Сегодня в семь утра прибежала ко мне знакомая, Нелли. Глазищи огромные, вся встрёпанная и с порога вцепилась в меня мёртвой хваткой типа:
- Смотри мне в глаза и отвечай как на духу, мать моему мужу родная или ему её тоже в нагрузку дали?
В принципе из её монолога меня смутило только слово «тоже». Ибо с и с мужем её, и с его матерью я знакома с детского сада. Тяжёлая женщина, и словом обидеть может, и в готовое кушанье, если не по её приготовлено, плюнуть. Зато прочие родственники, и свекор, и брат с сестрой у её мужа замечательные. Так почему же «тоже»?
А потому, что дед его, ветеран ВОВ, без обеих ног, доживший, между прочим, до почтенных 93 лет оказался ему вовсе и никаким не дедом, а полученным в четвёртом классе в нагрузку к основной учёбе ветераном. В принципе против «деда» Нелли ничего не имеет, мужик он был что надо, всему мужа её обучил и шкурки выделывать, и обувь латать, и по дому любую работу делать.
Я, кстати, мужчину этого помню. Нам, как мы в четвертый класс перешли всем по ветерану прикрепили, не спросив надо им это или нет. Лично мне тогда досталась знакомая нашей семьи баба Лиза. Женщина энергичная и не терпевшая помощи даже от собственной дочери. Меня она пускала на порог один раз в неделю по воскресеньям и костеря непечатными выражениями школу, учителя и пионерскую организацию в целом, заполняла корявым почерком общую тетрадь гордо именуемую «Дневник помощи ветерану». Типа это я на неё всю неделю пахала яки рабыня на галере. Затем отсыпала мне горсть карамелек и отправляла за порог до следующего воскресенья.
А вот мужу Нелли, ушастому скромному Саньке, достался вечно пьяный и грязный мужик, неопределённого возраста, передвигающийся с помощью приспособлений на руках и приделанной к нижней части туловища силушкой от стула. Санька плакал от страха всякий раз, когда ему приходилось идти к нему на дом, но шёл, ибо за прогул с него обещали прилюдно, на общей линейке, снять пионерский галстук.
Мужику Санька был совершенно не нужен, его душевными страданиями он не интересовался и дневник не заполнял. Как итог, с Саньки галстук решили таки снять, причём на линейку по этому поводу пригласили придти и его ветерана. Санька захлёбывался в рыданиях и обещал повеситься и прыгнуть с крыши одновременно. А ветеран? Каким-то невероятным образом он внезапно протрезвел и, обозвав учителей фашистами, а нас всех фашистскими прихвостнями, закрыл Саньку от старшей пионервожатой собственным телом.
С тех пор он не пил и выглядел всегда опрятно. Курил, правда, много. Зато на работу устроился, сначала учеником сапожника, а потом стал лучшим сапожником города. Сносу отремонтированной им обуви не было, а потому в свободное время он и шкурками кроличьими занялся. Первую шапку, серенькую и чуть кривоватую, сшил естественно для Саньки.
А ещё и рассказчиком Иван Ефимович оказался замечательным. Мы, бывало, всем классом к нему заваливались, истории послушать. Однако в восьмом классе наше движение по помощи ветеранам пришло в упадок, а потом и вовсе прекратилось. И мы, и ветераны были этому только рады. А Санька нет. Не смог он бросить своего Ивана Ефимовича. Не по-человечески ему это показалось. А так как мама его по отчеству Ивановна он и придумал его своим дедом называть.
Так и жили. Санька к своему «деду» каждую свободную минуту бегал, не бросил даже когда тот окончательно слёг и Саньку узнавать перестал. Восемь лет полностью недвижимого старика обихаживал, и не за квартиру, она в итоге государству отошла. Так просто, по-человечески. И сейчас могилку его не забывает, заезжает регулярно прибрать да сигаретку выкурить.
Мать его об этом случайно узнала, позвонила узнать, где её сын с утра пропадает, а Нелли и скажи, на кладбище он, могилу Ивана Ефимовича, отца вашего, обихаживает. Ох и крику было, отца-то у Нелиной свекрови Иваном Ивановичем звали. Он в сорок первом без вести пропал, даже не узнав, что через три месяца дочка его единственная, Нелина свекровь родилась. Так что пришлось Саньке за доброту свою выслушать обвинения в предательстве и неумении жить. Но он теперь мальчик взрослый и мнение, пусть даже и собственной матери, его мало волнует. Как назвал он своего Ивана Ефимовича дедом, так и продолжает называть. Как ходил к нему на могилку, так и будет ходить. А там как Бог даст, авось и снова свидятся. Саньке этого очень хочется. Иван Ефимович его лучше всех родственников вместе взятых понимал.
Подписывайтесь на канал, ставьте пальчик вверх. И не скупитесь на комментарии, с Вас не убудет, а меня вдохновит.