К сожалению, мы уже привыкли к тому, что разговаривать на страницах серьезного музыкантского издания с действительно популярными отечественными артистами, фигурирующими именно в массовых СМИ, практически не о чем. Но времена меняются, ставка на естественность исполнения дает свои плоды – и победительница первого сезона телешоу «Голос» (2012) на Первом канале Дина Гарипова оказалась первой поп-артисткой условно сверхнового поколения, с которой Music Box организовал интервью. Впрочем, «поп-артисткой» Дину было бы называть в наших реалиях не совсем верно: серьезная барышня демонстрирует завидное понимание современного музыкального процесса и уровень знакомства с современной мировой сценой, малохарактерный для наших героев телеэкрана. Плюс ко всему Дина отдает себе отчет в важности живого звучания и энергетического контакта с аудиторией и совершенно естественна в общении.
Music Box: Ваш дебютный альбом «Два шага до любви» появился более чем спустя полтора года после успеха на «Голосе». В чем причина такой гигантской задержки?
Дина Гарипова: Дело в том, что когда я пришла на «Голос», у меня не было никаких серьезных наработок в смысле записей. Сейчас туда приходят люди, у которых уже записаны достаточно качественные демо-ленты. У них уже есть материальное свидетельства их творчества, с которым они получают эфиры, а то уже и выпускают альбомы – а у меня таких материалов не было. Я не имела ни малейшего представления о том, как сложится моя дальнейшая судьба, да и конкурс был совершенно новый – никто не понимал, что и как в нём происходит. И конечно, альбомы так просто не рождаются – должны появиться новые знакомства, новые песни со своими авторами… Мне надо было определиться и с тем, в какой стилистике он будет создаваться. Мы параллельно искали авторов и записывали какие-то треки, с которыми было еще непонятно, войдут они в альбом или нет – к примеру, дуэты с Гару (Garou) («Du vent des mots») и с Глебом Матвейчуком («На воздушном шаре»). И только когда у нас набралось достаточно песен, мы поняли, каким будет мой альбом.
MB: Насколько можно понять, сценическая карьера у вас складывалась относительно неплохо и до «Голоса». Как вы представляете себе продолжение собственного творческого пути, если бы вы не приняли участие в «Голосе»?
ДГ: Конечно, у меня была популярность на уровне республики, но это далеко не то, что есть сейчас. Я выступала на всевозможных концертах, но именно в статусе любителя, принимала участие в конкурсах… И, как и множество моих коллег, тех музыкантов, с кем мы дружим и по сей день, мы прекрасно понимали, что надо переходить на следующую, более высокую ступень. Так что я очень удачно попала на «Голос» – этот телепроект мне очень помог. Если бы не мое участие в «Голосе» – наверное, у меня не было бы настоящего продолжения певческой карьеры. Конечно, тут не угадаешь, рассуждая, «что было бы, если бы чего-то не было» – возможно, я бы продолжала попытки пробиться в профессионалы. Но, вероятнее всего, забросила бы такие попытки, и спокойно занялась бы своей основной работой - журналистикой. Ведь то, что со мной случилось – это из разряда фантастики, прямо воплощение сказочных представлений о шоу-бизнесе: приехала в Москву и победила! Я совершенно этого не ожидала. Когда я собиралась на «Голос», то я сказала себе – если здесь ничего не получится, то я всерьез обращусь к той профессии, которой учусь, а музыка останется лишь на уровне хобби. Но случилось так, как случилось.
MB: А с чего же начался ваш путь в музыку и откуда пошло желание стать певицей?
ДГ: Всё началось еще в детстве. Как бы это банально не звучало, музыка всегда была рядом со мной. Сколько себя помню – родители ставили мне пластинки с музыкальными сказками, а потом я и сама начала слушать пластинки… У нас со старшим братом любимой была пластинка с записями оркестра Поля Мориа (Paul Mauriat). Когда мы начали покупать кассеты, то у меня в фаворитах сразу оказались записи Уитни Хьюстон (Whitney Houston), а брат привил мне определенную любовь к рок-музыке – он слушал записи АРИИ, METALLICA и APOCALYPTICA. Я не очень хорошо тогда понимала подобную музыку, но тянулась за братом – он первый пошел в музыкальную школу. А когда я в пять или шесть лет попала на какой-то городской праздник у нас в Зеленодольске и увидела там своего брата, стоящего на сцене и поющего, то решила, что хотела бы оказаться на его месте. Родители привели меня к учительнице музыки, я спела какую-то детскую песенку, и так началось мое музыкальное образование. Я поняла, что петь – это здорово и интересно, и я уже на захотела больше уходить со сцены… Так всё и началось.
MB: То есть вы сразу же ощутили, что у вас есть энергетический контакт со слушателями?
ДГ: Да, да! Я отлично понимаю, что когда ты стоишь на сцене, ты открываешь все свои эмоции перед аудиторией, и в то же время получаешь положительные импульсы со стороны слушателей. Ты понимаешь, что тебя не просто слушают, а улавливают твое настроение, и вспоминают что-то свое. Я до сих пор не люблю темноту в зале, я всегда прошу, чтобы свет полностью не гасили – мне нравится, когда я вижу лица людей, и понимаю: вот кто-то задумался, кто-то что-то вспомнил… Получается, что я могу влиять на свою аудиторию, помогаю людям вспомнить то хорошее, что происходило в их жизни. Песни у меня лирические и романтические, мне самой это настроение нравится. И оно иногда необходимо нам всем.
MB: Бытует мнение, что участие в «Голосе» крепких полупрофессионалов – таких, как вы, перекрывает вход на это шоу неким самородкам…
ДГ: Думаю, в этом отношении я на равных с большинством участников – у меня нет музыкального образования, и я приехала на «Голос» издалека…
MB: Тем не менее, сценический опыт у вас был.
ДГ: Я его нарабатывала точно так же, как и все остальные участники конкурса. Ведь не может быть такого, чтобы человек в 30 лет вдруг взял и запел – у любого самородка должен быть какой-то опыт. Если такой человек развивает себя, нарабатывает профессиональный уровень – его уже самородком не назовешь. И на «Голос» может придти любой – есть и те, у кого уже альбом записан, а конкурс им нужен только как дополнительный способ продвижения, чтобы показать себя всей стране. Это и вызывает непонятную критику, но люди-то работали, прежде чем у них что-то получилось!
MB: Как вы приняли решение об участии в «Голосе» – ведь это к тому же был первый его сезон?
ДГ: Совершенно случайно из разговора с одной своей старой подругой, некогда серьезно занимавшейся пением, я узнала, что на телевидении происходит какой-то новый кастинг. Я была настроена очень скептически – ну что, очередной кастинг «для своих», но подруга правильно сказала мне: «если анкету пошлешь – хуже не будет». Я отправила анкету, и даже совершенно забыла об этом. Но через несколько месяцев мне неожиданно перезвонили с Первого Канала, сообщили, что прослушали мою анкету и пригласили на кастинг. Демо для этой анкеты было записано в Казани, и в него вошла песня «Колыбельная» моей знакомой Лилии Тумановой из Зеленодольска, в результате в переработанной аранжировке попавшая в мой дебютный альбом. На «Голосе» не было ограничений по качеству записи – можно было просто на диктофон напеть.
MB: Что необычное, с вашей точки зрения, услышал в вас Александр Градский?
ДГ: Как он мне сам объяснял, с романсами он работал как раз накануне слепых прослушиваний на «Голосе» с другой девушкой – она записывала целый альбом романсов. Когда он услышал, что я решила исполнить «А напоследок я скажу», его очень заинтересовало – что я вообще смогу сделать с этим романсом? Ведь сейчас забывается исполнение романсовых вещей – многие пытаются их ненужным образом осовременить, ввести туда ненужную для них мелизматику. То есть эту музыку не всегда преподносят правильно, и Градский ждал, когда и что я в этой песне испорчу. Он так и сказал: «Я так и ждал, когда и где ты облажаешься!» Но когда он понял, что у меня не было грубых ошибок, то в самом-самом конце моего исполнения повернулся ко мне. А я пела очень ответственно, старалась ошибок не допускать. Видимо, я просто попала в то настроение, с которым Александр Борисович работал над этим романсовым альбомом. Что-то у нас в этот момент сошлось.
MB: Какова вообще была роль Александра Борисовича в превращении вас в профессиональную певицу?
ДГ: Безусловно, без Градского я мало что смогла бы сделать. Не знаю, что было бы, если бы я попала к другому наставнику – что бы он во мне увидел, и что бы мы вообще смогли вместе сделать… У Градского есть сильный талант взаимодействия с нами, конкурсантами, – он сразу попросил всех нас записать именно те варианты композиций, которые нам самим нравятся, и потом мы эти пьесы прослушивали и разбирали совместно с ним. Он и с другими ребятами работал точно так же – то есть он нас проверял. Он находил, какая у артиста, так сказать, изюминка в исполнении, и что в артисте может понравиться слушателю. Только Градский всегда говорит, что он не понимает, что же именно нравится нашему зрителю, и тут остается только гадать. Он так и утверждает: «я не понимаю русского зрителя». Но он пытался угадать нашу будущую популярность, и в каждом из нас он искал что-то свое, созвучное собственным мыслям. Абсолютно так же он гонял нас с англоязычными песнями – искал, где и что у нас лучше получается. Именно Градский подбирал мне англоязычные лирические песни, причем очень разноплановые – к примеру, арию из «Призрака оперы», на которую я сама, может, не решилась бы вообще. Он не боялся давать нам экспериментировать над собственными возможностями. Мы и сами далеко не всегда знаем, на что способны – а Градский давал нам песню и говорил: «Вперед! Давай работай!»
MB: То есть Градский в работе с вами шел путем интуитивного продюсирования?
ДГ: Да, он не пытался ставить нам голос, переделать нас или переучивать. Он говорил нам, что на «Голос» приходят певцы с каким-то творческим багажом и сценическим опытом, знающие, что им нравится, а что – нет, как работать с собственным вокалом. Он мог только слегка направить – в какой песне лучше преподнести какой звук. Ведь одно дело, как подать голос в песне «Angel» Сары МакЛахлен (Sarah McLachlan), и другое – в песнях Эдит Пиаф (Edith Piaf). Он нас кидал с одной песни на другую, и эти быстрые перемены помогали сосредотачиваться. Такая работа стала залогом успеха каждого из нас – он старался дать каждому самую выигрышную песню, чтобы не получилось, что человек ушел с «Голоса» с неудачной песней. Градскому хотелось, чтобы слушатели нас запоминали, и чтобы никто не спрашивал: «А вот был хороший певец такой-то – куда он делся?» У него очень правильная постановка была во всем – он каждого из нас старался выставить в лучшем свете.
MB: А насколько вообще нужно отечественным исполнителям участие в конкурсе «Евровидение» для дальнейшего собственного продвижения?
ДГ: Как минимум участие в «Евровидении» нужно для того, чтобы понять, как ты будешь чувствовать себя на другой сцене. Ну и посмотреть, как европейский слушатель будет на тебя реагировать. Плюс, конечно, это выход на международный уровень с телетрансляцией на всю Европу. А также это дает возможность посмотреть на разность художественных подходов исполнителей – кто-то делает ставку просто на шокирующий внешний вид, кто-то ставит на голос, кто-то – на песню – и проверить собственный профессиональный уровень, свои вокальные данные и актерские умения, а также умение общаться с прессой. У меня на «Евровидении» было чуть не по 50 интервью в день, причем каждый журналист хотел, чтобы я что-то сказала на его языке, или что-то напела… То есть всё вместе – хорошая тренировка для дальнейшей работы на сцене. Лично для меня «Евровидение» было гигантским опытом – я просто поняла, как работает такой конкурс за границами России. Плюс перед «Евровидением» у меня был европейский промо-тур, где исполнители в сборной программе демонстрируют свою конкурсную композицию слушателям.
MB: Не кажется ли вам, что наша публика относится к известному певцу не как к артисту, а как к своего рода экспонату? То есть на концерты ходят не за песнями и не за энергетическим обменом, а лишь на знаменитость посмотреть…
ДГ: По-разному бывает – многое зависит от того, как артист себя поставит. Если он ставит целью привлечь внимание к собственной персоне – то на него и будут ходить как просто на человека из телевизора. Если же он подает себя именно как певца и артиста – то это другое дело. Возьмем того же Александра Борисовича Градского – он никогда не стремился мелькать в телевизоре, и на участие в «Голосе» согласился с большим трудом. У меня после успеха в «Голосе» было множество предложений сниматься во всяческих популярных телепередачах, но я против того, чтобы всюду просто мелькало мое лицо. Мне интереснее принимать участие именно в музыкальных передачах, выступать в концертах, поскольку я понимаю, что люди приходят слушать голос и песни, обмениваться со мной эмоциями и сопереживать мне.
MB: А насколько так называемый «рядовой зритель» вообще способен отличить живое исполнение от фонограммы? И важна ли эта разница для него?
ДГ: Наверное, об этом надо спрашивать у самих слушателей. Если ты работаешь под фонограмму – то это совсем другая эмоция; вернее, ее отсутствие. Это всегда так, даже если сам исполнитель этого не осознает. При работе под фонограмму контакта с залом элементарно не хватает. Я, где только возможно, стараюсь работать без фонограммы. Я понимаю, что при работе с группой возможны и инструментальные, и вокальные ошибки – но это и есть эффект живого исполнения! Люди это тоже ощущают – запись они и дома послушать могут, чтобы посидеть и подумать о своем. А если они ходят на концерты – то всегда ощущают, фонограмма это или нет, и далеко не всем фонограмма нравится!
MB: С кем вам удобнее работать на сцене: с малым составом или с оркестром?
ДГ: С оркестром. Я очень ценю и люблю полное, оркестровое звучание. Я считаю, что мой голос лучше поддерживается оркестром, но я не отказываюсь и от работы с малым составом, поскольку у нас за время совместной работы очень хорошо наработалась взаимная сценическая энергетика. Бывает, что при работе с малой группой каждый музыкант в ней чувствует себя солистом и старается всех заглушить. Я немного опасалась этого перед началом турне, поскольку перекрикивать такой уровень громкости мне было бы некомфортабельно. Но в ходе работы выяснилось, что мои музыканты очень хорошо чувствуют эту грань – мне никого не надо перекрикивать. Но я люблю более объемный звук – так, на концерте в Crocus City Hall мы добавили к добавили к нашим музыкантам струнную группу, и сразу всё зазвучало по-новому, гораздо более объемно.
MB: Ваши предпочтение в марках микрофонов для концертной и студийной работы?
ДГ: В студии – микрофоны старых моделей. Думаю, что они лучше подходят к моему голосу – с такими ними голос раскрывается лучше, просто летит… Ведь мое творчество несколько ретроспективно. А для работы на сцене у меня по микрофонам нет каких-то определенных предпочтений.
MB: На сцене сам удобнее работать с ушными мониторами или с мониторными колонками?
ДГ: Я выбираю только подзвучивание мониторными колонками, и не очень люблю, когда у меня на сцене заткнуты уши. На «Евровидении» выбора, конечно, не было – это же огромная площадка, но там в наушники очень грамотно давали весь звуковой объем вместе с шумом зала. Мониторный микс там был очень хороший и мне понравился. Но если я выступаю с рядовыми концертами, то мой приоритет – это напольные мониторы. Мне этого достаточно, я чувствую больше пространства. А с ушными мониторами я не ощущаю ни зал, ни музыкантов на сцене.
MB: Какое место в альбоме занимают ваши собственные творческие идеи по вокальному решению композиций, а не указания саунд-продюсера?
ДГ: У меня с Юрием Костенко, являющимся саунд-продюсером, никаких противоречий нет – получается так, что мы в музыкальном смысле движемся в одном направлении, и представление о том, как должны звучать мои песни, у нас примерно одинаковые. Юрий – исполнитель в моей группе на духовых инструментах и то, что по-английски называется «musical director», и на том этапе, когда мы подбирали аккомпанирующий состав, то выяснили, что даже музыкальные пристрастия у нас почти одинаковые.
MB: Ваша музыка – это толковый мэйнстрим-поп с, как говорится, человеческим лицом. Отсюда вопрос – какую аудиторию вы видите идеальной для себя?
ДГ: На самом деле – ту, которая у меня есть сейчас, аудиторию с очень широким возрастным разбросом. Когда я только начала ездить с концертами, то поняла, что слушать меня приходит публика, начиная от, скажем, 25-летних, до людей в возрасте, которых обычно не очень-то часто ходят на подобные выступления. Поколение моих родителей или моей бабушки очень трудно привлечь на концерты… Меня очень радует, что на концертах много и совсем молодежи – нечасто этим почти детям удается слушать хорошую музыку, и не в mp3-качестве, а живьем. Чем раньше они узнают, что есть такое понятие, как «живой концерт», на котором можно слушать музыку в хорошем качестве и сопереживать артисту – тем лучше. И я стараюсь подбирать концертный репертуар так, чтобы это было интересно всем возрастам. Коллеги-музыканты хорошо оценивают мои выступления, поскольку я работаю только с живым звуком, и у меня нет никаких спецэффектов и подтанцовок – ничто не отвлекает аудиторию от песен.
MB: Насколько сознательно вы следуете в своем творчестве постулатам отечественной «большой» поп-сцены 70-х – начала 80-х?
ДГ: Не сказать, чтобы я следовала этому сознательно – я в жизни успела открыть для себя много самой различной музыки. В первую очередь спасибо родителям – как я уже говорила, еще в самом детстве я успела услышать с пластинок многое, в том числе и песни Анны Герман. Затем, уже в юношестве, был период увлечения QUEEN и NIRVANA – если первые мне казались создателями фантастической музыки, лучше которой не может и быть, то NIRVANA показали мне, что голос – это иногда не главное. А ведь я пела в рок-группе, и мы играли и кавер-версию «Smells Like A Teen Spirit», и каверы ROXETTE, только немного переделывая их… Мы даже делали переводы песен на русский, и уже тогда я поняла, что мне не интересно работать под «минус» – процесс работы с живым коллективом уже тогда был совершенно захватывающим.
MB: Как широко вы определяете для себя рамки эксперимента в собственном творчестве? Собираетесь ли обращаться в будущем к другим стилям, кроме мэйнстрим-попа?
ДГ: Безусловно. Ведь сейчас я практически совершенно отошла от рок-музыки, и многие мои друзья из рок-сообщества укоряют меня за это. Но, полагаю, что продолжение работы в подобном стиле у меня еще впереди. Тем более, что сейчас объединение стилей опять входит в моду. Мне кажется, что у меня получится исполнять песни, объединяющие в себе и классический рок, и эстраду.
MB: Существуют ли у вас идеи по поводу стилистической направленности вашего следующего альбома?
ДГ: Я боюсь сказать, каким будет мой следующий альбом. Ведь я, во-первых, не пишу песни, полагая, что многие делают это гораздо лучше меня. И я считаю, что в альбом можно включать только те номера, которые ты пропускаешь через свое восприятие музыки, и которые тебе нравятся – да так, что уже начинаешь их напевать и даже думать над аранжировкой. Поэтому я не могу сказать, в какой стилистике будет выдержан мой второй альбом. Это не то решение, которое принимается заранее – считаю, что песенный альбом складывается постепенно.
MB: Каковы ваши критерии отбора песенного материала?
ДГ: Мне нужно, чтобы в песне был смысл на уровне текста. Мне категорически не нравится материал, в котором тексты подбираются просто по созвучию или по рифме. Это неинтересно, и такие песни ничего в себе не несут. И очень хочется, чтобы у песни была незаезженная мелодия. Я стараюсь избегать похожести исполняемых мною композиций на чужие, хотя сейчас это уже очень сложно; мне нужна индивидуальность. В этом смысле меня очень удивляет Адель (Adele) – я слушала массу ее песен и всякий раз удивлялась их непохожести на остальную поп-продукцию. Сложные вокальные мелодии, немного нестандартные аранжировки и неглупые тексты – всё это у нее присутствует. Я хочу, чтобы такой песенный материал присутствовал и на нашей сцене.
MB: Вы записывались с Гару (Garou) – а есть ли у вас дальнейшие планы по работе с иностранными артистами?
ДГ: Я всегда за дуэтные работы – тем более, если эта работа идет с иностранцем. Ведь в этом случае идет обмен артистическим опытом, даже в моем случае – я ведь абсолютно не знаю французского! Но когда я записывалась с Гару, я этого не чувствовала – люди из его команды тщательно работали со мной, объясняли произношение и как и что правильно пропевать, словом, разбирали эту песню фонетически. Когда ты работаешь с носителем языка, к тому же обладающим большим сценическим опытом не только у себя на родине, но и во всем мире, ты чувствуешь гигантскую энергетическую подпитку. И если у меня будут подобные предложения в будущем, я откликнусь на них с огромным удовольствием.
MB: А что насчет слухов о вашей предстоящей записи с американцем Джошем Гробаном (Josh Groban)?
ДГ: Да, мне очень нравится этот исполнитель – причем именно его голос! Я впервые услышала его в римейке знаменитой песни «We Are The World» проекта U.S.A. FOR AFRICA (1985), он там поет буквально пару строк – но меня его исполнение сразу зацепило и вызвало вопрос «а кто это?» Ведь в таких римейках обычно участвуют знаменитости… В конце концов на следующий день после «Евровидения» мне довелось с ним познакомиться лично, и мы с помощью наших менеджеров договорились о том, что работа над дуэтом у нас с Джошем состоится. Когда – пока неизвестно, он слишком занят съемками и своей концертной программой, и работа над этим дуэтом может затянуться на пару лет.
MB: Что вы считаете более важным для себя – цифровую загрузку в mp3 или физический носитель с качественной записью в формате WAV?
ДГ: Я, конечно, за второе! Мне нравится, когда у записи получается живое звучание – мы намеренно не делали много компьютерных обработок при записи альбома.
MB: Ваше отношение к виниловому буму? Есть ли у вас желание выпустить свой альбом на виниле?
ДГ: Я думала об этом. Я люблю виниловые пластинки, ведь с них началось мое путешествие в музыку. Мне нравится характерное шуршание винила, даже одно только это шуршание, когда сторона пластинки заканчивается. Лично я вижу в этом какую-то жизнь, у меня даже создается ощущение концертного исполнения… Мне вообще по душе, когда на записи слышны какие-то шумы – это прибавляет жизненности. Когда мы на «Мосфильме» записывали альбом, то решили писать материал сразу дублями, а не по отдельным партиям – мне удобнее записывать песню разом, с живыми инструментами, с живым барабанщиком. Я не допускала коррекции собственного голоса в неудачных местах, а просто перепевала их – мне не хотелось, чтобы в сведенном номере были слышны такого рода обработки.
MB: Что, по-вашему, необходимо для выхода нашей сцены из тянущегося с 1992 года кризиса, когда имена новых достойных артистов остаются практически неизвестны слушателю?
ДГ: Думаю, что в музыке, как и во многих иных областях жизни, всё развивается циклично – и вот сейчас мы оказались на том этапе, когда слушателю становятся вновь интересны исполнители, делающие ставку на живой звук оркестра или аккомпанирующего состава и, конечно же, на отличное владение собственным голосом. Ведь в конце концов музыку для себя выбирает зритель и слушатель – как бы ему не навязывали некие, так сказать, идеи, у него сейчас очень много возможностей, чтобы выбрать что-то для себя – да хотя бы из Интернета. Теперь мы сами можем выбирать то, что нам хочется слушать и читать, безо всяких указаний со стороны. Думаю, что мы на правильном пути, поскольку мы тянемся к живой и естественной музыке, и даже скачок интереса к проекту «Голос» это очень хорошо показывает. Я помню, что мои друзья, как и я, совершенно уже отвыкли от телевизора – а что там увидишь нового и интересного? А вот после старта «Голоса» я начала получать огромное количество удивленных посланий в социальных сетях именно от тех, кто смотрит телевизор – людям нравится, что в нашей реальности появился конкурс, где музыка исполняется настоящим оркестром и где исполнителя выбирают именно по голосу, а не по внешности. Дело даже не в том, что появляются новые лица, а в этом подходе, который стал неожиданно востребованным. И это очень хорошо!
• Поддерживайте канал «Говорит Всеволод Баронин» лайком публикации и подпиской на канал. •