Это было в те далекие времена, когда день длился бесконечно, а клубника была размером с кулак.
Собрав небольшой провиант, осмотрев еще раз квартиру — все ли краны и окна закрыты, мы двинулись в сторону железнодорожной станции у висячего камня.
Городская духота короткого лета гнала нас в другой мир: дикую природу Урмана с пьянящим густым воздухом сосновых лесов, с бегущими в синеве отражающимися в озерной глади облаками. В первозданную чистоту и тишину, нарушаемую лишь пением птиц и нудным звоном комаров.
Дед с рюкзаком за плечами шел впереди, как и полагается главе семейства. Бабушка, одной рукой держа мою ладошку, в другой неся авоську с бутербродами и теплым чаем в термосе, семенила за ним.
Мои новые красные сандалии мелькали по крепко утоптанной дачниками тропинке навстречу летним историям.
Дорога к станции пролегала через смешанный лес, начинающийся почти сразу от главного проспекта. Будущий мегаполис еще только отстраивался, и деревья шелестели практически у порога.
Изумрудно зеленеющие дубы, огромные ладошки кленов, мелко подрагивающие пятачки ольховника, сомкнувшись кронами, густо укрывали аллею кружевной тенью, удерживая желанную прохладу.
Вывернувшись от бабули, я стала прыгать по солнечным пятнам на одной ноге. Устав, остаток пути прилежно плелась рядом, засыпая вопросами: можно ли есть желуди? Почему орехи называют молочными? Чьи норки вдоль тропинки, и что за птица стрекочет где-то там в зелени?
Бабуля, некогда учительница начальных классов, терпеливо отвечала на все мои "что, где, зачем и когда"
Совсем скоро из-за деревьев показалось железнодорожное полотно с присущим ему запахом. Незабываемая, волнующая смесь смолы и мазута с привкусом романтики и путешествий.
Купив билеты, мы присоединились к ожидающим на перроне электричку.
Проехал товарный — такой длинный и страшный, пугающий. Затих вдали его мощный гудок.
Это странное чувство любви и боязни поездов одновременно, когда обдает теплой удушливой и сильной волной разрываемого вагонами воздуха, подрагивает серый щебень, скрежещут ритмично перестукивающиеся колеса.
В такие моменты я крепко обхватывала ноги деда или цеплялась за бабулино платье. Испуганно тараща глаза, захлебываясь потоком ветра, пыталась сосчитать количество вагонов, сбиваясь в очередной раз со счета.
Загородная электричка подошла с небольшим опозданием. Народ с рюкзаками, котомками и тележками, толкаясь, протискивался в вагоны, пытаясь успеть занять сидячие места. Повезло и нам.
Один длинный гудок, и локомотив, громыхнув цепями, потянул за собой весь состав. Разговоры прародителей с соседями по обстоятельствам об удобрениях и зимостойких сортах меня не интересовали. Влипнув носом в вагонное стекло, на пару часов я получила увлекательнейшее занятие. Мелькающие столбы для проводов, одинокие полуразрушенные домишки, небольшие деревеньки и пасущаяся домашняя живность отвлекли мое внимание от монотонности поездки. За окном под перестук колес менялись декорации. Сверкали на солнце водоемы, заросшие камышом и плакучими ивами. Луга сменялись предгорьями. И чем дальше мы удалялись от столицы, тем чаще лиственный лес перемежался темнохвойной порослью.
Нам выходить на станции Урман. Кто был в наших краях, знает, что в переводе с башкирского это означает «лес». И так же называется небольшое село с одной главной улицей, единственным продуктовым магазином и только начальной школой; за окраиной села начинается сплошная тайга.
Соскочив на гравийный откос, деда подхватил меня, помог бабуле спуститься с высоких ступеней вагона.
Нужно было пройти через все селение, чтобы попасть на противоположную сторону, где, цепляясь за пологий склон, стояла бревенчатая изба с голубыми резными ставнями.
Кисейные занавески на окнах, небольшая русская печь, круглый стол, покрытый связанной бабулей кружевной скатертью. Дедом сколоченные табуретки да пара панцирных кроватей. Вот, пожалуй, и вся нехитрая обстановка деревенского быта.
Во дворе были колодец, баня, сарай для скота и птицы — приземистый, покосившийся, темный. Живность не держали, поскольку не жили круглый год там — наездами лишь. В сарай я не решалась заходить одна. Пугал душный запах застарелого навоза — стойкий, мрачный, дополненный нотами лежалого сена и дровяной поленницы, с глухим лесом за прудом перекликающийся словно. Любопытство неоднократно загоняло меня туда, и всякий раз я опрометью вылетала наружу. Все-то мне домовые чудились за паутинами в углах...
Домишко наш почти что на краю села был, предпоследний, значит.
В соседях с одной стороны многодетные проживали, пятеро детишек было у них. Их бабуля странным словом называла - баптисты. Дружные, работящие, с зарей на ногах и так до сумерек. Детки постарше, управившись по хозяйству, меня играть во двор да на пруд зазывали. Младшим ползунки на заборе сушили. Парное молоко бабушка у них покупала. Корова хорошая была — молочная. На вечерней заре, с выпаса возвращаясь, вымя до земли домой приносила. Детям свежего молока — вдоволь, и на сливки со сметаной хватало.
С другого бока избушка без курьих ножек приткнулась. Сухонькая одинокая старушонка там жила. Кошка ее под стать хозяйке - без слез не взглянешь, но охотница отменная. Все больше около кур в сараюшке обитала — мышей ловила. Так они век и коротали.
Селяне побаивались бабку, за ведьму принимали. Никто толком не знал, откуда она взялась, сколько ей лет: неразговорчива она была, но ко мне прикипела. Нет-нет да и принесет свежих яичек или плошку ягод городскому худосочному ребенку. Ведь по мнению деревенских, если не кровь с молоком — то не жилец уже. От нее я узнала и впервые попробовала синевато-чёрную ягоду с сизым налётом - иргу. Мало кто с ней знаком, редко выращивают, а зря. Уж больно вкусная да полезная.
Помню, ворона дохлая в старухином огороде на жерди висела, за ногу привязанная.
Зачем? Чтоб другим пернатым урожай воровать неповадно было.
Год тот был на ягоду щедрый. Созревающий желто-зеленый крыжовник ветки к земле клонил. Рубиновыми каплями горели ветви красной смородины, прозрачно мерцали гроздья белой. Ниже по склону, как мне тогда казалось — бесконечно огромного земельного участка — живой изгородью росли черная смородина, малина да репейник с лопухами невиданных размеров.
А какая клубника в огороде алела, не поверите — размером с мой кулак!
Бабуля ох как любила новые сорта высаживать. Угощать соседей, да нам к завтраку с молоком - вот где сказка! Сейчас вот думаю — кулак был маленький или клубника действительно большая?
И в тайге ягоды — земляника, костяника, ежевика и малина дикая поспевали. Сельчане с полными корзинками возвращались. Зимы в наших местах долгие, студеные. Ну как тут дарами природы не запастись? Ягод заготовить, трав насушить: зверобоя, душицы, иван-чая, да мало ли знаючи. Орехи да грибы скоро пойдут. В холодное время года все сгодится. И чай душистый будет с медом и вареньем.
Вот и мы с дедом снарядились.
Мазью какой-то против комаров меня вымазали — горькая до ужаса! Гнуса там видимо-невидимо, местность болотистая, звон в воздухе от несметного количества. Того и гляди вусмерть покусают. Спасала все закрывающая одежда — только лицо да кисти рук открыты.
Дед себе ведерко пятилитровое взял, мне консервную банку на проволоке приспособил. Бывший разведчик, он хорошо ориентировался на местности, тайгу словно карту читал. Тропы лесные знал, повадки животных. Пошли мы. Глухие места, заповедные, уральские. Мох стволы деревьев покрывал, под ногами пружинил. Ох и страшно было — от деда ни на шаг. Зверя дикого много: волки, медведи, рыси водились. Сельчане предупредили — смотреть в оба. Дед зорко всматривался в таежную тишину, изредка нарушаемую выстукиванием дятла. Знал, что рысь долгое время может сидеть на высокой ветке и нападает молниеносно. «Умный зверь. Человека особо не боится, нападает исключительно редко. Шея — место атаки, — объяснял дед, — вскакивает на спину, пытаясь прокусить. Те, кто в таежных лесах подолгу бывают, специальные защиты от диких кошек носят».
Повезло нам не столкнуться с нею, но с той поры сохранилось неприятное чувство холодка и животного страха. В какой бы лес забрести ни пришлось — я настороже. Вернее — шея моя.
Ходили недолго. Зато ягод набрали много, и не только ароматной земляники лесной. Костяники — красных кисловатых бусин да темно-фиолетовой ежевики немного попалось. Заросли дикой малины хорошо обобраны: медведь лакомился, по всему видно. Дед по приметам определил, что не так давно хозяин леса тут был, и мы домой заторопились. Комары и слепни изрядно надоели, кусать не могли — мазь помогла, а вот ягода от пальцев с горчинкой стала.
Бабуле работы прибавилось: обработать, помыть ягоду, сварить компот или джем. Деда баньку подтопил — смыть остаток дня. Как бы долго день ни тянулся, все же и он подходит к концу. Стадо с выпаса возвращалось в село, гремя колокольцами. Слышались редкие щелчки кнута пастуха. Жарко завтра будет — рыжая корова впереди идет.
--
Спасибо за лайки и подписку на мой канал. До новых встреч )