Мы с дедусей пришли на ёлку.
Пришли вместе, но фактически это я его привела. Я так хотела туда попасть, что подсознательно включила все доступные мне способы манипуляции: нытьё и рисунки.
Я неделю рисовала детей на ёлке в Доме пионеров и громко вздыхала. Грустно сидела на диване в обнимку с неожиданно перепавшим мне от соседей маскарадным костюмом мышки. Вылепила из пластилина сценку: "все на ёлке, а Я?"
Дедуся сдался. Сказал, что я ему рву сердце. А я его даже не трогала и ничего не рвала.
Но не важно. Важно, что я добилась своего. Мы пришли на ёлку.
Перед выходом я даже довела бабусю до валокордина, потому что бабуся считает, что большие скопления народа – это рассадники болезней, потому что люди в носу и во рту носят микробы, и при виде меня тут же начнут кашлять и чихать в мою сторону, натравливая на меня своих болезнетворных микробов.
А так как лечение меня вменялось в обязанности бабуси, она это страшно не любила. По двум причинам.
Во-первых, она меня очень любила и сразу пугалась, если со мной что-то случалось. Во-вторых, болеть – это очень дорого.
А с деньгами у нас сложности.
Точнее не так. Мама отдала меня на воспитание бабусе и дедусе, и регулярно высылала какую-то сумму денег, оплачивая тяжелую работу по взращиванию меня.
Бабуся и дедуся – очень гордые. Они меня искренне любят и денег за любовь не берут.
Поэтому присланные суммы они прилежно складывают в фуражку на шкафу, чтобы , возвращая меня взад, вернуть ценный груз вместе с финансовым бонусом.
- Ах! – ахнет мама. – Значит, вы растили мою дочь на свои деньги? Большое вам спасибо!
А бабуся и дедуся, скромно потупив глаза, станут принимать заслуженную благодарность.
(Там в итоге получилось все совсем иначе, деньги сгорели в кризисе и деноминации, обесценились вместе с благородной бедностью, и главное, никто никого в итоге не поблагодарил, потому что о финансовом бонусе мама моя узнала, когда фуражка была пуста, и вместо благодарности испытала злость, что ее труд был пущен по ветру, вместо того, чтобы мне покупали кофточки и конфеты, мама плакала, и злилась почему-то на меня, как будто это я должна была украсть деньги из фуражки и накупить кофт и конфет на всю сумму).
В общем, мне болеть никак нельзя.
Но я ныла так отчаянно и громко, что бабушка сдалась.
- Веди ее на ёлку, пусть потом ее хоть пневмония свалит, я лечить ее не буду, - сказала бабуся дедусе.
Я не знала, что такое пневмония. Мне показалось , что это красивое имя очень сильной девочки, которая свалит меня на ёлке.
Так как впоследствии Пневмонии на елке я так и не встретила, то просто назвала так одну из своих кукол. Ту, у которой в груди должен быть специальный механизм, отвечающий за разговорную речь – при опускании куклы, она должна говорить «мама», но не говорит, потому что грудь вся раскурочена и механизма нет и в помине.
Вот это и была моя Пневмония.
Однажды я знакомила со своими куклами приехавшего на лето папу, папа был слегка пьян, и когда я показала ему куклу с разорванной грудью и объявила , что ее зовут Пневмония, папа долго и ошарашенно смотрел на меня и спросил в итоге: «Не хочу ли я стать врачом».
Итак, мы с дедусей оказались на елке. Там было много народу. Так много, что аж страшно. Я была в костюме мышки. С учетом моего веса - а я очень полненькая - это не мышка, а МЫШЬ. Которая только что съела все запасы зерна на зиму. Костюм плотно облегал мои формы, потому что был сшит на худого ребенка. Мышь- борец сумо с хвостиком.
Я крепко держалась за дедусину руку и ни на секунду не выпускала из вида его штанину. Она была черная , с отглаженной стрелкой спереди.
Мне пять лет, пол шестого, его штанина - это мой уровень глаз.
Лишь на секунду я отвлеклась на мерцание гирлянды, выпустила руку, но тут же отыскала взглядом штанину со стрелкой и уверенно пошла за ней. Дедуся двигался к сцене. На сцене был концерт.
Мы подошли к самому краю, я задрала голову, чтобы попросить взять меня на руки, потому что мне ничего не видно, как вдруг меня обдало холодным потом: это был не дедуся.
Это был какой-то совершенно не знакомый мне мужчина в черных штанах со стрелкой.
Я в панике стала оглядываться вокруг. Но на уровне моего взгляда были только чужие попы взрослых людей. И ни одной дедулиной.
Я решила заплакать. Потому что это единственный выход в сложившейся ситуации для пятилетнего ребенка.
Но потом поняла, что плакать у меня получается только тогда, когда у меня есть зрители. Кто-то из близких и любящих меня людей. А чужие попы как зрители никак не подходят . Категорически.
Я передумала плакать.
Стала думать, как найти дедусю.
Мой план был такой: вернуться туда, где видела его в последний раз (неизвестно, сколько я за чужим мужиком в штанах болтаюсь), в раздевалку, и там потеть от ужаса и плакать, пока дедуся сам меня не найдет. Меня просто трясло от страха.
Я двинулась к раздевалке, как вдруг...
- Итак, конкурс, - сказал на сцене басовитый голос, явно принадлежащий Деду Морозу. – Нужно выйти сюда, в самую середину, к ёлочке, и рассказать стишок. Каждому, кто не испугается, и расскажет стишок Снегурочка подарит подарочек. Ну, кто смелый???
Я поняла, что это мой шанс. Шанс отыскать дедусю.
И показать ему, где я. Со сцены найти меня гораздо проще, чем в толпе.
Я очень закомплексованный ребенок, я вечно прячусь за дедуся и бабусю, поставить меня на табурет и заставить читать стих? Нееет, замените расстрелом.
Но потерять дедусю в толпе - хуже чем расстрел, поэтому, я торопливо расталкивая всех локтями, вскарабкалась на сцену.
Других детей выпихивали родители, я же шла сама, продиралась сквозь чужие зады.
На самом деле я очень переживала. Из-за рейтуз. Я забыла их снять при переодевании. И в итоге вместо тоненьких колготок из мышиных шортиков торчали мои ноги в непрезентабельных рейтузах.
Я деловито подошла к микрофону, пока замешкавшийся дед Мороз кокетничал с плачущей девочкой, лицо которой было перемазано шоколадом, и гаркнула в микрофон:
- АГНИЯ БАРТО!!
Выглядело так, будто я представилась.
Все вздрогнули. И дед Мороз тоже. И затихли.
Я запомнила тот свой первый зал и первое настоящее публичное выступление навсегда.
- Купили в магазине Резиновую Зину,
Резиновую Зину в корзине принесли,
Она была разиней, резиновая Зина...
Я читаю стихотворение и вдруг понимаю, как нелепо выглядит мышь, читающая стихотворение про Зину. Надо же про мышку стих, он будет в тему. В итоге я прямо на ходу резко меняю репертуар на поппури и, оставив резиновую Зину отмокать в грязи, продолжаю, как ни в чем не бывало:
- Пела ночью мышка в норке:
спи , мышонок, замолчи,
дам тебе я хлебной корки
и огарочек свечи...
Я уже вижу, как к сцене пробирается мой дедушка. И радостно ему машу.
Дед Мороз уже немного отошел от шока и приобняв меня за плечи , говорит:
- Это Маршак.
- Где? - удивляюсь я. - Где Маршак?
Я не знаю, кто это - Маршак. Наверное, друг Пневмонии.
Мне важно, что нашелся дедушка.
Он очень злой, он подошел к сцене и почему-то грозит мне пальцем. Взрослые, когда напуганы, сразу начинают ругать меня, хотя чаще всего я ни в чем не виновата и даже не понимаю, за что.
- Как тебя зовут, мышка? - спрашивает Дед Мороз.
- Оля, - говорю я, смущаясь.
-Аплодисменты Оле, на тебе, Оля, подарок , - говорит Дедушка Мороз и протягивает надувной круг в форме утенка (уже надутый). - Прости, что это уточка, а не мышка.
И надевает круг мне на талию. Завершает образ.
То есть вспотевшая, лохматая, толстая девочка, в костюме мыши, волосатых рейтузах, и с надувным кругом-утенком на условной талии стоит на сцене и кричит:
- Дедуся, я здесь!
Представили? Вот. Вот тут занавес.
....
Мы идем домой. Падает мягкий новогодний снег. Дедуся крепко держит мою руку в своей.
Я тиха и подавлена. Я пережила стресс, и хочу спать. Дедуся тоже пережил стресс, он задумчив.
- Давай не будем говорить бабусе, что я тебя потерял, просто расскажем, как ты вышла на сцену, сама, и прочитала стихотворение, - говорит дедуся и смотрит мне в глаза.
- Она не поверит. Она же меня знает, - грустно предполагаю я.
- Скажем, что дед мороз сам тебя вытащил на сцену.
- Хорошо.
Я крепко прижимаю к груди сдутого утёнка. Я немножко счастлива. Только спать очень хочется.
Бабуся открыла дверь.
- Ой, что мы сейчас тебе расскажем, ты не поверишь, - начал дедуся.
Бабуся начала меня раздевать и испуганно потрогала мой лоб.
- Да она горит! Да у неё температура под сорок. Быстро! Куда ты смотрел! Неси водку, растирать! Она же ватная вся, красная... Вы что там делали? Уходил же здоровый ребенок...
- Я думал просто румяная...- занервничал дедушка.
- Я же говорила! Я так и знала! - полыхала возмущением бабушка, роясь в ящике с лекарствами...- В самое пекло болезней поволоклись, лучше бы сразу кинул ее в канализацию или в терновый куст!
Я легла на кровать прямо в рейтузах.
Мне хотелось сказать: не пугайтесь, я в порядке. Но я не могла. Язык не слушался, перед глазами все плыло.
Засыпает мышка в норке: ты, бабуся, замолчи, дай мне лучше хлебной корки и огарочек свечи... это Маршак...
