Автор: Виктор Решетнев
Раздался звонок. Звонили из Белого Яра из конторы, сказали, надо срочно вылетать на Ямбург монтировать турбины для ГТЭСки. Я отдал под козырёк и начал собираться. Главное, что мне сообщили, это чтобы я нашёл где-нибудь два домкрата и взял их с собой.
- А что там нет домкратов? – хотел возразить я, но спорить с руководством не стал.
- Надо, значит надо, и точка!
По моим сведениям работы на Ямбургском месторождении шли уже полным ходом целый год. Посёлок строителей рос и расширялся, не хватало только электроэнергии, подключенной по постоянной схеме. Временные дизель генераторы давно не справлялись со всё увеличивавшейся нагрузкой.
Вылетать было велено с Хасырейской компрессорной, где через день должен был приземлиться вертолёт и забрать меня вместе с домкратами. По крайней мере, мне так сказали...
И вот я сижу с двумя тяжеленными масляными штуковинами на вертолётной площадке и жду борта. Провожает меня Худин Владимир Анатольевич – прораб с Головной компрессорной станции, что в Пангодах. Хасырейская и Ныдинская – тоже наша с ним вотчина. Хорошо, что он вызвался мне помочь, а то бы я один надорвался с этими железяками.
На календаре седьмое июля, середина лета. От Хасырейской до Полярного Круга всего каких-то десять километров. Правда, расположена она до Заполярья или после, я точно не знаю, но солнце в это время года здесь почти не заходит. Кружится весь день над тундрой, к вечеру опустится к горизонту, скользнёт по мхам и лишайникам, слегка погрузившись в них, и, оттолкнувшись, поднимается обратно в небо. Так продолжается до конца июля, но затем оно начинает уходить за горизонт полностью. Сначала ненадолго, потом остаётся там всё дольше и дольше и, наконец, ближе к Новому Году прячется за невидимой чертой совсем. Наступает полярная зима.
А пока – длинный-длинный полярный день, самая его середина. И пусть солнце невысоко кружится, но так как светит оно двадцать четыре часа в сутки, то успевает нагреть тундру и разбудить в ней разнообразнейшую жизнь. Сколько цветов в это время расцветает среди мхов и лишайников, сколько птиц вьют свои гнёзда по берегам многочисленных болот и озёр, сколько рыбы поднимается по малым и большим рекам, чтобы у истоков оставить своё потомство. Да, лето в тундре короткое, как бикфордов шнур, но бывает оно тёплым, иногда даже жарким.
Вот и сегодня с самого утра на термометре плюс двадцать шесть. Потаскав домкраты, сначала из склада в кузов нашего «Захара» (ЗИЛ- 157-го), а потом из него на вертолётку, мы с Володей сидим потные и изнываем от жары. К тому же, я напялил на себя тёплую рубашку, мало ли, какая погода сейчас на Ямбурге. И пусть лететь до него не больше часа, но лишняя одёжка не помешает. На мне ещё джинсы и кепка с откидными ушами, также я взял с собой резиновые сапоги, которые запихнул в рюкзак. Сверху на них положил мохеровый свитер, который связала мне недавно жена. Короче, укомплектовался как следует! А что, неизвестно ещё, где мне придётся ночевать на новом месте. Хорошо, если встречу кого-то из знакомых, которые там давно обосновались, а если нет?
- На вот, возьми, - Володя протягивает мне свою тёплую куртку, - специально для тебя взял. Ямбург – это всё-таки дальнее Заполярье.
«Не такое уж оно дальнее», - думаю я, но куртку на всякий пожарный беру, и она мне сразу же пригождается.
Как только вертолёт отрывается от бетонки и берёт курс на север, я стелю её себе под голову и укладываюсь в горизонтальном положении. Шум винтов и дёрганье летательного аппарата давно уже мне не мешают. За время пребывания на Крайнем севере, ко многому привыкаешь. Это при первом полёте меня чуть не стошнило…а сейчас.
Улёгшись на боковую, я начинаю вспоминать, как после института попал на север. Распределили меня в Белый Яр, куда я прилетел самолётом из Тюмени. Прибыл я в выходной день, и меня, молодого специалиста, до понедельника поселили в жилом городке недалеко от конторы в вагончике на четверых. Кроме меня в нём обитало ещё три человека: двое газорезчиков и один сварщик. Все трое – молодые, но достаточно образованные ребята. Такими в последствии окажутся и большинство рабочих предприятия СУ-8. Недаром на компрессорных станциях нас будут величать «белой костью».
Пока я устраивался, ребята играли в карты в преферанс. Неожиданно совсем близко от нас раздался гул вертолёта. Это заходил на посадку очередной борт. Жилой комплекс СУ-8 находился недалеко от аэропорта, поэтому машины взлетали и приземлялись прямо над нашей головой.
Сварщик с любопытством посмотрел на меня, как я отреагирую на шум, но я постарался сохранить спокойствие, потом он положил свои карты на стол и, не глядя в окно, уверенным тоном произнёс:
- Шестёрка полетела, первая за день.
«Дурят молодого специалиста, - подумал я, - как это он определил, не глядя, шестёрка полетела, восьмёрка, или ещё что-то»…
Потом, отработав больше года и налетав не менее сотни часов на разных типах бортов, я сам уже легко определял по звуку, что и куда полетело, и делал это не хуже того сварщика…
Под шум винтов и под приятные воспоминания, я неожиданно засыпаю, а просыпаюсь, когда уже мы заходим на посадку. Выглянув в окно, я не сразу понимаю, что за странный пейзаж простирается под нами. Всё белым-бело до самого горизонта.
- Что это? – интересуюсь я у одного из пассажиров, который старательно натягивает на себя дублёнку.
- Как это что? - удивляется тот, - лёд в Обскую Губу пригнало. За бортом сейчас плюс семь и белые мухи. Вы разве не слышали объявление командира?
- Какие мухи? – я по-прежнему не могу прийти в себя.
- Обыкновенные белые...снежок пошёл. – Он хлопает меня по плечу и смеётся.
Остальные пассажиры тоже смеются.
«Двести километров от Хасырейской, - думаю я, - и такая разница».
Я беру в руки куртку и с благодарностью вспоминаю Худина. Молодец парень! Вовремя позаботился о своём начальнике!
Высадив пассажиров, вертолёт отрывается от бетонной площадки и стремительно уходит ввысь. Я с трудом поднимаю один из домкратов и вопросительно смотрю на второй. Его тут же подхватывает мужик в полушубке и помогает дотащить мне его до края площадки. В это время по направлению к нам по непролазной грязи медленно движется вахтовый автобус. Он будто плывёт по этой серой расквашенной жиже. Поравнявшись с нами, он ловко причаливает к бетонному основанию. Все пассажиры скоренько бегут к открывшейся дверце. Вахтовка УРАЛ - самый проходимый транспорт на севере, а сейчас ещё и самый тёплый для меня.
- В Барановку едем, - объявляет шофёр.
Что такое Барановка, я понятия не имею, но если бы и имел, всё равно бы не вылез из тёплой машины…
Так я впервые оказался на Ямбурге.
Потом, прибыв в Барановку - жилой посёлок, прозванный так по фамилии первого прораба, который его строил, я нашёл в нём знакомых. Поселился у начальника участка СУ-5, которого знал ещё по Правой Хетте. Принял он меня как родного. В его вагончике имелась печка буржуйка, которую мы с ним по очереди топили деревянными упаковками от оборудования и, которая неплохо нас грела в прохладные ночи. Были у него также неплохие книги из местной библиотеки, которые я читал в перерывах между сменами. Одну даже успел прочесть целиком о русско-американском создателе телевидения Владимире Зворыкине. Совместил, так сказать, приятное с полезным. Многие вещи тогда меня поразили из американской жизни тридцатых годов. Оказывается, уже тогда почти в каждой семье имелся холодильник, а у нас эти агрегаты появились только в начале пятидесятых. И на счёт женского труда, меня поразила одна фраза, высказанная американским дедом своей взрослой внучке, которая после института захотела пойти на работу:
- Не позорь меня! – сказал он ей, - когда умру, тогда можешь делать, что хочешь. Можешь даже на работу пойти!
А у нас в тридцатых годах женский труд был уже повсеместным, и не только в конторах и учреждениях. На железных дорогах женщины укладывали шпалы и забивали костыли, в сельском хозяйстве пахали на тракторах не хуже мужчин. Да, полезной информацией я обзавёлся на Ямбурге помимо работы...
Но вот монтаж турбин на электростанции закончен, её пустили в строй, надо было срочно уезжать. К тому времени в вагончике у нас стало гораздо теплее, подключили масляные батареи. Буржуйка больше не понадобилась, и мы вынесли её в тамбур, но я всё равно иногда просыпался по ночам, чтобы её топить. Однажды проснулся, а снаружи ветер такой свистит, что жуть. Вдруг, думаю, оторвёт бочку от опоры и докатит до Ледовитого океана. И зацепиться ей будет не за что, деревьев-то нет…
На следующий день, подписав акты приёмки и дочитав книгу до конца, я улетел в Надым. Домкраты оставил своему квартирному хозяину, начальнику участка СУ-6 в качестве платы за жильё (смеюсь!), не тащить же их обратно. Затем из Надыма я отправился в Белый Яр. Отчитавшись по нарядам и закрыв зарплату, пролётом через Тюмень я вернулся обратно. Переправился на барже в Старый Надым и по сталинской узкоколейке добрался до Правой Хетты – постоянного места моей дислокации. Северная эпопея, а по-тогдашнему обыкновенная трудовая деятельность, продолжилась. Сколько бы она ещё продолжалась – неизвестно, но настали лихие девяностые, и всё в один миг изменилось. Предприятие наше закрылось, а я улетел на Большую землю. Но это уже другая история.
Нравится рассказ? Поблагодарите журнал и автора подарком.