Александр СЕДОВ (с) эссе
Читаю блог юной барышни, нашей соотечественницы. Записи в нём на английском – это в основном новости и интересные факты из истории русского кино, в особенности, это касается фильмов о Шерлоке Холмсе. Автор знакомит англоязычных читателей с нашими культовыми фильмами, заодно снабжая кино английскими субтитрами. Делает большое и нужное дело. Настоящий энтузиаст.
Встречаю однажды пост про сериал «Место встречи изменить нельзя» (1979). И запинаюсь о такую фразу о Высоцком:
"He was one of the reasons why the show was put on a shelf till Perestroika instead of coming out almost simultaneously with the first eps of the Soviet Holmes series: the government hated not only Vysotsky, but also the fact that this series decided to portray a shocking idea of crime boys existing in the USSR".
Долго не верю глазам своим. Начинаю сомневаться в том, что правильно понимаю смысл сказанного. Прикидываю варианты перевода, чтобы верно передать значение и не слишком погрешить против истины.
В результате перевожу: «Он (Высоцкий) стал одной из причин, почему сериал пролежал на полке до самой Перестройки, а не вышел почти одновременно с первыми сериями советского Холмса: государство не только не устраивал Высоцкий, но и тот факт, что сериал шокировал, допуская мысль, что в СССР были преступники».
Плохо мы ещё знаем нашу молодёжь, а молодёжь – плохо знает историю. Ясно, что здесь мы имеем дело с феноменом «испорченного телефона». По принципу – нет дыма без огня. Человек слышал о непростых отношениях Владимира Семёновича с властями и кинематографом. К слову, фильм «Интервенция» (1968) с Высоцким в главной роли, действительно пролежал на полке до самой Перестройки – двадцать лет, и вышел на экран только в 1987 году. Но в печальной судьбе фильма была повинна не столько бунтарская личность Высоцкого (на тот момент не самый известный актёр), сколько общее художественное решение – чересчур смелое и эксцентричное для фильма на революционную тему (!), которое, как говорят, не понравилось ни начальству, ни автору пьесы.
«…В январе 1967 года после громкого успеха «Республики ШКИД» мне поручили снять картину по пьесе Льва Славина «Интервенция», – вспоминал режиссёр Геннадий Полока. – И я, ожесточенный штампами, накопленными нашим «официозным кинематографом» в фильмах о гражданской войне, дал обширное интервью, нечто вроде манифеста, в котором призвал возродить традиции театра и кино первых лет революции, традиции балаганных, уличных, скоморошеских представлений. (…)
…Вскоре появился и сам Высоцкий. (…) Трагикомический каскад лицедейства, являющийся сущностью роли Бродского, как нельзя лучше соответствовал творческой личности Высоцкого-актера, поэта, создателя и исполнителя песен, своеобразных эстрадных миниатюр. …Началось многоэтапное сражение за утверждение Высоцкого. Опасения художественного совета студии сводились к специфической внешности Высоцкого, не соответствовавшей утвердившемуся представлению о социальном киногерое, и к его исполнительской манере, слишком «театральной» в их понимании. Пришлось напомнить об условности стиля будущей картины – я заявил, что актерская манера Высоцкого является в данном случае эталоном для других исполнителей.
Однако чем дальше, чем выше по чиновно-иерархической лестнице продвигались мои кинопробы, тем проблематичнее становилась вероятность его утверждения. Для руководства Высоцкий в это время прежде всего был автором известного цикла песен (назовем его условно «На Большом Каретном»). И все-таки Высоцкого удалось утвердить… (…)
Он очень любил нашу «Интервенцию» и делал большую ставку на роль Бродского, поэтому весть о том, что картину положили на полку, была для него тяжким ударом. В числе основных обвинений в адрес «Интервенции» было «изображение большевика Бродского в непозволительной эксцентрической форме» (Геннадий Полока. Судьбой дарованная встреча. Из книги: Владимир Высоцкий. Кинематографические воспоминания, 1989 г.).
«Интервенция» действительно своеобразный фильм. И замечательный притом. Но выйдя на экран, народной любви не снискал. А вот сериал «Место встречи изменить нельзя» – поистине народный, культовый. Кажется, что об истории его создания рассказано абсолютно всё и много-много раз – в журналах, в книгах, на ТВ, на радио и в интернете. Любой может зачерпнуть горсть информации из Яндекса – взять элементарных фактов оттуда. Например, что премьера состоялась в День советской милиции (а это равносильно признанию главным милицейским фильмом года), или прочесть как пустели улицы в дни первых показов.
Проверить год выхода фильма – задача на два клика. Отчего же плодятся удивительные легенды? Искреннее ли это заблуждение или рекламный трюк, призванный привлечь к просмотру зарубежных блогеров? Так и хочется риторически воскликнуть: куда смотрит кремлёвская пропаганда?
Стоит ли удивляться после этого, какие порой странные вещи пишут молодые сценаристы, работая над историческими сериалами?
Мне кажется, что «племя младое, незнакомое», которому по юности лет свойственен максимализм в оценках, судит о времени так называемого «застоя», зачастую упуская главное – нюансы, полутона и оттенки, которые как раз и составляли одну из важнейших характеристик брежневской эпохи. С расстояния в несколько десятков лет яркая индивидуальность Высоцкого кажется заведомо революционной, бескомпромиссной, находящейся в постоянных контрах с чиновниками и испытывающей вечное цензурное давление. Словом, полузапрещённая фигура… А на самом деле?
Известно, что Владимира Высоцкого не утвердили на роли народных бунтарей – Робина Гуда и Емельяна Пугачёва по вполне прозрачным причинам: начальство не хотело слишком явных аллюзий. С другой стороны, Высоцкий в семидесятые годы постоянно гастролирует по стране, собирая стадионы поклонников, не раз выезжает заграницу. Он ведущий актёр Театра на Таганке. Записывает пластинки, хотя по его желаниям и работоспособности это капля в море. Его песнями заслушивается вся страна, переписывая их частным порядком – на бобины и кассеты, а кто-то строит на его записях подпольный бизнес. Но в журналах его стихи не печатают и в Союз писателей он не принят. И на неофициальном уровне его не ждут лавры признания: поэты-шестидесятники видят в нём не больше чем «младшего брата». Несмотря на чинимые препоны, он снимается в кино почти каждый год. Однако Высоцкий не диссидент и с системой не борется, его песни зовут не к гражданскому сопротивлению «режиму», а скорее к человеческой стойкости, спрос на которую высок во все времена – его песни из военного цикла прекрасно ложатся на идею советского патриотизма («Оттолкнувшись ногой от Урала…»). А над увлечённостью иных граждан политикой бард Высоцкий откровенно подтрунивает.
В последние несколько месяцев жизни у Высоцкого две крупнейшие и лучшие роли в кино – Глеб Жеглов в многосерийном детективе «Место встречи изменить нельзя» и Дон Гуан в экранизации пушкинских «Маленьких трагедий» (режиссёра М. Швейцера). У фильмов большой зрительский успех – аудитория в десятки миллионов, а то и больше. Критики пишут восторженные рецензии, которые печатают центральные газеты – тираж сотни тысяч. Развёрнутый отзыв на фильм Швейцера, например, выходит за две недели до смерти артиста (В. Турбин. К Пушкину тропа… – Советская культура, 8 июля 1980 г.). Две эти роли – борца с бандитизмом и героя поэмы Пушкина – фактически узаконивают народное признание Высоцкого. Ему благоволят милицейские генералы, которые видят в сыгранном им Жеглове исторически достоверный образ сотрудника правоохранительных органов. В самой популярной передаче Центрального телевидения, «Кинопанораме», записывают встречу с артистом. Повод – рассказ о съёмках сериала, фактически это мини-концерт. Но сюжет не успевает выйти при жизни Высоцкого, плёнку покажут годом позже, хотя и не целиком.
Весть о его смерти разнесётся изустно – официальная пресса не решится опубликовать некролог в дни московской олимпиады, боясь неверного резонанса. Выйдут лишь два коротких газетных сообщения. Так был ли Высоцкий запрещён? Был ли он нежелателен для властей? Ненавидело ли его государство? На мой взгляд, эти сильные слова неуместны, искажают картину мира, в которой жил Владимир Семёнович. Он был неудобен для официальных кругов, это правда – вот, пожалуй, подходящее определение. Неудобен – будучи слишком крупной личностью, оставаясь при этом любимым бардом для многих партийных функционеров.
Высоцкий стал легендой уже при жизни, а смерть в 42 года, на пике творческой формы, только упрочила его статус народной иконы. В эпоху «гласности» о нём заговорили со страниц газет и журналов все хоть сколько-нибудь причастные и хоть сколько-нибудь знакомые. Ушло время полутонов, настал черёд говорить с надрывом, рубить правду-матку – с трибун, в интервью и мемуарах, и теперь уже судьба Высоцкого удобно укладывалась в формулу противостояния: Поэт и Власть.
Эта формула в том или ином виде дошла и до нашей дней, превратилась в своего рода матрицу для разговора о жизни и творчестве Высоцкого. Её эксплуатируют и бульварные издания и заточенные под критику «режима» общественно-политические масс-медиа. В фильме «Высоцкий. Спасибо, что живой» (2011), – картине, на мой взгляд, в целом неплохой, – эта формула неоправданно продавила драматургию в сторону Власти в ущерб Поэту. На первый план вышли склоки внутри всесильного КГБ, а соперничество двух высокопоставленных агентов за «судьбу Высоцкого» заслонило самого Высоцкого. Даже соображением конъюнктуры я не могу объяснить, почему в кинопроекте, затеянном сыном поэта, Никитой Высоцким, на авансцену вышли аппаратные игры и грызня мелких тщеславий, а не личность героя и его творчество. Не говоря уже о том, что общественный климат той эпохи в фильме дан очень пунктирно.
Отсюда становится понятным, почему процитированные выше слова о запрете сериала «Место встречи изменить нельзя» меня обескуражили, но мало удивили. Если главной интригой в судьбе Высоцкого из года в год подавать борьбу с государством, то даже образ такого «лоялиста» как капитан МУРа Глеб Жеглов покажется диссидентом.