. Он не успел забежать за угол и упал. Распластавшись на снегу, перевернулся на спину и замер. К нему подбежали двое и уволокли за угол.
Все это время я с замершим сердцем смотрел на происходящее. Миха смотрела на из-за моего плеча, сильно сжимала мне руку, стало почти больно от того, как сильно она это делала.
− Кто это? – прошептала вопрос мне на ухо Миха.
— Это сын дворника Фёдора, с первого этажа. Тот, который был в эсерах, − мой взгляд метался по комнате, я неожиданно вспомнил о пирожках с вишнёвым вареньем. Страшно хотелось есть.
− Его звали Саша, как и тебя? – Миха, по всей вероятности, знала его.
− Да, − обнял я Михалину так сильно, как только мог. − Именно…