Чудо, мистика, ностальгия
Рубрика «Взрослый час» вновь с вами, и сегодня мы расскажем про интеллектуальный детектив, остросоциальный триллер, про романы о времени и рассказы о поколении. Некоторые из этих произведений можно было найти на стендах «Красной площади», другие только вышли и будут представлены на ММКЯ. Но на каждое стоит обратить внимание, тем более, хотя русскую литературу любят обвинять в замкнутости на себе, в этом сезоне, похоже, она шла в ногу с переводной – по крайней мере, две русскоязычные книги из этой подборки вполне можно соотнести с двумя зарубежными.
Когда главная мантра участников литературного процесса последних лет «Хватит писать о советском прошлом, давайте о современности» стала набивать оскомину не меньше, чем сами произведения о советском прошлом, у Евгения Чижова вышел роман, где устремлённость в прошлое и ностальгия – основные темы.
Главного героя романа – коллекционера Кирилла – на блошином рынке все уважительно называют Королём. Как у настоящего короля, у него имеется свита, и даже самые жадные торговцы антиквариатом не отказывают ему в скидке. Но у Кирилла есть и другая жизнь: он без особой надежды на победу борется с болезнью матери. Она страдает синдромом Альцгеймера и всё меньше осознаёт себя в настоящем. Кирилл догадывается, что однажды она забудет и его. Ностальгия в книге – это «тоска по раю», по утраченному прошлому, пусть на деле оно и не было идеальным. Отсюда и название – «Собиратель рая». Кирилл собирает предметы старины, пытаясь тем самым воссоздать прошлое, так как видит перед собой медленную смерть личности близкого человека. Панический страх старости передаётся и «свите» Кирилла, члены которой переживают любовные интриги и по-своему пытаются удержать мгновение, беседуя то о свободе, то о загробной жизни. Эти разговоры и авторские рассуждения и делают книгу Евгения Чижова романом идей. Рассуждения тут остроумны и нетривиально рифмуются с действием. Они привносят в текст тот воздух, ту самую ничем не завуалированную «пищу для ума и сердца», которой так часто не хватает в насквозь повествовательно-описательной прозе. И несмотря на местами витиеватый синтаксис и эпизод из разряда «номинация на худшую сцену секса», роман хочется дочитывать и даже перечитывать – и благодаря не лишённому интриги сюжету, и ради тех вопросов и ответов, которые он предлагает.
Сразу ставшая мировым бестселлером, первая книга цикла «Моя борьба» (нет, никакого отношения к нацизму она не имеет), как и «Собиратель рая», обращается к темам времени и старения. В центре повествования здесь тоже отношения главного героя с родителем, на этот раз с отцом. Но если персонаж Евгения Чижова пытается собрать рай из прошлого, то герой «Прощания» увлечён настоящим. Фиксация текущего момента, осмысление своего места в нём подаются как способ увидеть себя со стороны, убежать от ощущения собственного «я» и затормозить таким образом неумолимый ход времени. Сюжет при этом довольно прост: у писателя Карла Уве умирает отец. Ожидание похорон и само погребение не только заставляют Карла Уве вспомнить непростые отношения с родителем, но и углубиться в собственную жизнь, чтобы понять, что стало причиной нынешних проблем в творчестве и в семье.
«Прощание» не балует читателя неожиданными поворотами и коллизиями, зато удерживает стилем, похоже, отлично переданным в переводе. Для описания деталей и эмоций, в общем-то, не особо примечательной истории героя подобраны максимально честные слова, магическим образом очищенные от художественной условности, но не от самой художественности. В результате они высвечивают индивидуальную неповторимость жизненного опыта, характерную для каждого человека. Само собой, это подкупает, так что в результате подключаться к роману становится соблазнительно и легко. Неспроста в Норвегии после выхода книги появилась идиома – «взять выходные на Кнаусгора», другими словами, отпроситься с работы для чтения его цикла. Кстати, вторая часть серии «Моя борьба» – «Любовь» – выйдет на русском языке уже этой осенью.
Роман обладательницы премии «Национальный бестселлер» Анны Козловой, напротив, можно назвать сюжетным пиршеством. Он начинается как триллер – семнадцатилетняя Марта сбегает из частной школы-интерната для богатых детей. Она идёт вдоль междугородней трассы, пока не ловит попутку – хмурого мужчину на мотоцикле. На этом триллер заканчивается: мужчина на мотоцикле на деле ещё беспомощнее Марты, а читателя ждёт комедия положений, социальная сатира и в самом конце мистико-философская драма. Благодаря такому обилию сюжетных трюков и сломов «Рюрик» явно относится к романам, которые читаются в напряжённом ожидании развязки, но при этом он не проседает ни с точки зрения языка, ни со стороны философской глубины, что уже само по себе явление довольно редкое. Мир и персонажи в книге современны и легко узнаваемы – нестабильная и лёгкая на приговоры интернет-общественность, молодая журналистка Катя, которая стремится одновременно сделать карьеру и докопаться до истины, российская глубинка с её ларьками и бывшими заключёнными. Не удался, пожалуй, только рэпер, который, несмотря на оригинально подобранную тематику творчества, как личность всё равно выглядит слишком надуманным и карикатурным. Название роману дал озлобленный и недолюбленный попугай, который во многом символизирует главную героиню. Марта блуждает в лесу жизни, чтобы окончательно перестать врать себе и уяснить: никто ей ничего не должен, потому что реальные бытовые несчастья чаще всего не имеют ни виновных, ни причин, а дьявол – это не чёрт с рогами, а всего лишь падающий на голову кирпич.
Но, как ни странно, вовсе не герои и даже не идеи заставляют считать «Рюрика» одним из лучших романов лета, если не года, а та смешная, язвительная интонация, с которой он написан. Читателя в этой книге не щадят, но с ним разговаривают, и разговаривают открыто, по-настоящему, абсолютно живым словом, без лести, театральных заискиваний и снисхождения.
Конечно, не стоит проводить явную параллель между интеллектуальным шпионским детективом Лорана Бине и «Рюриком» Анны Козловой, но нечто общее между ними всё же есть. В обоих случаях остросюжетная рамка нужна для прямого разговора с читателем, оба автора не брезгуют иронией и натурализмом, и если «Рюрик» говорит с нами о честности к себе, то «Седьмая функция языка» скорее о честности с другими. Книгу Лорана Бине называют сложной, и во многом это действительно так. Большая часть персонажей – французские философы, лингвисты и писатели, текст постоянно переходит на скрытые и явные цитаты из их работ, обыгрывает терминологию. Но добрая часть отсылок снабжена сносками-объяснениями, а незнание тонкостей структуралистских теорий не мешает считывать верхний, детективный слой, который довольно увлекателен сам по себе. В этом смысле «Седьмую функцию языка» не зря сравнивают с книгой одного из персонажей романа – с «Именем розы» Умберто Эко. Лоран Бине тоже написал постмодернистский детектив, который можно читать по-разному, но автор «Седьмой функции языка» пошел дальше своего предшественника, создав постмодернистский текст о постмодернистах.
Все начинается с гибели в автокатастрофе литературоведа и философа Ролана Барта. Комиссару Байяру поручают расследовать дело Барта, и вскоре выясняется, что смерть философа вполне могла быть подстроена. У Барта похитили рукопись лингвиста Романа Якобсона, где тот описывает тайную, магическую функцию языка. Байяру, обычному полицейскому, далекому от философии, приходится войти в мир гуманитарных мыслителей того времени, и, чтобы разобраться что к чему, взять в напарники лингвиста Симона Херцога, который на поверку оказывается настоящим Шерлоком Холмсом.
Читатель совершит не одно путешествие – повествование забросит его в Болонью и в Корнеллский университет, в Венецию и Неаполь. Строго жанрового детектива посреди философских диспутов и шпионских игр, конечно, не предвидится, зато будет много юмора, тёплой ностальгии по ушедшей эпохе и невольной, видимо, но точной сатиры на одиозно далёких от реальности левых мыслителей. Словом, блеск и нищета постмодернизма, воскрешённая и в каком-то смысле заново похороненная.
Рассказы из нового сборника финалистки премии «Большая книга» Евгении Некрасовой объединяет внимание к частной, обыденной жизни людей, где так или иначе проступает тоже обыденный, но тяжёлый ужас. Ужас от потери близкого человека, как в рассказе «Лицо и головы», ужас репрессий, как в рассказе «Вера», или ужас бытового насилия, как в рассказе «Лакшми». Спасением для застигнутых ожившими кошмарами героев чаще всего является бегство и/или чудо. Но даже когда чудо происходит, то воспринимается оно всё равно как метафора безумия или отчаянного подвига. Такая иносказательность делает рассказы похожими на мифы, если иметь в виду, что миф – зашифрованная реальность. Помимо людей, мир Евгении Некрасовой населяют едва зримые жестокие боги, милосердие и ярость которых не поддаётся простой человеческой логике. По сути, это сама природа, Земля – иногда она спасает человека, даёт ему лишнюю пару рук, а иногда, напротив, будто мстит за своевольную, злую свободу, как в заглавном рассказе «Сестромам».
Эффект трагизма малозаметной, частной жизни достигается при этом не столько за счёт фольклорно-мифологических мотивов, сколько посредством языка, хотя одно зачастую сливается с другим. Густые метафоры показывают мир, увиденный не совсем с человеческой точки зрения, и в этом смысле Евгению Некрасову, конечно, не зря сравнивают с Платоновым. Подвох такого приёма – в малой форме к нему быстро привыкаешь, а потому устаешь. И уже в середине книги начинает казаться, что речь вновь и вновь идёт об одной и той же истории, только теперь поданной с другого ракурса. Но каждый рассказ по отдельности – свежее и любопытное слово о человеке не «маленьком», но в хорошем смысле «среднем», и, похоже, быть «средним» в наше время действительно страшно. Особняком стоит завершающая сборник повесть «Несчастливая Москва», получившая в 2017 году премию «Лицей». Хотя иносказаний и кафкианства в ней не меньше, о социальном она говорит уже не столько через частную историю, сколько через место, время и описание общества в целом.
Критики уже успели поставить «Сестромам. О тех, кто будет маяться» Евгении Некрасовой в один ряд с единственной в этой подборке «осенней» книгой американской писательницы Кристен Рупеньян, слава которой началась год назад с рассказа «Кошатник». История о неудачном свидании вызвала тогда бурю обсуждений и споров на фоне скандалов из-за домогательств. Переведенный на русский язык, «Кошатник» воспринимается как очень чеховская, ироничная и мрачная история, где персонажи мало того, что не слышат друг друга и не способны выстроить какой бы то ни было диалог, но ещё и не всегда уверены, чего хотят. В этом смысле название книги, которое в совокупности с не самой удачной обложкой поначалу намекает на бульварный роман, выглядит метким и саркастичным. Конечно, в целом, рассказы Кристен Рупеньян отсылают к Чехову в меньшей степени, чем к огромной американской традиции, и при чтении, например, более атмосферных, чем сюжетных рассказов «Мальчик в бассейне» или «Посмотри, во что ты играешь, детка» вспоминаются пронзительные недосказанности Раймонда Карвера.
Ужас, медленно вырастающий из повседневности, действительно роднит истории Кристен Рупеньян с новой книгой Евгении Некрасовой, но сближает их еще и тяга к мифологии. Правда, в случае с «Ты знаешь, что хочешь этого» речь идёт скорее о городской готике, как, например, в рассказе о загадочном подкожном заболевании «Синдром спичечного коробка». Но не стоит думать, что «Сестромам» и книга Кристен Рупеньян так уж похожи. Если у Евгении Некрасовой причины ужаса всё чаще на поверку оказываются социальными, пусть и скрытыми за образами и частными случаями, то в центре внимания «Ты знаешь, что хочешь этого» находятся проблемы психологии, взаимопонимания и временами классическая мистика. Совсем другой в текстах Кристен Рупеньян и язык – опять-таки в традиции американской новеллы, простой и оттого ускоряющий текст, с редкими, точными описаниями и метафорами.