Два лингвистических форума "Коренные языки России и мира", организованные в Москве и Ханты-Мансийске, пришли к важным выводам. Во-первых, большинство родных и коренных языков и дальше будут сужать среду обитания. Второй — ради сохранения языкового и культурного многообразия необходимо создание "языковых гнезд" — коммуникативной среды, где носители языка общаются и учат его. Кто и где их будет создавать?
Текст: Владимир Емельяненко, коллажи Анжелы Бушуевой
2019 год Генеральная Ассамблея ООН объявила Международным годом языков коренных народов. Не от хорошей жизни: сегодня в мире насчитывается около 6,5 тысячи языков, но 96 процентов лингвистического разнообразия это языки коренных народов, на которых говорят... 4 процента населения планеты. При этом, по данным составленного ЮНЕСКО "Атласа языков мира", 80 процентов всех языков и до 95 процентов языков коренных народов находятся на грани исчезновения.
— Одним из стереотипов восприятия России является репутация многонациональной и многоязычной страны, — говорит глава комитета Госдумы по делам национальностей Ильдар Гильмутдинов. — Однако реальность давно иная: на родных языках люди еще худо-бедно говорят и даже их не все, но изучают. А вот с языками коренных народов совсем плохо. Мало того что их почти не изучают, распространенная тенденция — "я стесняюсь говорить на своем языке". Вот поэтому у нас с родными языками много проблем, а с коренными (автохтонными) — еще больше. Да, русский язык, как объединяющий всех, крепнет. Да, идет ренессанс семи родных языков-миллионников — татарского, чувашского и пяти кавказских. Но есть и неумение, а то и нежелание говорить на родных языках, особенно у коренных народов Сибири, Дальнего Востока и Севера. Чтобы сохранять языковое разнообразие и самобытность культур, "Концепция языковой политики" предлагает разработку программ изучения всех языков. Программы эти выстраивают сами регионы и носители языков, а единая федеральная программа закладывает подходы, ресурсы и финансирование.
При этом депутат подчеркивает, что из 193 языков и 84 диалектов, на которых говорят россияне, 18 языков находятся на грани исчезновения, 14 языков после 1990 года исчезли, а 10 переживают кризис невостребованности.
— Мировая тенденция в том и состоит, что видовое разнообразие, включая языковое, сокращается, — говорит заместитель директора Института языкознания РАН Андрей Шлуинский. — Обратите внимание: в городах чаще растет тополь, хотя все хотят липу, ясень или дуб. Всем охота севрюгу, черную икру, но то, что происходит с флорой и фауной, постигло и языки. В условиях глобализации ускоряются процессы ассимиляции малых языковых групп и их "перекочевывания" в большие сообщества. Историческое везение России в том, что у нас процессы вымирания языков отстают. Есть шанс понять природу везения и развивать родные и коренные языки как элемент культурного разнообразия.
Шлуинский ситуацию оценивает как тревожную: из 193 языков страны изучаются лишь 24, а современные учебники есть и вовсе лишь на 9 языках. Правда, при содействии московского Института языкознания РАН и петербургского Института народов Севера разработано 10 новых учебных программ для коренных языков и еще около 25 программ составляются Фондом сохранения и изучения родных языков и Институтом развития и поддержки родных языков. Их задача — системно укрепить российское языковое панно. Переломить ситуацию должно издание в 2019–2021 годах 104 учебников на семи языках-миллионниках, а в 2021–2025 годах еще 124 учебников родной речи на 24 языках.
Однако для изучения родных языков не хватает 1,5 тысячи учебников при запросе на изучение 81 языка. Поэтому составление учебных программ и издание учебников, по прогнозам экспертов, займет не менее семи-десяти лет.
В России 193 языка и 84 диалекта. На 24 языках ведется обучение, 73 языка — предметы факультативного изучения, еще 180, включая диалекты, переживают кризис невостребованности.
Источник: Институт языкознания РАН.
"ЯЗЫКОВЫЕ ГНЕЗДА"
Не менее важная задача — как учить коренным языкам их носителей, которые часто на них уже не говорят? Специалисты уверены, что нужно кардинально менять подходы к обучению.
— Подходы труднодостижимые, — убежден член Экспертного механизма ООН по правам коренных народов Алексей Цыкарев. — Во-первых, надо принять простую формулу: люди не могут быть экспонатами этнографического музея. Если они хотят отказаться от своего языка, их нельзя заставить его учить. Во-вторых, болезнь незнания так запущенна, что без лингвистов и общественных институтов не обойтись. В-третьих, сохранение и возрождение языка — процессы небыстрые и прихотливые, поэтому радоваться надо даже частичному результату. Он лучше, чем ничего. В-четвертых, надо преодолеть общественные предрассудки. Знание малораспространенных и редких языков часто ассоциируется с маргинальностью и воспринимается как препятствие к знанию русского и иностранных языков, хотя известно, что билингвы лучше усваивают языки. Более того, часто именно пожилые люди с небольшим уровнем образования знают исчезающий язык лучше и готовы его преподавать, не имея педагогического диплома.
Мнение Цыкарева основано на изучении экспертизы лингвистов разных стран, которая была обобщена ООН. Ученые, исследовав опыт ряда европейских стран, США и особенно Канады, пришли к неожиданному заключению: школа, любой класс, колледжа или вуза, не то место, где можно возродить исчезающий язык.
Когда лингвисты обратились к успешным примерам, особенно Новой Зеландии и Финляндии, они пришли к неожиданному заключению: умирающие языки возрождаются в так называемых "языковых гнездах". Это такие коммуникативные среды — посиделок, развития народных промыслов и ремесел с обязательным разговором на родном языке. "Языковые гнезда" предлагают учить редкие языки с раннего детства — с бабушками и дедушками или в детских садах, а также в неожиданных местах: в стойбище, на рыбалке, на охоте или в процессе восстановления народных ритуалов и танцев — везде, где носителей того или иного языка объединяет образ жизни их предков.
Успешных примеров внедрения "языковых гнезд" немного, но они есть. Методика "языкового гнезда" впервые возникла в Новой Зеландии почти случайно. Там народ маори — коренной для островов Новой Зеландии — массово перешел на английский и почти не говорил на своем языке. Даже в школе маори выбирали английские классы. Тогда в 1980-х годах языку маори местные лингвисты начали учить... через игру в детских садах. Когда на маори заговорили дошколята, ученые опыт перенесли на вековой промысел — рыбалку. Точнее, на рыбаков, которым перед выходом на промысел давались языковые задания и тесты. Так через детскую игру, восстановление рыбных промыслов, запрещенных для обычных граждан и разрешенных для маори, началось возрождение языка.
— Один из важных и самых естественных методов сохранения малых языков — это когда дети с самого юного возраста усваивают язык, оставаясь, скажем, в деревне с бабушками, — убежден профессор Дэвид Брэдли из Университета Ла Троб (Австралия), президент Постоянного международного комитета лингвистов при ЮНЕСКО. — Бабушки и дедушки — это вообще "секретное оружие"! Тут надо понимать, что даже языкам, находящимся под угрозой исчезновения, нужно позволять развиваться своим путем. Молодежь ведь не может разговаривать так же, как их родители, а вот как деды и бабушки — это для них игра, которая модернизирует язык и снова его делает живым.
Другой успешный пример — история реанимации одного из диалектов саамского языка в Финляндии. Семь лет местные лингвисты через создание "языковых гнезд" в школах и стойбищах оленеводов пытаются вернуть в обиход исчезающий язык саамов. Промежуточный итог: язык, увы, не возрожден, но его неуклонный процесс исчезновения остановлен. Причем на родном языке снова первыми заговорили дети в детских садах. Правда, учат их родной речи пожилые саамы, сохранившие родной язык лишь в устном виде. И вот когда в 2014 году выяснилось, что число носителей языка саамов в Финляндии не уменьшается, как было более века, а растет, стало понятно, что методика "языковых гнезд" работает. И следующий ее этап — восстановление письменности.
— Метод "языкового гнезда" — хорошая придумка создания коммуникативной среды, где передача языка реально может получиться, — считает директор Института языкознания РАН Андрей Кибрик. — Много раз проверено: в классе, в иной формальной обстановке эта методика не работает. Она требует создания языковой среды и общего занятия-говорения. Это в школе или вузе можно выучить иностранный язык, если он обладает престижем и востребован. Чего не скажешь об ослабленных языках. Поэтому учить их по шаблону образования это иллюзия обучения. А такая иллюзия сохраняется и на государственном уровне. В России по-прежнему живет идея, что можно бросить средства и усилия только на школы и тем самым помочь коренным языкам. Большим родным языкам-миллионникам — да. Для коренных языков это более или менее ошибочный путь. Коренные языки, как и все иные, усваиваются в раннем детстве если не от родителей, то от предыдущего поколения. Вот этим и надо заниматься.
Андрей Кибрик считает ошибкой, когда в Сибири (Эвенкийский район Красноярского края), на Севере (Ненецкий автономный округ) и на Камчатке (Корякский автономный округ) в созданных "языковых гнездах" начинаются "методические" проверки. От преподавателей — носителей коренных языков (как правило, без педагогического образования, часто пожилых людей), которые ведут занятия с малышами, требуют диплом о педагогическом образовании или "развернутые методические планы".
— Но они просто носители родной речи, которую могут передать маленьким детям, — говорит Андрей Кибрик, — и к ним должен быть бережный подход.
При этом эксперты и Института языкознания РАН, и ООН не идеализируют опыт создания и деятельности "языковых гнезд". Эксперты ЮНЕСКО обращают внимание на то, что опыт Новой Зеландии, где первые выпускники "языковых гнезд" достигли совершеннолетия, неоднозначен. Если в первые семь-девять лет наблюдался рост носителей языка маори, то сегодня появилась новая проблема: где, кроме быта и закрытых сообществ, применять знания родного языка? Выяснилось, что у "языковых гнезд" есть оборотная сторона — "языковые гетто". Говорящие на маори дети пользуются им в своем кругу и в семье, то есть варятся в собственном соку. Но вот как коренной язык применять в новой, глобальной жизни — ответа на этот вопрос пока нет.
ДЕТИ БИЛИНГВАЛЬНОСТИ
Одна из главных проблем сохранения и развития хотя бы половины из 6 с половиной тысяч существующих языков в том и состоит, что люди часто делают выбор в пользу изучения одного языка — доминирующего.
— Есть стереотип, который не подтвержден наукой, будто человек в норме одноязычен. Это не так. Двуязычие и даже многоязычие были нормой на протяжении столетий, — говорит Дэвид Брэдли. — С образованием государств имперского типа, когда появилась доминирующая нация, и возникла тенденция к одноязычию. Но ничто не мешает человеку владеть двумя или несколькими языками. Многие исследования показывают, что быть билингвом, то есть с детства осваивать два языка и потом говорить на них, человеку дается легко. Другое дело, что языки будут по-разному функционировать: родные языки, имея письменность, будут более распространены, а вот малые или коренные языки могут рассчитывать только на суженную сферу функционирования.
Брэдли как раз из тех ученых, кто убедил ООН и ЮНЕСКО рекомендовать разным странам и сообществам изучать в школе помимо родного и одного иностранного языка еще один язык страны или региона-соседа, с тем чтобы сохранять языковое и культурное многообразие. С 2000 года этот подход стал программным для языковой политики стран ЕС, Канады и с 2010 года — России. Один из главных принципов курса на многоязычие — связь в сознании народа его национальной идентичности и родного языка. В этом контексте показательны примеры ирландского (гэльского) языка и языков национальных республик России. Ирландский находился в упадке и почти не использовался до 1922 года. Родные языки национальных республик России в СССР, как правило, изучались лишь факультативно или в воскресных школах. С появлением Ирландской Республики гэльский был утвержден как государственный язык. Статус национальных обрели и родные языки республик России. То есть они стали своего рода маркером национальной идентичности.
— С коренными языками сложнее, — убеждена старший научный сотрудник Центра теоретической и прикладной лингвистики РГГУ Ольга Казакевич. — У них нет фактора многочисленности и часто опыта изучения в школе. Поэтому мы, лингвисты, обязаны нести образовательную функцию — объяснять представителям коренных народов, какие существуют методы сохранения их языка, какие методы его изучения разумнее выбрать. Надо также после этапа реанимации языков разрабатывать орфографию для бесписьменных языков, составлять словари и публиковать материалы по изучению языка, памятники его письменного наследия, готовить преподавателей, поддерживать культурные центры. Но окончательное решение относительно судьбы языка все же остается за его носителями и государством.
Ольгу Казакевич, как и Андрея Кибрика, беспокоит то, что среди учредителей Фонда сохранения и изучения родных языков, который начал продвижение родных и коренных языков по новым методикам, нет представителей Министерства науки и высшего образования, а также лингвистов академических НИИ — специалистов по языкам России и языковому разнообразию. "Надо помнить, — считает Ольга Казакевич, — что когда язык уходит из семейного и бытового общения, то основная цель программы сохранения должна состоять в том, чтобы его туда вернуть. Кто это будет делать? Учебники. Их издание и подготовка преподавателей только часть того, что можно и нужно сделать. Другая, не менее важная часть — создание "языковых гнезд" — пока наполовину удачна, что уже удача".