История началась в городе Москва, в поезде Москва-Мурманск. Так далеко никогда не ездил, поэтому двое суток не отрывал взгляд от окна, прерываясь лишь на сон.Час за часом убегала Центральная Россия. Поля и леса, города и деревни Средней полосы медленно меняли свой облик.
Понемногу менялась природа, другими становились избы в деревнях. Уже проносилась мимо Карелия, с её лесами, болотами и великолепными озёрами, главное из которых, Онежское, просто поражало воображение своим спокойным величием и размерами. Поезд шёл вдоль озера несколько часов. Потом я первый раз в жизни увидел горы - Хибины. Знаю, что они считаются небольшими, но мне, никогда не видевшему даже обычной сопки, они казались великолепно-огромными.
Начало марта. Город Мурманск встретил зимней стужей, огромными морскими портами, где грозно стояли у причалов атомные субмарины, океанские суда. Поразила меня тогда и структура расположения районов города. Можно было ехать минут двадцать не встретив ни одного дома, завернуть за очередную сопку и оказаться в уютной, окружённой со всех сторон скальным щитом долине, сплошь застроенной современными высотками. Лишь чуть позже понял, что Север не юг и даже современной архитектуре не дано диктовать своё "Я" в тех местах. Люди обустраиваются там, где им позволено, а не там, где они хотят.
Весна взорвалась в мае, когда с сопок по склонам и дорогам хлынули настоящие реки ледяной талой воды, мешая людям, не давая проезда машинам. Наступило время собираться в путь и мне. Всё дальше на север.
Вертолёт МИ-8, в простонародье "Мишка", перегрузили настолько, что пришлось взлетать с разбега. В те годы, а был это июнь 1995-го, у лётчиков были серьёзные проблемы с топливом и парком рабочих машин, поэтому каждый рейс набивался, как говорится, под завязку. Так что сидели мы, нас было двое, на тюках с крупой, солью, банками консервов и других необходимых предметов.
Внизу проносилась тундра с редкими вкраплениями растительности. Вертолёт нещадно трясло, что-то шумело, свистело, гудело и лязгало, и я дико завидовал лётчикам, которые были в наушниках.
Земля под нами вдруг исчезла, и потянулась ровная, однообразная поверхность свинцового цвета. Мы летели над Баренцевым морем. Сразу хочу сказать, что полёт на старом, перегруженном вертолёте, над ледяными водами этого моря, вызывал интересные ощущения в душе.
Наконец, под нами снова появилась суша.На этот раз уже без островков растительности, а лишь покрытая толстым ковром травы в долинах, серыми скалами сопок и множеством озёр и ручьёв, больших и малых. Изобилие этих небольших водоёмов удивляло.
Конечная точка. Мы добрались! Вертолёт трясётся при посадке, подпрыгивает разок, и медленно затихает гул двигателя, оставляя лишь свист в ушах. К слову сказать, свистеть в ушах будет ещё пару часов. С одним из "местных жителей", прибывшим несколькими месяцами ранее, мы выгружаем "борт"(как буду называть его в дальнейшем). Пилоты выкуривают по сигаретке и...мы остаёмся с ворохом имущества на небольшой травяной площадке, в окружении мрачных сопок, с одной лишь дорожкой петляющей куда-то наверх, к маленьким деревянным домикам с мачтой Российского флага.
Рядом стоит доисторическая конная телега, о двух огромных деревянных колёсах, с деревянными же спицами в руку толщиной. Имеется небольшая площадка для груза и две оглобли, но лошади поблизости не видно. Понятно! Лошади это мы.
Отчего бы и нет? Мы быстренько наваливаем весь ценный груз на телегу, впрягаемся втроём и со стоном и скрипом начинаем "восхождение". Это казалось трудным тогда. Теперь, вспоминая, лишь вызывает улыбку. Полчаса или час, а может полтора и перед нами открывается мир, в котором мне предстоит провести два года жизни.
Человеку, никогда не жившему вне города, может стать страшно от такой перспективы, но в этот момент мне стали понятны известные слова "Если ты полюбишь Север, не забудешь никогда!". В этот момент я полюбил Север! Любил его каждый день, все два года, в любую погоду. Люблю и теперь!
Перед нами открылась маленькая, уютная долина, с двух сторон закрытая от ветра могучими, обрывистыми сопками, с третьей - смотрящая на незнакомую мне, но довольно широкую реку, а с четвёртой... С четвёртой стороны раздвинуло горизонт грозное и суровое, могучее и прекрасное Баренцево море, окраина Ледовитого океана.
В долине было множество вездесущих маленьких озёр, между которыми весело журчали ручьи, а на самом ровном и сухом месте стояло несколько деревянных домиков, пока непонятного мне назначения. Мы стронулись туда, по уже ровной и хорошо утоптанной дороге.
Вот эти маленькие озерца, что можно рассмотреть на фото, называются - "ламбеда". В Кольской тундре их великое множество! На вершинах сопок и в долинах, маленьких и побольше, полностью безжизненных или наоборот, кишащих жизнью. Все они соединены между собой ручьями, перешагивая через которые, бывало, цепляешь сапогом спину форели или другой рыбы.
Прибыв к месту назначения, а это была маленькая арктическая пограничная застава, с удивлением обнаружил, что наш личный состав всего десять человек. Начальник заставы, прапорщик и восемь бойцов, включая нас, новеньких. После ознакомления с местом службы жизнь у нас пошла своим чередом. К моему великому удивлению никакой "дедовщины" и тех ужасов, что происходят в городах и на юге, у нас не было. Работали все поровну, ели поровну и спали поровну. Север не прощает дедовщину это понял потом. Зимой. От того, сколько нас и как мы себя ведём, зависело многое. Например - наша жизнь. Не успеешь заготовить на зиму уголь и дрова - замёрзнешь. Не выгрузиМ продовольствие до штормов - тоже не сахар. Поэтому, когда пароход привёз запасы на зиму, в прилив работали все. Прилив ночью - работаем пока не кончится. Спим не раздеваясь, все в угольной крошке, включая начальника заставы, и снова прилив. Опять поплыли по рукам брёвна, тонны угля, бочки с соляркой, продукты.
Потом отсыпались все.
А дальше ежедневный, с утра до ночи, подъём всего этого наверх, сотни метров в крутую сопку. Каждый день. Целый день. А дни уже перестали быть бесконечными и стремительно сокращались. Груз надо было поднять до конца августа, иначе заметёт.
Но и в эти дни я любил Север! Любил редкие солнечные дни, когда море становилось из свинцового таким синим, что яркости цвета позавидовал бы любой коралловый атолл со своей лагуной. Любил любопытных морских котиков, касаток, пускающих фонтаны в море, шмыгающих под ногами зайцев, наглых ворюг лис, оленей. Но об этом позже. Зима приближалась, и наше хозяйство уверенно перекочёвывало в сараи и склады.
Всему есть начало, но и конец тоже. Наступил он и подъёму грузов. Уголь был в угольниках, брёвна напилены, еда на складе, а солярка у меня в цистерне. Почему у меня? Забыл рассказать. Я был назначен оператором четырёх наших дизель-электростанций, из которых пока работала лишь одна, 10-ти киловаттная, да и та с трудом.
Последние несколько лет зимой на заставе света не было. Обычно дизель ломался посреди осени и починить до весны его уже не удавалось. Пока он ещё работал. Находилась моя дизельная метрах в пятистах от заставы, ближе к морю, за маленькой сопочкой, чтобы гул двигателя не мешал людям. Было у меня довольно уютно. Тепло от работающего двигателя и маленькая комнатушка-слесарка, со старым, но очень удобным креслом, в котором читал книги в свободное время, завернувшись в промасленный бушлат.
Именно в этом кресле, под шум дизеля и свист ветра за маленьким окошком, открыл для себя Гюго, Балашова, Яна и многих других замечательных писателей. В наследство от СССР нам досталась неплохая библиотека. К великому сожалению, она была никому не нужна по назначению, свалена огромной грудой на бывшей конюшне и приходилось перекапывать горы книг о революции в Средней Азии, чтобы найти что-то стоящее.
Так, дни шли за днями, и 15 сентября наступила Зима. Почему с большой буквы? Потому, что это была именно Зима.
Перемещаться лицом к сплошному напору ветра и снега было невозможно и приходилось идти до заставы спиной, ложась на ветер, лишь иногда поворачиваясь подсветить дорогу в белой мгле мощным фонарём, висящим через плечо на ремне. Пурга длилась пять дней без перерыва, и все пять дней мы не выходили наружу, даже часовые. Тогда и замолкла моя электростанция и не было никакой возможности до неё добраться.
Когда немного поутих ветер, мы не смогли выбраться наружу и пришлось одному выползать через узкое окошко в поварской. Там дверь открыть удалось.
Причина закупорки выяснилась это оказался огромный сугроб, который намело от здания заставы до домика начальника. Такой огромный, что когда прокопали в нём тоннель и открыли всё-таки дверь, то сверху ещё было столько снега, что потом спокойно ходили поверху с грузом. А начальник прогуливался к нам из своего домика по снежному коридору, высотой в рост человека.
Но это не значит, что на севере столько много снега. Просто наша, такая уютная летом, долинка, зимой образовывала снегосборник со всех окрестных сопок, на которых при сильных ветрах снег лежать не мог. Вот и выходило, что если в одном месте глубина снега пара метров, то совсем недалеко его практически нет и то тут,то там торчат кустики сухой травы.
Не забуду рассказать и про двух наших свиней, выбраться и покормить которых, мы не могли все дни вынужденного заключения. Когда им,наконец,принесли бидон с болтушкой, их рёв был подобен медвежьему и слышали, наверное, все окрестности.
Свиньи были двухгодовалые и им откровенно не повезло с судьбой. Летом они бродили по тундре без присмотра, в поисках пропитания и ни один зверь, будь то медведь или росомаха, не покушались на них, поскольку свиньи были хоть и тощие, но злые как дикие кабаны. Вечером они спокойно возвращались с прогулки, получая законную порцию испорченной муки с водой.
Электростанцию починить, как и моим предшественникам в предыдущие зимы, не удалось. Солнце давно ушло в жаркие страны, света становилось всё меньше. Начальник заставы выдал нам три закопчённые керосиновые лампы, по колбе к каждой и наказал их беречь. Колб осталось мало. Заправляли мы их соляркой, отчего они нещадно коптили, а фитили резали из полосочек солдатских одеял.
Наступала полярная ночь....
Ватные штаны поверх камуфляжа. Валенки и овчинный тулуп поверх бушлата. Ушанка шестьдесят второго размера( зависть всей заставы) закрывает всё лицо, оставляя только глаза и нос. Напарник помогает опоясаться снаряжением, закидывает за спину автомат и всё - ты превращаешься в куклу, которая может ходить в любой ветер и мороз, главное не упасть.
Рутинно звучит приказ "на охрану Государственной Границы", и ты выходишь отыскивать уставшего предшественника. Как правило, он стоит за ближайшим поворотом, в нетерпении предвкушая смену, горячий чай с хлебом и заслуженный сон. Хлеб мы пекли сами и от того, что продаётся в магазине он сильно отличался.
Наконец, сменившийся боец радостно топает к заставе и ты остаёшься один на один с полярной ночью. Один ли? Совсем нет! У часового есть множество развлечений, соседей, попутчиков, не менее любопытных, чем человек. Самый главный попутчик это лисёнок. Точнее - уже молоденький лис. Или лиса, кто их разберёт. Строго сохраняя дистанцию метров в десять он ходит с тобой вместе, иногда пропадая, но после обязательно появляясь.
Это один из пушистых спутников часового. Второй это хитрая ласка, которую поймать стало чем-то вроде спорта, поскольку этот тонкий и вёрткий зверёк прокопал кучу ходов под наш ПФС (продовольственно-фуражный склад) , большой сарай с кучей еды, попросту говоря, и постоянно подтачивал нашу продовольственную боеготовность. Снежно-белая, тонкое, длинное тело, сколько раз мы её видели, но руками не возьмёшь, а делать что-то иное просто было жаль. Она жила как могла, там же, где и мы.
Третье развлечение - пугать оленей. Зимой они разбиваются на семьи и больше не ходят стадами. Обычно у одного быка несколько коров и пара подросших оленят. Когда они становятся на отдых, бык следит за местностью, а остальные мирно дремлют на снегу. Развлечение состояло в том, чтоб подкрасться, под прикрытием сопки, метров за 10-15 до быка и неожиданно выскочить, заорав что-нибудь. Видели бы вы его глаза! На полминуты, наверное, он впадает в ступор, решая, что делать, а остальные не двигаются, пока главарь не решит ребус. Потом срываются и смешно, враскорячку бегут прочь от дурака в тулупе. Им ведь невдомёк, что мне ещё не один час тут бродить в одиночестве.
Хотя, какое одиночество может быть на Севере? Одиночества быть не может, когда ты стоишь на твёрдом снежном насте, настолько спрессованным ветрами, что не остаётся следов от валенок, а над тобой висит огромная, сияющая Луна, она во много раз больше обычной где-нибудь в средней полосе. Связано это с более тонкой атмосферой на полюсах и каким-то образом с самими орбитами Земли и её спутника.
Добавить сюда чистейший, прозрачный воздух и неимоверное количество звёзд, усыпавших весь небесный свод сплошной россыпью больших и малых скоплений, но всех затмевает Млечный путь, его даже нельзя назвать каким-то другим именем.
Сплошная огромная полоса звёзд, настолько ярких и многочисленных, что местами сливающихся своим светом вместе и сияющих не уступая Луне. Белизна снега так же добавляет света, так что полная темнота окутывает тундру только во время сильной пурги, в ясную же погоду всё видно достаточно хорошо и без фонаря.
Северное сияние. Северное сияние стало для меня таким же чудом из книг, как и всё на севере. Часто оно являет себя лишь чёрно-белыми всполохами в небе, не представляющими особой красоты, а лишь удивляющие поначалу, как природное явление. На него быстро перестаёшь обращать внимание. Единственное, что понимаешь, увидев такое сияние это то, что завтра не будет сильного мороза.
Потому, что предвестник сильного мороза, это сияние цветное, и чем отчётливее, ярче и агрессивней ведёт себя это чудо, тем сильнее будет вскоре мороз.
Разноцветные всполохи перечёркивают участки неба, Млечный путь, звёзды. Длинные полосы разных цветов прорезают небо, делятся, меняют цвет, закрывают и открывают звёзды. Некоторое время замирают на месте, и снова переливаются на другой край небосвода. Великолепное зрелище.
Но человек ко всему привыкает. Привык со временем и я.
Рутина службы и просто жизни затянула и всё это, оставаясь красивым и отпечатываясь в памяти, всё же стало обычным. К тому же, нас поджидали более материальные вещи, а именно, трудности с отоплением, без которого выжить нельзя.
Высокие чины, где-то на юге, пришли к выводу, что угля и дров в половину меньше требующегося нам будет достаточно, поэтому мы тянули их как могли. Котлы топились не для тепла, а для того, чтобы не замёрзли батареи. Холод в помещениях не позволял ходить без накинутого на плечи бушлата и всё равно, до весны мы не дотянули. Уголь и дрова закончились вскоре после нового года.
Но Север не так скареден, как может выглядеть! Мы жили на диком берегу, где нет деревьев и негде напилить дров, но есть море. Море, которое бессчётные тысячелетия выносило на берег плавник. Путешествующие по океанам доски от старых и новых кораблей, стволы деревьев, унесённых где-то южнее в море, ветки, брёвна, отточенные водой до гладкости слоновьей кости и просоленные водой до крепости камня. Все они оседали год за годом, век за веком, в мелких бухточках прибрежных скал, слой за слоем выкладывая спасение, дарованное нам природой.
И потянулась редкая цепочка людей с верёвками на плечах, от заставы, к ближайшей бухточке. Туда пустой, обратно с вязанкой за спиной. С утра и до вечера. Сменялись часовые и дежурные, повара и радисты, и шли, шли. Туда - обратно, в те несколько часов дневного, пасмурного света. Каждый день, день за днём.
Котлы, предназначенные для топки углём, пожирали дрова с жадностью и удовольствием. Как лакомство.
Ближе к весне у многих, и у меня в том числе, стали шататься зубы, а откусить без боли хоть что-то твёрже хлеба, стало невозможно. Перемороженный лук ели как яблоки, но сколь-нибудь видимых результатов это не приносило. Помогал ненадолго лишь редкий случай употребить чеснок, который в письмах мы все просили прислать нам в посылках из дому. Борт прилетал за ту зиму всего раза два или три, привозя груды накопленных в отряде писем и посылок от родных.
Именно поэтому, такой радости, как увидеть на облаках солнечный свет, не забыть никогда. Мы с товарищем долго лезли по крутому склону на самую высокую сопку в окрестностях. Запыхались, пару раз чуть не срываясь вниз, но когда достигли вершины нас ждала самая желанная за всю зиму награда. В лицо ударили яркие лучи солнечного диска, лишь самым краем появившегося на горизонте тундры. Лишь край, но сколько было радости! - Перезимовали!
И пусть впереди было ещё много дней снега и холода, но эти лучи были знаком, что всему есть конец.
Наступил он и Полярной ночи.
Весна за полярным кругом
С появлением солнца ничего сильно не изменилось. Всё так же дули снежные ветры. Всё также цепочкой мы носили дрова в ненасытные глотки котлов. Было также холодно и не хватало витаминов. Основной нашей пищей были макароны с олениной, перемёрзшая, сладкая картошка и такой же мороженный лук. Ещё наш великолепный хлеб, сгущённое молоко и чай.
Теперь часовой не ходил вокруг периметра, а в хорошую погоду, стоял на вышке. Отстоять там четыре, а при усилении и шесть часов, тоже непростая работа, но находились развлечения и там. Посмотреть на проходящие мимо суда в огромный бинокль, крутящейся на станине. За стендом с силуэтами кораблей НАТО, была спрятана толстая и интересная книга, зачитанная до дыр. Иногда в гости кто-нибудь поднимался или звонили по полевому телефону, если олени не порвали провода.
В плохую же погоду, продолжали обход заставы, и в связи с этим не могу не вспомнить один комичный случай, произошедший со мной, когда я ходил часовым в ночь. Как раз днём, перед моим дежурством, у нас был банный день, и подмёрзнув немного, зная, что в бане сейчас тепло, я немного нарушил устав и решил посидеть погреться. Не особо шумя подошёл к чуть приоткрытой двери в баню, зашёл, закрыл её за собой и, о блаженное тепло! Расстегнул тулуп, присел на лавку покайфовать и вдруг слышу тихий шорох. Медленно поправляю автомат, включаю ФАС-фонарь, а это мощная штука, почти как маленький прожектор, направляю его внутрь бани, и что я вижу! По всем лавкам, как в лодке у Деда Мазая расселись зайцы, никак не меньше десятка! Сидят, щурятся, смотрят на меня и хоть бы что! Даже с места не сдвинулись. Посмеялся, застегнулся, поскольку уже согрелся, если не увидят на посту, то ждут неприятности, и покинул сию столь гостеприимную для всего живого баньку, оставив дверь чуть приоткрытой, чтобы утром они смогли вовремя смыться по своим делам. Такая вот вышла история.
Чем выше поднимался солнечный диск, тем ярче сиял снег, блистая так сильно, что приходилось иногда надевать простенькие солнцезащитные очки.
Потом появились первые признаки настоящей весны. Бегущие парой росомахи, стаи уток в устье реки. У нас река не замерзала, из-за порогов и водопада, выше по течению, но дальше её сковывал лёд, и когда наконец в море пошли льдины, это и значило, что весна пришла. Пускай ещё долго мы рыли сугробы и мёрзли, но дни были всё ярче и длиннее, а ночи всё короче и короче. По реке вовсю шёл лёд, появились первые птицы и морские котики, а один раз я увидел настоящего моржа, греющегося на камнях, который при виде меня мигом плюхнулся в море.
Понемногу оголились сопки, окрасив всё в свой серо - стальной цвет, сугробы заметно осели, покрывшись хрустящим и каверзным настом. Идёшь по нему без опаски и вдруг проваливаешься по пояс, а потом выползаешь обратно, с нехорошими словами.
Был уже конец мая, начало июня, когда снег остался только на тёмных склонах сопок, куда нет пути солнцу. Весело журчали ручьи отовсюду, уже чувствовалось тепло солнечного света, когда я увидел ещё одно чудо Севера.
Буквально в считанные дни тундра просто взорвалась зеленью травы! Через неделю уже качали головками цветы, а через две она была живым ковром из разного рода трав, цветов, кустов черники и голубики. Повсюду шебуршилась живность, кто-то собирал семена, кого-то ловил, пищал и бегал. Зайцы, лисы, ласки попадались на каждом шагу. Весна перескочила в лето одним мгновением. Жизни нужно было торопиться, ведь скоро снова зима. Ну а пока - лето!
Поддержать автора - 2202 2013 9472 7818 Спасибо за поддержку!
