ПУШКИНСКИЕ ГОРЫ
(Записки седого Бобра)
Бобриков Игорь Борисович.
Хорошее, настоящее жаркое лето. Идет боевая учеба. Мотаемся по полигонам, стрельбищу. С аэродрома на аэродром. То нас возят, то мы получаем навыки управления летательными аппаратами. Подъем обычно в шесть. Завтрак в шесть тридцать. С семи утра уже помчались по делам. Вчера была суббота. Упахались на тактическом поле до полного обессиления. Ни есть, ни пить. Только в уголок куда забиться и никто не трогал хоть часок. Дотащились до дома полуживыми, а при подходе командир еще и предложил попеть немного. Предложение выглядело совсем неуместным, но слова, которыми воспользовался командир:
- Рота, слушай мою команду, любимую песню командующего, запевай!, - были настолько ободряющими, что все дружно и хрипло запели. Засохшие горловые струны явно врали и не попадали в тон, ритм не совпадал с шагом, пыль усиленно взбивалась сапогами и поднималась уже по грудь. Еще немного и захлебнемся. Но нет! Откуда-то прибавилось силенок, командирский голос звенел на высоких нотах уверенно и сильно, наши глотки прочистились, прохрипелись, и.... как ничего и не было.
Рота входила в городок, создавая у слушателей уверенность, что полевые занятия не более чем приятная прогулка по лесу, полю, оврагам, и что рытье окопов в полный профиль, просто удовольствие. Редкие прохожие, солдаты, офицеры останавливались, отдавая честь проходящему подразделению.
Так было принято! И всем приятно.
Добравшись до расположения, полезли под душ, не снимая ничего, одновременно и стирая обмундирование, которое от пота и грязи стояло коробом, и обмывая натруженное тело. Переоделись, навели лоск.
- Кто на обед, выходи! - вопит дневальный.
- Сам выходи, - откликаются окопники, заваливаясь всхрапнуть положенный послеобеденный час плюс время обеда.
Никто никого не трогает, насилие не проявляется, и глас дневального вопиет в пустыне. Командир, весь начищенный и наглаженный, подносит увесистый свой кулак под нос дневальному:
- Заори мне, пусть народ отдыхает. Если большое начальство пожалует, то разбуди только меня.
Тихо в казарме. Блестит и пахнет хвоей надраенный пол, шторы прикрыты, окна задраены. Спит усталый солдат, спят командиры всех степеней, время остановилось. Только дневальный у тумбочки стоит сусликом, глаза косит же не на дверь, высматривая начальство, а на небольшой столик, где открыта книга. Читай, брат, читай. Начальство сегодня не придет, оно знает полевые занятия не понаслышке, беспокоить уставший народ не будет. Но вот завтра оно нагрянет. Еще до подъема. Сломает весь план ротного, к нашему большому удовольствию.
- Ну, что, дневальный? Почитал? Теперь яви свое старание. Время отдыха прошло. Ори свое: «рота подъем, выходи строиться». Почти два часа отдыха. Молодые, здоровые, как и не уработались. Строится войско, пошучивает. Старшина придирчиво оглядывает каждого. Вот и ротный.
- Смирно!!! Товарищ майор, рота к продолжению плановых занятий готова.
Ротный осматривает строй, лик его строг.
- Рота, согласно плану сего дня, по подразделениям, на занятия, отбыть!
Командиры взводов, групп выходят из строя, становятся перед своими и командами уводят людей на места занятий. День продолжается. Нам учиться и учиться. Сидим в классе и снаряжаем взрывные устройства. Толовая шашка, запал, бикфордов шнур. Сначала суем коротенький огрызок шнура в запал, плотно, до донышка, обжимаем зубами (положено плоскогубцами, но они не всегда могут быть у тебя, а зубы есть), осторожно вводим запал в тело взрывчатого вещества. Закрепляем, готово. Один, другой, десятый, бесконечный. До автоматизма. Суешь этот запал-взрыватель в рот, обминаешь зубами, а мысли в голове самые мирные: кому это надо? Армия стоит на защите Отечества. Надо обеспечить ее безопасность. От кого? Немцы ходили, шведы ходили, французы ходили. Что им надо? Говорят ученые, что половина богатств земных на нашей территории. Хорошо! А у вас, франко-немце-шведы и прочие мало? А почему? И для чего вам надо много? Больше чем живот вместит - не съешь, часто нельзя - не успеет усвоиться. Много денег надо? Зачем? Что с ними делать? Править миром? Зачем? Что это даст? Все равно много не съешь, всех женщин не перелюбишь, всей власти не захватишь.
Собственно, а где вы были, когда наши первопроходцы осваивали новые земли. Пухли от голода, гнуса, умирали от болезней и прочих тяжестей похода. Встречали новые для себя народы, помогали им в жизни, а не выбивали, вырезали, захватывая их земли. Штабс-капитан Пржевальский писал царю:
«Государь, нашел малый народец. Живут в ямах, питаются растениями и сыромятиной, казахами себя называют».
«Все в мире Божие, отвечает самодержец, народец обиходь, научи жить в домах, построй школы, кухни, одень, обуй. А своим КАЗАКАМ с их бабами не позволяй категорически! НАРОДЕЦ СОХРАНИ В ЧИСТОТЕ!»
Вот так! А вы в это время колонии грабили, жировали, деньгу кораблями в Метрополии возили. Мало, мало, мало. Эх, люди. Побоялись бы Бога!!!
Уходим в поле. Снаряжаем боевые запалы. Руки, которые только что прекрасно справлялись с работой, слегка подрагивают, зубы жмут мягче, чем надо, шнур выпадает. Переделать, переиграть. Снова до бесконечности, пока все не станет правильным и навык станет устойчивым.
Теперь к колодцам. Это стальные трубы. Одни лежат, другие стоят вертикально, третьи заглублены. Снаряжай последовательно: шнур, запал, шашка. Опять сердечко стучит побыстрее обычного. Опять сомнения. Опять надо нарабатывать. Гремят взрывы, трубы вздрагивают и пытаются покинуть свое место. НО они уже много лет пытаются это сделать, однако на месте. Звенит в ушах, пыль на зубах, едкий привкус во рту. Учись, подрывник, ошибки не повторяются! Ибо с давних времен известно: минер ошибается ОДИН РАЗ!
Скоро и на ужин. Воздадим за пропущенный обед, окажем честь селедке, которая по сложным путям материального и продовольственного обеспечения прибыла на наши столы сегодня. Картошка, грибы, капуста с морошкой и брусникой. Трудно будет, но осилим и это испытание. Может даже и с честью выйдем из него. После ужина время ухода за собой, самоподготовка, вечерняя поверка и ОТБОЙ!
Говорят про солдатские сны. Какие? Только голову к подушке-уже дневальный орет: ПОДЪЕМ!!!!!! Когда успеет присниться что??? Некогда сны рассматривать, спать надо!
- Рота, ПОДЪЕМ!!! орет дневальный. Часы показывают пять утра.
- Ты шо, сказывся? Густой бас Васыля Подопригоры пытается уразумить дневального.
Тому что, все равно не спит, стоит себе у тумбочки и свою смену спокойно книжку читает, стоя, правда. Но сидеть не положено. Оно и книжки читать не положено, но...читают все. Главное, не проморгать начальство или проверяющих.
Подъем, не тревога. Там все расписано и делаешь штатно. А что в ранний подъем делать? Вставай, а далее? Команды на зарядку нет. Пойдем умываться, одеваться. Нет. Дневальный оглашает.
- Форма одежды - выходная, праздничная. Умыться, на завтрак. В шесть часов к клубу.
Вот теперь ясно. Где мой наглаженный мундир с блестящими пуговицами, штанишки с голубым кантиком, фуражка с лакированным козырьком. Надраенные до зеркального блеска сапоги. Свежий надушенный платочек. И портяночки нулёвые.
Какой-то праздник. Значит, по оному и облачимся.
У клуба толчея, грузят харчи, воду. В кабины, на сидения ставят баян и аккордеон. Пикник затевается, что ли?
А мы??
Команда и нас определила.
- По машинам!! Чего проще. Но мы же не в полевой, мы в праздничной одежде.
Открывай задний борт, осторожно, широко не шагай!! Опять же не повседневная одежонка. Тут до сантиметра лишнее убрано. Скамеечку протереть, на полу чисто чтоб было. Пыль - враг! Один офицер в кузов, другой в кабину. Вперед!
Потихоньку проехали по городку. Все еще спят. Воскресенье. Подъем только в шесть тридцать. Выехали на шоссе и небольшой плотной колонной, понеслись с ветерком. Где уже и запели. Хорошо! Пара часов пролетела незаметно. Осторожно машины сошли с трассы на полупроселок. Покачиваются, чуть пылят. Поэтому и осторожничают.
Видны строения. Высокий храм. Золоченый крест.
Все среди могучих деревьев. Остановились. Выходи. Приехали
Святогорский монастырь. Пушкинские горы.
Вот куда нас привел столь ранний подъем. Теперь мы не ропщем, теперь мы совершенно рады. Майор Малышев разъяснил порядок поведения, последовательность пребывания здесь. Строй распустили.
Мы в гостях у поэта. Какой тут строй. Входим в дворик. Слева на высокой колонне - бюст Александра Сергеевича, вокруг колонны полисадничек. Лето, все в цветах, все в радостях. Напротив бюста вход в храм, а справа у стены могилка поэта. Скромная, с низенькой оградкой, ухоженная. В храме черная плита, тоже с оградкой. Здесь лежал Пушкин.
Малюсенькая девушка-экскурсовод рассказывает эту давнюю трагическую историю со всеми подробностями. Голосок еле-еле, но слышно хорошо в любом месте. В стены храма вмонтированы горшки-резонаторы, обеспечивающие хорошее слышание в любом месте. Умели предки строить с умом. Умели. Убранство внутри простое, но эта простота высочайшего класса. Ничего лишнего, но все есть. В соответствии со своим назначением. Если колона, то она держит что-то, без бутафорий, если арка, то вот он проем, если возвышение или ступенька, то вот ее назначение. Золотая голова, золотые руки.
Хорошо жить на Руси, великая честь быть русским.
Ручейком льется голосок девушки, а мы вновь и вновь проживаем страницы жизни поэта. Его любовь, ревность, трудные взаимоотношения с властями. Духовные терзания, поэтические проблемы. Из рассказа проступает характер тех лет, нравы, разные причуды общества. Вспоминаешь древних, до Христова пришествия. Те же проблемы. По пришествию — те же. Времена Рима, Австро-Венгрии, Пруссии — ничего не изменилось. Неужели человечество не извлекает уроки Истории? Похоже, что НЕТ! Нет чести пророкам в своем отечестве, нет чести в своем доме. И радость, и грусть в сердце.
Жил поэт, жил. Вот место его упокоения. И больше ему ничего не надо. Ни славы, ни денег, ни почитания, ни милости царя.
Упокоился!
Аллея у домика поэта.
Как все житейское непрочно и мимолетно. И ничего, кроме добрых дел с собой в тот мир не унесешь. Александр Македонский, умирая, просил своих соратников похоронить его так, чтобы руки всем были видны. Ничего не взял с собою, НИЧЕГО. Невозможно взять!
Выходим из храма, покидаем дворик. Справа на перекресточке трёх дорог, в серединке стоит памятник. Сидит на скамейке поэт и смотрит на храм. Сворачиваем влево, по проселку идем к домику.
Здесь творил поэт. Из окна видна речушка, склон лужка, на нем коровы занимаются своим обычным делом, пасутся. Меж окон, в рамочке, стихотворение. Все, что видно из окна, прописано в нем. Ни одного слова лишнего и ничего не пропущено. Талант, он и в малом, и большом талант.
Домик совершенно скромный, но потолки высокие. Широкая кровать поэта так и стоит без одной ножки, подпертая чурбачком, стол, стулья, книжный шкаф. Ничего лишнего. На улице круглая площадка - цветник, вокруг громадные деревья-часы. На какое тень падает, столько и набежало времени. Аллеи столетних елей, дубов. Все основательно, на века. Вот береза с развилкой, посередке дуплушко, туда поэт клал колечко для своей невесты.
Выходим на речку, Сороть. Пологий склон к воде. Пушистая травка. Вот возвышается громадный дуб.
«....у Лукоморья дуб зеленый, златая цепь на дубе том...». Дуб громадный и зеленый, но цепи нет. Вместо нее заборчик с полметра высотою. В войну под дубом немцы соорудили блиндаж. Наши, сохраняя реликвию, не бомбили и не обстреливали это место. Берегли. Послали разведчиков и те, проявив твердость духа и великую смелость, в нужный момент немцев просто выкурили из укрытия, сохранив дерево.
Долго бродили мы по тем местам, где бродил в свое время поэт. Дышали тем же воздухом, смотрели в тоже небо. Ах, как хорошо дома на Руси.
Время совсем подкатило к обеду. На берегу реки расстелили укладочные столы, на которых обычно укладывают парашюты, разложили припасы, что Бог послал, а послал как обычно щедро, приступили к трапезе. В реке купаться не запрещено, и народ заплескался в Пушкинской водичке, вот и баян с аккордеоном огласили окрестности своими голосами. Народ запел. И такой замечательный праздник получился, что запомнился навсегда.