В Буру была только начальная школа, а девочкам надо было учиться дальше. Старшие дочери, Галина и Тамара, начиная с пятого класса, учились в Киренске, жили на квартире у чужих людей, приезжая домой, в Бур, только на летние каникулы.
Тамара (моя мама) потом долгие годы не любила конец августа и начало сентября, даже тогда, когда провожала в школу нас, своих детей, а день первое сентября стал всеобщим праздником. Это время года в её сознании навсегда было связано с отъездом « в люди» из тёплого родного очага, разлукой с самыми родными людьми на целый учебный год. Она говорила:
- Как приближается сентябрь, так на сердце «скомотúт».
Этого слова я не нашла ни в одном словаре. По смыслу, наверное, это близко к тому, когда «на душе кошки скребут» или наваливается тоска. Однако, глубинный смысл этого слова и вся гамма переживаний, связанных с отъездом из родного дома, до конца понятны только тому, кто сам это испытал.
В людях
(рассказала Тамара)
В конце августа папа привёз нас с Галиной в город. Меня поселили у дальней родственницы. Папа оставил мне мешок картошки и немного хлеба на первое время. Хлеб я съела очень быстро, т.к. приготовить картошку на печи у хозяйки было почти невозможно. Училась я с первой смены. В первый раз утром, когда я встала, чтобы собраться в школу, печка у хозяйки была холодная. Я почистила 2 картошки, залила водой и оставила в кастрюльке на холодной печи.
Когда тётя Валя затопит печку, картошка сама сварится, - подумала я.
Придя из школы, я увидела, что печка уже протоплена и закрыта, а моя картошка стоит, так и не сваренная, сырая. Хозяйка отодвинула её на край печи. Пришлось жевать сырую картошку. Так продолжалось всю неделю. Только в воскресенье, когда не надо было идти в школу, я дождалась, когда затопили печь, и сварила картошку. Сварила побольше, чтобы хватило на несколько дней: рассчитала, чтобы съедать по одной утром и вечером. Однако, картофелины в кастрюле убывали быстрее, чем я их съедала. Точно так же картошка убывала из куля.
Потом папа поселил нас с Галиной к другим хозяевам. Это были татары, пожилая пара, и у них не было детей. Жили они не бедно. Они не брали от нашего скромного запаса еды ни крошки, печку затапливали рано утром, и я могла сварить на ней незатейливую еду. Когда в следующий раз приехал папа, хозяева дома стали просить его отдать меня в дети. Женщина открыла сундук, стала доставать из него разные наряды.
- Всё будет его! – говорила она, показывая на меня.
Когда началась война, ввели хлебные карточки, и я каждый день получала свою пайку хлеба. Её нужно было растянуть до следующего дня. Однако, пока я шла домой, отщипывала по маленькой крошечке и отправляла в рот… не жевала, а чтобы растянуть, просто держала её во рту… и всё равно от пайки скоро не оставалось ни крошки.
Утром на уроке математики Милетий Алексеевич Трифонов задаёт задачу. От голода кружится голова… Не то, чтобы решать, даже в условие задачи не могу вникнуть. Учитель видит, что его ученица не в форме. Громко говорит:
- Красноштанов, ты что крутишься, не решаешь задачу, вон Пешкова уже давно решила!
Слова Учителя пробуждают, мобилизуют мысли (доверие надо оправдывать!), и вскоре Пешкова поднимает руку, задача решена.
Однажды Милетий Алексеевич заболел, его долго не было... В класс пришла другая учительница. После уроков-праздников начались уроки серые и тусклые. В классном журнале выстроились двойки, заменив пятёрки и четвёрки. Наконец, Милетий Алексеевич вернулся! Зашёл в класс под громкое "Ура-а-а-а-а!!!!" Однако лицо учителя не было радостным. Коротко поздоровался, сел за стол, открыл журнал... Посмотрит в журнал, потом поверх очков на ученика... удивлённо, укоризненно, молча. Ученик при взгляде любимого учителя опускает голову... стыдно за двойки. Посмотрел на каждого... отбросил в сторону журнал, встал:
- На чём мы с вами остановились?
Лес рук! Начинается урок-праздник, урок нестандартного мышления, урок оригинального решения задачи, урок-творчество.