В восьмом классе у меня была задача – срывать уроки истории.
Лидером по красоте у нас была моя подруга Лиза, я же, учитывая неожиданное приобретение лишних килограммов, была лидером №2 – «по уму». А в чем состоит понятие ума в период гормональных цунами? Уж никак не в пятерках и послушании. В протестах и революциях оно состоит (про школьный колхоз и фиаско Шрайбикуса я расскажу как-нибудь в другой раз (там тоже было платье).
Почему именно уроки истории? – спросите вы. А потому что это был путь наименьшего сопротивления.
В области точных наук моё образование остановилось на слове «косинус», а в области естественных – на слове «валентность», и дальше не пошло. Однако читала я много, очень много, значительно больше, чем полагалось в моем возрасте. Причем без разбора, собраниями сочинений, с письмами и набросками пьес.
Пушкин, Чехов, Куприн, Олеша, Белинский, Маршак или Чернышевский – мне было все равно, лишь бы буквочки. Так я добралась до Ленина.
У нас дома было раритетное собрание сочинений 1920 года, которое потом, при переиздании, было тщательно очищено от лишних писем г-на Ульянова. Но и без откровенных призывов к террору и убийствам, там было много годного для троллинга училки истории – пламенной коммунистки по имени Надя.
Напомню, что шел 1982 год. До Горбачева и Перестройки было еще далеко. На школьных танцах под запрет попадали Абба и БониМ, а директором нашей школы была учительница физкультуры Антонина (не помню отчества) - в прошлом офицер ВВ.
На том уроке мы проходили понятие «социалистическое государство». Я подняла руку и сказала:
- Мы же можем верить Владимиру Ленину?
Надя удивилась и велела продолжать.
Я достала из-под парты том и раскрыла его на статье «Государство и революция», помеченной в учебнике как материал для дополнительного чтения:
- «Государство есть машина для угнетения одного класса другим, машина, чтобы держать в повиновении одному классу прочие подчиненные классы», - прочитала я внятно.
Надя расцвела: на поднадзорной клумбе подрастал пригодный для строительства мирового коммунизма цветок:
- Все верно!
- А мы ведь живем в социалистическом государстве? – я сделала акцент на последнее слово. - Вот я и хотела спросить: кто у нас кого угнетает?
Сейчас, через много лет, я понимаю, что на этот вопрос ответить можно было десятью разными способами, одновременно пояснив и за расклад, и за базар. Но пламенные революционерки, по странному стечению обстоятельств, редко бывали умными даже в те времена. Моя учительница не нашла ничего лучшего, чем спросить:
- А ты как думаешь?
Ну, я и выдала:
- Мне кажется, у нас класс чиновников угнетает класс интеллигенции.
В общем, дальше был цирк.
Меня вызвали к директору. Классную вызвали к директору. Маму вызвали к директору и объявили, что ее выгонят из партии. Беспартийная мама хлопнула дверью, заявив, что с такими строителями коммунизма только сельские сортиры строить, да и то с опаской…
Кончилось тем, о чем я уже писала: мы вместе с моей классной руководительницей, которая не побоялась за меня затупиться, перешли в другую школу.
Вы спросите, а при чем же здесь платье?
Оно присутствовало все это время в качестве декорации и дополнительного раздражающего элемента: шерстяное, коричневое, с форменным воротничком-стойкой, но урезанное почти до пупка.
Это тоже был протест.
Против чего-нибудь.