Одна из самых трагических страниц в истории России XX века – политические репрессии и террор в 1930-е гг. Можно говорить о жертвах большого террора сухим языком цифр и статистики, но куда более яркую картину страданий и несправедливости дают семейные истории. Свидетели большого террора, наши деды, уходят, но память о пережитом ими должна продолжать жить. Этот текст создан на основе воспоминаний репрессированных Т.В. Юшкевича, участника Первой мировой войны, героя гражданской, начальника оперативного отдела штаба и самого штаба засекреченной 1-й конно-механизированной армии, и его жены А.И. Родиной.
Сам Тарас Васильевич говорил: «Свои воспоминания я записал на девятом десятке и не рассчитываю, что они когда-нибудь они будут напечатаны. В них только искренняя исповедь перед собственной совестью человека, честно занимавшего свое место в семье народа. Я думаю, мой жизненный путь может представлять интерес хотя бы тем, как крутые повороты судьбы формируют и изменяют сознание человека. С детства мне внушали, что человек должен сам, своим трудом строить жизнь. Я верил в свою судьбу и с детства самоотверженным трудом старался заслужить её внимание и содействие. Но несмотря на все мои страдания, она была глуха, слепа и коварна; почти всю мою жизнь держала меня в самых тяжёлых материальных условиях и часто заставляла балансировать между жизнью и смертью. Я понял, что при любом, даже социалистическом, общественном устройстве, то есть там, где жизнь человека обуславливается чужой (субъективной) волей, судьба – это слепая стихия, неподвластная его воле».
Родился Тарас Юшкевич в 1896 году в белорусской глуши под Полоцком, в деревне Святица, где его дед Лукаш Юшкевич, государственный крестьянин, получил надел после отмены крепостного права в 1891 году. Для семьи Лукаша Юшкевича надела хватало, но когда он поделил его на троих сыновей, началось малоземелье и бедность. В семье одного из сыновей, крестьянина Василия Лукича, и родился Тарас Васильевич и стал восьмым её членом. Рождались дети и ещё, но тяжёлый быт вносил в количество членов семьи свои суровые коррективы, и только могучая генетика родителей стабилизировала её на цифре 9. Как прокормить и прикрыть наготу этой большой семьи, часто представляло неразрешимую проблему родителей.
Патриархальная старина с её мрачными домостроевскими нравами внушала в земной жизни самые минимальные материальные и культурные потребности. Быт и питание – самые скромные, из книг был один часослов. От бесов, домовых, русалок да и вообще от всех зол спасением была религия. Хозяйство было натуральным, трудились все: пахали, сеяли, косили, молотили, пасли скот, пряли, шили одежду, плели лапти. Были кузнецами, бондарями, зимой плели сети. Но моральные устои были высокими. Хулиганство, воровство и пьянство почти отсутствовало. Несмотря на унылый быт, люди старались жить весело. Сами своими силами и средствами развлекали себя. В свободные вечера – посиделки, а в праздничные – вечеринки, на которых при наличии балалайки, гармони, скрипки с цимбалами – танцы. Пели много и красиво, особенно женщины.
Дети с 6-7 лет привлекались к изнурительному труду: летом – по сельскому хозяйству, а зимой по 10-12 часов в сутки вязали «уклейницы» – сети для ловли уклейки. Некоторых отдавали внаймы, потому что прокормить большое количество детей возможности не было. Девочек от этой участи оберегали, она касалась только мальчиков. Первым был отдан внаймы брат Семён, а затем и сам Тарас. С 10 лет на самых кабальных условиях ему пришлось работать в деревнях Липовки, Межна и Апанасковичи. Характер у Тараса был покладистый, он никогда ни от какой работы не отказывался, а стало быть, и «в людях» мог достойно поддержать трудовую честь семьи, что общественным мнением ценилось высоко. Тарас Васильевич вспоминал: «Хорошо помню мое первое «место работы» в Липовках, у семьи Денисенко. Моя годовая зарплата 6 рублей. Днем в поле пас скот, а ночью присматривал за лошадьми. Осенью – ручная молотьба цепами, а зимой – уход за скотом и заготовка дров. Никаких выходных. Одежда – с плеча стариков, соответственно, подкатанная и подвязанная. Питание – за общим столом. Пасти скот ребенку было тяжело и скучно – коровы и лошади все время норовили разбежаться, а то и забраться в чей-нибудь огород. И чего только не передумаешь за долгие дни, недели, месяцы, годы во всеотупляющем одиночестве среди беспредельной и тогда мало понятной мне тогда природы. Развлечься я мог только уже надоевшими песнями, разбавленными собственным каламбуром. Труд, однако, был мне не страшен, а в части питания и одежды в наймах часто было даже лучше, чем дома. Это обстоятельство заставило меня смотреть на своих хозяев как на благодетелей и работать изо всех сил. Но участь наймита угнетала меня, потому что заставляла думать, что у тебя нет и не может быть ничего личного, что твой удел старательный труд, и только».
Братья подросли. Семён отучился на кузнеца, был призван в армию и служил в г. Рига. Там же в порту устроился на работу и брат Николай, а по его рекомендации ночным сторожем у элеватора приняли и Тараса. Большой город, новый народ, огромный элеватор, перегружавший зерно с железнодорожного транспорта на морской, большие пароходы, ломовые извозчики, шумный и суетливый порт – все это он увидел впервые и, конечно, терялся. Сидя в сторожке и коротая свою нудную, бездеятельную «службу», Тарас недоумевал: за что же платят ему такие солидные деньги – 28 рублей? Чтобы переменить эту тягостную для рабочего человека обстановку, он попросил о переводе, и его перевели на склады грузчиком, где он охотно ворочал многопудовыми тюками льна и зерна, экспортируемых за границу. Остаток зарплаты Тарас неукоснительно отправлял родителям в деревню. Только с их разрешения он купил себе костюм-тройку, ботинки с галошами, шляпу, гуттаперчевую манишку и галстук и по праздникам щеголял в них на зависть сверстникам.
Т.В. Юшкевич вспоминал об этом периоде своей жизни: «В знакомой деревенской среде я был общителен и жизнерадостен, а, попав в незнакомую и более культурную, становился застенчивым и замкнутым. К началу жизни взрослого человека я оказался совершенно отсталым. С детства привычная рабская покорность своей судьбе, терпеливость, слепая вера в «авторитеты», наивная деревенская простота и слишком чуткая совесть были тем грузом, под тяжесть которого я жил. Свою отсталость я хорошо сознавал и изо всех сил старался ее преодолеть».
В 1914 году умер отец. Братья Семен и Николай уже были в солдатах. Дома оставались мать, сестры Катя и Настя и старший брат Иван, также подлежавший мобилизации, но всю войну уклонявшийся от неё. Тарас Васильевич потом благодарил брата: «Братское ему спасибо за то, что, рискуя многим, он сберёг наше семейное «гнездо», которое давало приют матери, малолетним сестренкам и морально поддерживало нас, братьев, тем, что в трудную минуту жизни мы сможем найти в нём передышку, что часто случалось». В августе 1915 года был призван и Тарас и направлен в Красное Село, в запасной батальон. Однажды пришли вербовщики: «Кто желает в гвардию?» И так Т.В. Юшкевич попал в запасной лейб-гвардии Семёновский полк, а там – в учебную команду, где и познал все прелести службы царской.
Начальником учебной команды был штабс-капитан князь Туманов. Но солдатская доля зависела не столько от офицеров, сколько от унтер-офицеров, которые лезли из кожи вон, чтобы остаться в кадрах полка и этим избавить себя от маршевых рот и фронта. За мордобой князь Туманов стыдил, но при этом было узаконенное физическое воздействие в самой изощрённой форме – многочасовая коллективная и индивидуальная строевая и физподготовка. Единственной отдушиной в этой затхлой казарменной муштре была караульная служба во дворцах, которую несли только учебные команды гвардейских полков в парадной форме, в сопровождении знамени своего полка. Тараса Васильевича назначали «часовым у фронта» - у входа в караульное помещение с обязанностью артистических приёмов смены часового старого караула. В Аничковом дворце он дважды видел царя и, как говорил, получил разочарование: «Ожидал увидеть его таким, каким рисовали на картинках, а передо мной вдруг оказался рыжий плюгавенький полковничек!»
По окончании учебы Тараса Васильевича назначили обучающим в 1-ю роту Его Величества – единственную в полку, носившую такое название и на погонах имевшую латунные вензеля по форме и размерам с доброго камчатского краба. Силы солдата Т. Юшкевича были надорваны службой, и он заболел малярией, цингой и куриной слепотой одновременно, но все равно оставался в строю. Окончательно свалила его дизентерия, его отправили в военный госпиталь и дали месячный отпуск на поправку. Срок явки был 20 декабря 1916 г. Тарас Василевич вспоминал: «Я хотел остаться дома до Рождества, 25 декабря, но мать настояла, что надо вернуться раньше. Я согласился. Утром 21 декабря выхожу с корзиной, чтобы дать скоту корм, а навстречу урядник с двумя конными стражниками. Меня посадили в волостную «кутузку», первую в моей жизни, а потом отправили под конвоем в Полоцк к воинскому начальнику. Начальник приказал отправляться в запасной батальон во Ржеве, где и застала меня Февральская революция. Помню бурные митинги, непонятные слова, призывы на фронт, все аплодируют, а я никак не пойму, что к чему! Но чтобы скрыть свою простоту, аплодирую и я. Мне стало стыдно, что я не понимаю того, что понятно многим. На патриотическом подъёме формируется маршевый батальон, в который попадаю и я».
По пути на фронт Т.В. Юшкевич подружился с пожилым солдатом Ромашенко, крестьянином из Донской области, который тосковал по хозяйству и семье, стремился домой и уговаривал ехать с ним на Донщину, обещая пристроить на каком-нибудь хуторе. Тарас Васильевич согласился. Но не они одни лелеяли подобную мечту, потому что по мере приближения к фронту всё больше пустели нары в эшелоне. Попытка побега не удалась, их поймали и отвели в комендатуру. Таких солдат-крестьян в итоге собралось около взвода, и под конвоем их направили в Волоколамский полк, занимавший оборону на Пинских болотах. Тарас Васильевич утаил, что окончил учебную команду гвардейского полка, и был назначен рядовым во вторую роту. Условия были тяжелые: кругом болота, наносные окопы и блиндажи, заселенные мышами, постоянно хлюпающая под ногами вода, сплошная вшивость. Рота состояла в основном из пожилых тамбовских крестьян, которые тоскливо вздыхали по своим хозяйствам и семьям. Возникли солдатские комитеты, в один из которых был выбран и Тарас Васильевич: «В политике и партиях я не разбирался совершенно и был избран только потому, что умел читать и писать и был исправным и никогда не унывавшим солдатом».
За хорошую службу он получил отпуск и поехал к брату Семену в Полоцк. Немцы наступали, семья уже находилась на оккупированной территории. Семен настаивал: солдатчина – пустая трата времени, а дома делать нечего, надо как-то устраивать свою жизнь. Он предложил ехать в Донбасс, где когда-то работал слесарем на коксовых печах, и там устроиться на работу. И братья в лодке тайком переправились через Западную Двину на советскую сторону и поехали в Донбасс. Но шла гражданская война, был голод. В Воронежской области Тарас с братом переменили намерения и решили стать красноармейцами. Им сказали, что в селе Морозовка формируется 2-й воронежский красногвардейский кавалерийский полк. Братья отправились туда. Лошадей у них не было, и они попросили хоть какую-нибудь работу. Адъютант спросил: «А что вы умеете делать?» «Мы кузнецы». «О, такие нам нужны!» - воскликнул он, и Тарас и Семен немедленно были приписаны ковочными кузнецами. В общей полковой кузнице Тарас под руководством брата быстро освоил это немудрёное дело. После выступлением полка в поход ковочные кузнецы были распределены по эскадронам. Семён, как лучший специалист, попал в полковой ветлазарет, а Тарас – в 3-й эскадрон, где до августа 1919 г. нёс свою кузнечно-боевую службу.
Нелегка была эта служба. Снабжение ковочным материалом почти отсутствовало, что заставляло обшаривать встречные местные кузницы и всё подходящее тащить в свой эскадрон. Бывало всякое. Во время зимнего наступления 1918-1919 гг. вглубь Донщины около 50% лошадей эскадрона нуждались в срочной перековке. Гололёд, а подков нет. На подходах к станице Каргиновской Тарас Васильевич узнал, что там только что произошла жаркая кавалерийская стычка. «Я немедленно туда и всех убитых лошадей «разул», что дало эскадрону целый мешок почти готовых подков. Но то, что я увидел там, горько опечалило меня. С детства я общался с лошадьми, любил их и берег. А тут сотни трупов прекрасных строевых лошадей устилали заснеженную степь!»
Мастерством кузнеца Тарас Васильевич овладел в совершенстве, работу выполнял старательно, за что отношение к нему в эскадроне и полку было хорошим, а после ранения 7 января 1919 г. даже бережливым. Полк наш был сформирован на базе одного большого села Морозовка, это придавало его составу тесные родственные и добрососедские связи, а командира многие знали еще со школьной скамьи, потому что он был местным учителем.
Тарас Васильевич вспоминал: «С 1918 года я начал задумываться о моем послевоенном жизнеустройстве. Помня о том, как часто мне бывало стыдно за мою необразованность, я решил пойти учиться. Поддерживал меня в этом устремлении мой друг и наш эскадронный писарь Н.А. Скворцов. С какой благодарностью вспоминаю его даже сегодня – через много лет былого! Мои сомнения он отмел аргументом: «Было бы желание, а я тебе помогу». И в г. Павловске мы категорически решили учиться на командиров. Пошли к командиру эскадрона, а тот и слушать не стал. Какой же командир эскадрона в гражданскую легко расстался с хорошим писарем и хорошим ковочным кузнецом! Мы – к командиру полка т. Домничу. Тот, бывший учитель, внимательно выслушал нас и сказал: «Найдите себе заместителей – отпущу». Мы нашли фиктивных заместителей, и нас отпустили».
Нелегко было расставаться с братом Семёном. Ещё с детства их сблизила одинаковая доля «наймита», а потом совместная служба в старой армии и полуторагодичная служба в РККА. Но взгляды на жизнь были разными. Как вспоминал Т.В. Юшкевич, целью брата Семена было найти жену с хозяйством, что ему и удалось осуществить. На Донбассе он встретил Марфу Александровну, с которой и построил свою жизнь. Тарас Юшкевич же хотел учиться.
Вместе с боевым товарищем они направились в Москву в ГУВУЗ. Добирались с трудом через объятую гражданской войной страну, где пешком, где на подводе или на паровозе. Тарас Васильевич вспоминал: «Наконец добрались, а нам сказали: «Где ваше направление?» Вышли из этого так желанного нам коричневого обшарпанного двухэтажного здания, сели на ступеньки и головы повесили. Что делать? Вдруг, словно в сказке, знакомый голос: «А вы тут что делаете?» Поднимаем головы, смотрим и глазам своим не верим: перед нами комиссар нашего полка. Рассказали ему, в чем дело. «Пошли со мной!» Мы пошли, и нам немедленно было выдано направление. В середине ноября нас направили на 1-е московские курсы. Начальник курсов принял нас, как фронтовиков, без экзамена, к которому мы дни и ночи упорно готовились. Приступили к занятиям, старались изо всех сил. Отвлекал нас только проклятый голод. Местные курсанты понемногу подкармливались из дому, а мы, фронтовики, выживали только на тощем тыловом пайке: фунт непонятного сорта хлеба, одна вобла и по черпаку в обед и ужин редкого супа из ржи, густо засоренного овсюгом. Выручило ускоренное отделение курсов, на которое мы немедленно и перешли, чтобы поскорее попасть обратно на фронт и этим избавить себя от осточертевшего нам голода. В марте 1920 г. мы успешно окончили курсы, за что были премированы: Николай – неисправным фотоаппаратом, а я – неисправными карманными часами. Обоим нам дали право выбора места службы, но только не в войсковую конницу (мы хотели вернуться в свой воронежский полк), а в стратегическую».
Выпускники Тарас и Николай выбрали 8-ю кавалерийскую дивизию Червонного казачества, потому что она действовала в самой горячей точке гражданской войны – под Перекопом. В конце апреля в с. Адамань они представились командиру дивизии В.М. Примакову и были назначены в 43 кавалерийский полк: Николай – в 3-ю сотню командиром 3-го взвода, а Тарас – в 1-ю сотню командиром 4-го взвода.
8-я кавалерийская дивизия была создана в октябре 1918 г. из разных бригад войсковой конницы, полки которых уже имели боевую историю и свои боевые традиции, а поэтому и каждый полк дивизии имел свой собственный характер, что нарушало единство оперативно-тактических взглядов и снижало боевые возможности дивизии. И хотя командовал ею талантливый командир В.М. Примаков, но надлежащей военной подготовки и опыта, как вспоминал Т.В. Юшкевич потом, он не имел и при всех своих высоких природных дарованиях за такой короткий срок создать из этих разнохарактерных бригад слаженное кавалерийское соединение не мог. Боевых успехов дивизия добивалась в большей мере высоким революционным энтузиазмом. За боевые заслуги 11 января 1920 г. она была удостоена названия «Червонного казачества», на основании чего её эскадроны назывались «сотнями», а красноармейцы – «казаками» и носили (кто мог достать) красные лампасы и смушковые папахи. Политработы в современном понимании тогда не велось, и всё держалось на авторитете командира.
В полку новых командиров встретили настороженно, как чужих, насильно вселенных в эту с 1918 г. крепко спаянную боевую «семью». Конечно, трехмесячные курсы полноценных командиров дать не могут, и Тарас с Николаем нуждались в боевом опыте командного состава полка. Но деловые контакты не получались, и мастерство пришлось ковать собственным умением и знаниями. В 1920 г. Тарас Васильевич стал членом ВКП(б).
О службе он вспоминал: «Фронтовая жизнь помогла мне успешно преодолеть страхи и нерешительность, привитые крестьянским воспитанием, и я начал соревноваться в храбрости, для чего брался за выполнение любых задач и выполнял их самым добросовестным образом. Если до этого возникавший страх я старался подавить силой воли, то после в этом почти не было нужды, ибо чувство долга, ответственность за жизни руководимых людей и выполняемую ими боевую задачу сильнее чувства страха.
Если кратко говорить о моей военной карьере, она складывалась так. Сначала я был назначен командиром взвода, потом был помощником командира сотни, командиром 2-й сотни (сотником), затем помощником командира полка, а с ноября 1922 — командиром 1-го полка Червонного казачества (43-го кавалерийского полка). Трижды был ранен в боях. Первый раз в 1919 г. во 2-м Воронежском кавалерийском полку, когда напросился в разведку. В 1920 г. был ранен сначала в правую ногу, а затем и в левую, когда наша 8-я кавдивизия попала под обстрел. Был награжден орденами: Красного Знамени СССР, № 109, Монгольской народной республики, № 153, Красной Звезды №367024 и медалью «ХХ лет РККА» с удостоверением». При реабилитации медаль не возвратили.
В мае 1924 г. Тарасу Васильевичу было предложено сдать полк и готовиться к поступлению в академию. В августе он уже был в Москве. Из казаков оказалось два поступающих: он и командир 7-го кавалерийского полка А. Горбатов. Изо всех сил они старались преодолеть трудную вступительную программу. Тарас Васильевич вспоминал: «Бородами обросли, так старались. Конечно, за два месяца я не мог как следует осилить её и на экзаменах безбожно путался. Например, на вопрос, чем знаменита Италия, бойко ответил: «Макаронами!», что вызвало веселый смех у экзаменаторов. Срезался я по двум предметам, но был принят. В начале учёбы я робел: хватит ли способности, думал я, осилить программные требования Академии? Но когда убедился, что изучение программы идёт тщательно пригнанными кирпичиками, когда последовательно и понятно всё вкладывалось в моё понимание, я ободрился и, засучив рукава, скоро втянулся в этот на первых порах нелёгкий для меня труд. С глубоким почтением и искренней благодарностью вспоминаю умных и талантливых преподавателей: Свечина, Верховского, Лигнау, Какурина, Карбышева, Заинчковского и др. Они отлично понимали учебные возможности аудитории и свои дисциплины излагали без витиеватого академизма, что позволило мне (а таких, как я, было большинство) успешно овладеть требуемыми знаниями».
С июля 1929 года Т. В. Юшкевич был военачальником в Монгольской народной армии: сначала работал инструктором, потом главным военным инструктором и начальником учебной части Объединенного военного училища в Улан-Баторе. Тарас Васильевич любил, ценил и жалел неграмотный и очень бедный, но гордый монгольский народ, а монгольское правительство и сами монголы в свою очередь любили рослого, красивого, весёлого, деликатного, внимательного, музыкального советского командира, который хорошо знал службу и коня.
Как преподаватель он учил курсантов военному мастерству по-настоящему. До него сложился обычай учить командиров сокращенно, т.е. только умению обороняться, так как Монголия – малонаселенная страна, и ей не требуется искусство наступления. Узнав об этом, Т.В. Юшкевич тут же сцепился с руководством, насаждающим эту практику, а затем написал докладную, и его поддержали на верхах в Москве.
Тарас Васильевич не гнушался простого народа. Много раз он вспоминал, как, спасаясь от мороза и ветра, ночевал в монгольской юрте и просыпался от тяжести навалившихся на него ягнят: ночью начался окот и ягнят сразу же вносили в юрту, иначе они мгновенно замерзнут на морозе и ветре.
Участвовал он в подавлении Хубсугульского восстания против большевиков в 1932 году, центрами которого были монастыри и их ламы. Тараса Васильевича вызвали к руководству и приказали подобрать спецотряд Монгольской народной армии и возглавить его. Он подобрал отряд из своих верных курсантов, на которых полностью полагался, вооружил, пушки погрузили на верблюдов. Отряд ушел в пустыню Гоби, где не было ни дорог, ни связи. В походе последнее слово было за Тарасом Васильевичем, но всё ведение борьбы с мятежниками он доверил подчиненным. Видимо, от отряда полгода не было известий, так как Т.В. Юшкевича уже считали погибшим, а он вернулся с победой, исходив всю пустыню Гоби. За эту операцию он был награждён орденами Боевого Красного Знамени СССР и Монголии.
У Монгольской народной республики был всего один «Юнкерс», а на нём наш пилот, который отправлялся в пустыню, среди гор и песков иногда находил отряд и сбрасывал вымпел. Этому-то пилоту Юшкевич Т.В. еле-еле добился награды. «А все-таки я настоял, чтобы такого славного пилота наградили орденом», – говорил Тарас Васильевич.
По возвращении из Монголии он стал слушателем оперативного факультета Военной Академии имени Михаила Фрунзе. Учился, как всегда, охотно и успешно.
В 1933 году оперфак был окончен, и Т. Юшкевич прибыл в Киевский Особый военный округ (КОВО) для продолжения службы. А время, между тем, уже было тревожное, начинались аресты и убийства. Его назначили начальником штаба 2-й кавдивизии. 1-й кавдивизией, бывшей 8-й имени Червонного казачества, командовал преданный друг И.Е. Никулин, поэтому Тарас Васильевич решил перейти к нему помощником: два ветерана гражданской войны, два преданных друга строили и учили свою дивизию, учились и творили, оба образованные, опытные, заслуженные, талантливые. Дивизия их была образцовой, трудились много и радовались.
И.Е. Никулин, первый черниговский комсомолец, образованный, талантливый и абсолютно бесстрашный, был расстрелян в 1937 году как враг народа.
«Позиционный тупик» Первой мировой войны из-за несоответствия между мощью стрелкового оружия и конницей как средством передвижения заставил передовую военную мысль Запада развивать артиллерию, бронетанковые войска и авиацию. Кавалерийский уклон в РККА принес народам СССР много горя. Славная конница времён гражданской войны стала исторически отжившим родом войск, неспособным теперь выполнять боевые и оперативные задачи. В СССР за новые виды войск выступали В. Триандафиллов, М. Тухачевский и их последователи: И. Уборевич, А. Корк, В. Путна, И. Якир и, конечно, множество командиров, в том числе Т.В. Юшкевич. «Механизаторы» были образованными, опытными, талантливыми. Между «механизаторами» и «конниками» в 1930-е шла борьба мыслей о строительстве армии и руководстве ею. Победили «конники» и политруки: после гибели В. Триандафиллова в 1931 году его идеи хотел развивать М. Тухачевский, с которым не считались стоявшие у руководства РККА главный теоретик Г. Иссерсон, он же начальник академии Генштаба, нарком К. Ворошилов, С. Буденный и другие.
Г. Иссерсон в своей книге «Эволюция оперативного искусства» попытался смешать конницу и механизацию при осуществлении прорыва. Для дальнейшего нахождения своего в правительстве и влияния на руководство страной, так как армия служит стоящим у власти, К. Ворошилов и будённовцы заставили Генштаб превратить конницу в современную. Генштаб приписал каждой кавдивизии по три эскадрона лёгких танков и по два эскадрона танкеток. Вот откуда в 1936 году появилась засекреченная 1-я конно-механизированная Армия в КОВО. Её командармом стал С. Тимошенко, а начальником оперотдела и штаба Т.В. Юшкевич.
С. Тимошенко четыре раза приезжал в дивизию, чтобы увидеть Тараса Юшкевича в деле и решить, брать ли его к себе. Не хотел Тарас Васильевич служить у С. Тимошенко, потому что не признавал конно-механизированную армию, считал эту идею бредовой, да и вообще не хотел штабной работы. Не хотел он и уходить из дивизии, от своего преданного друга, с которым долго командовали сотнями в одном полку, соревновались в храбрости и учились. Но отказаться было нельзя.
С. Тимошенко был доволен своим начальником оперотдела, дела шли отлично, и на него взвалили и вторую должность – начальника штаба. Т.В. Юшкевич работал день и ночь: в штабе планы, инспекции в трёх корпусах, разбросанных до польской границы, учения, подготовка к войне, быт и забота о людях и конях.
К Тарасу Васильевичу был приставлен В.А. Борисевич, некогда служивший инструктором в Монголии. Официально назначен он был помощником по связи, но работал плохо, Т.В. Юшкевич сам все делал за него. Вероятно, В. Борисевич должен был шпионить за действиями начальника и доносить куда следует, о чем Т.В. Юшкевич догадывался, но считал – пусть лучше будет свой, чем чужой.
Поздно вечером 25 июня 1938 года Т.В. Юшкевич с водителем возвратились из поездки по частям 1-й конно-механизированной армии. Той же ночью Тарас Васильевич был арестован, лишен звания, избит и доставлен в тюрьму округа. Его обвинили в участии в троцкистском заговоре, шпионаже, вредительстве. Против него дали показания и подтвердили на очной ставке несколько командиров корпусов. Начальник штаба, комбриг Егорычев дал справку: «Планы, составленные Юшкевичем Т.В., вредительские и рассчитаны на уничтожение конницы по частям». Да, планы составлял Тарас Васильевич, но их подписывал С. Тимошенко, И. Якир, а также сам К. Ворошилов.
Сразу после ареста заставили стоять на протяжении 15 суток, ни сесть, ни лечь было нельзя. Заставляли подписать признание, но Тарас Васильевич упорно отказывался. Все это время его морили голодом, и когда потом привели в камеру, на окне он увидел 15 паек заплесневелого хлеба. Но и здесь ему не разрешили отдохнуть, и снова повели мучить. И снова это были 15 дней «стойки» и голода. После месячной пытки ноги сильно отекли, буквально прекратились в бревна. Главный палач, начальник отдела Крашенников отвел Т.В. Юшкевича к начальнику Особого отдела КОВО и сказал: «Озверел, не дает показаний, даже не отвечает на вопросы». После чего пытки продолжали еще злее. Волосы и гимнастёрка покоробились от крови. После допроса тащили, оставляя кровавый след. На теле не осталось живого места, все было в синяках и крови. Пытали электротоком, топтали коваными сапогами, доводили до беспамятства, до страха, а потом давали в пальцы перо – подписывай подготовленный ими протокол о своих преступлениях и выдавай соучастников. Тарас Васильевич рассказывал, что однажды на пытках присутствовал нарком А.И. Успенский. Он спросил: «Почему вы не даете показаний?» И когда Тарас Васильевич ответил, что у него нет таких показаний, какие нужны следствию, тот сказал: «Дадите вы показания или нет, все равно вы будете репрессированы».
Всю жизнь потом до глубокой старости по ночам Тарасу Васильевичу снились кошмары, как рассказывала его жена, он кричал, и когда его будили, шептал: «Опять следователь снился».
Тараса Юшкевича не убили, не расстреляли и передали для продолжения пыток в НКВД. Потом Тарас Васильевич говорил, что С. Тимошенко по старой дружбе не дал его добить и расстрелять, а все-таки было лучше тем, кого расстреляли: меньше мучили. Сначала пытали зверски во Владимирской тюрьме, потом передали в спецкорпус Лукьяновской тюрьмы, где его били еще и сокамерники-уголовники, ломали ребра. И снова «стойка» обязательно, не давать спать обязательно, и снова Тарас Васильевич отказался подписать оговаривающие его бумаги. От недосыпа и боли бывали галлюцинации, он падал без памяти. Тогда его тащили в камеру, где и лежать было негде, можно было только стоять, так были заполнена тюрьма.
Дела тогда составлялись следующим образом. Не было никакого следствия, никаких адвокатов, никаких сомнений – виновен или нет, а часто и никакого суда. Следователь сам составлял фальшивые показания, а подследственный должен был их подписать, а также дать показания на 10, а то и больше, других «преступников». И тогда подследственного не били, подкармливали, давали курить, его судили через пять месяцев без Особого совещания и оправдывали или давали малый срок.
Через 15 месяцев зверских пыток протоколом Особого совещания № 32 от 23 сентября 1939 года Тарасу Васильевичу «за участие в антисоветском военном заговоре» вынесен приговор: 8 лет исправительно-трудовых лагерей. Его отправили на прииск, где заключенные для всего мира добывали русское золото, чтобы заработать пайку. На этапе везли в клетке одного, так как «крупный оперативный работник». В Советской Гавани заключенных посадили на пароход «Дальстроя» и привезли в Магадан, а оттуда на прииск «Ледяной», командировка Пурга на реке Индигирке. Заключенных туда отвозили каждое лето, а обратно никто не возвращался: за зиму все умирали от работы, холода, голода и цинги.
В Магадане набили грузовики стоящими заключёнными и повезли на прииск. На приисках заключенные строили бараки-полуземлянки из тощей полярной древесины, потолок присыпали землей. Тарас Васильевич помнил «интерьер» своего барака. Со стен и потолка всегда капала вода, на полу лужи. В углу железная печурка, от неё жар и пар, на промерзлых стенах и потолке образовывалось все больше льда и все больше капало воды, больше становились лужи. Нары стояли в несколько этажей, но всем места на нарах не хватало, а под нары не полезешь, так как лужи. Сильные и уголовники захватывали нары, а слабые всю ночь сидели у печки. На верхние нары также лила вода с потолка и стен. Уголовники царствовали, в тюремной иерархии они рангом выше «политических». Ни за кого вступиться нельзя. Жена Тараса Васильевича рассказывала, что он как-то раз вступился, а потом показывал ей бугры на ребрах, которые неправильно срослись после того, как побили уголовники.
Ватные бушлаты, ватные брюки, такие же бахилы и шапки, совершенно изношенные, оборванные, даже латать нечего, да и нечем. Рукавицы шили сами из отбросов – остатков от брюк, бушлатов. Жестяная банка и алюминиевая ложка – вот вся посуда, которую носили всегда с собой. Был график для бани: пригонят в баню, разденутся и стоят на холоде голые скелеты, оборвыши, у того нет пальцев, у того носа, на щеках ямы от отмораживания на сибирских морозах. Сверху капает холодная вода. Голые скелеты ожидают, когда возвратят одежду, из которой выжаривают вшей.
Рано утром, в темноте выгоняли на зону всех, это считалось показателем отличной работы. Вышли за колючую проволоку, а мочи нет идти, и доходяги постепенно отстают от колонны, возвращаются к проволоке лагерной зоны. Но в зону их не пускали, ворота не открывали, даже если они умирали на морозе: до темноты надо дождаться возвращения колонны с работы. Пригоняли колону и начинали перекличку, чтоб ни одного не потерять – ни живого, ни мертвого, учет был строгий. Орудия труда: лом, кайло, лопата, черпак из жестяной банки, чтобы вычерпывать воду, лоток, чтобы промывать породу. Так рыли золото в колымских горах.
Тарас Юшкевич взялся горячо за дело: бил землю ломом, ворочал камни, промывал. Поднял тяжелый камень - и образовалась паховая грыжа, но там операций не делают, а начальству на прииске такой работник не нужен, потому что норму он не выполнит, пайку не получит и обречен на голодную смерть или смерть от цинги. Видимо, грыжа и помогла Тарасу Васильевичу выжить.
Пайку и баланду надо заработать, то есть выполнить или перевыполнить норму. Вот и берутся мужики с первых дней горячо за работу, но скоро сдают от голода и рабского труда, от землянок, от морозов, от скученности. Горячие работники скоро превращаются в доходяг. Таким доходягой стал и Тарас Васильевич: мучился и умирал на морозе, был слаб, болен, с цингой, голоден, раздет, но его все равно его и других выгоняли его из зоны, чтобы выполнять план.
Несмотря на нечеловеческие условия, Тарас Васильевич никогда от работы не уклонялся и всегда хотел быть полезен своей стране. Уже после освобождения он писал: «В период Отечественной войны я писал заявления об использовании меня на фронте. Но на мое заявление не обратили внимания. Что мне оставалось делать в это трудное для отечества время? Работать. И я как большевик отдавал все свои силы на укрепление оборонной мощи Отечества. Я был награжден грамотой «Дальстроя» и имел книжку отличника производства».
Через несколько лет заключенный Тарас Юшкевич был уже настолько слаб и болен, что однажды просто не смог поднять лом и лопату, и конвоиры посадили его на камень, дали в руки черпак из жестяной банки, чтобы он вычерпывал воду из ямы. Вода натекает и натекает, Тарас Васильевич ее вычерпывает, а сил нет. У него цинга, он калека, у него три раны в войнах, много учебы и труда позади, пытки страшных палачей, грыжа, голод, холод, лишения и надругательства со стороны власть имущих. Вокруг тучи комаров, они облепили руки, лицо, спасения от них нет. Смотрит Тарас Васильевич, как на руках комары протыкают жалом кожу, раздуваются от крови, и у него даже нет сил отгонять их.
Слабого Юшкевича расконвоировали и заставили с другими доходягами носить стланик. Они растянулись цепочкой, кое-как отрывали веточки и собирали в мешки. Отвар этого хвойного растения был для заключенных единственным источником витаминов и единственным доступным лекарство от цинги.
Смертность в лагере была запредельно высокая. Помнил Тарас Васильевич, как бригада могильщиков пробивала траншею в мерзлоте, горели костры, чтобы земля оттаяла. В траншеи складывали голые скелеты с биркой с номером заключенного, прикрученной проволокой к ноге. Тот, кто сегодня еще работает, сам завтра ляжет с биркой в такую же траншею. Заполняли траншею телами погибших заключенных, засыпали и ставили столб с написанными на нем номерами.
Вот на полу в углу сидит группа грузин, кожа да кости, они дрожат, так как больны, слабы, замерзли, а лагерное начальство выгоняет их на работу. «Сейчас, начальник… Сейчас, начальник…», – повторяют умирающие. Эту сцену Т.В. Юшкевич не мог забыть до конца своих дней.
За время пребывания в лагере цинга совсем доконала Тараса Юшкевича: язвы на ногах, десны кровоточат, зубы и волосы выпали, крайнее истощение и апатия. Есть он уже не мог и не хотел, даже свою такую ценную в лагере пайку хлеба в 200 грамм. И тогда его выбросили в барак для умирающих, но не для того чтобы лечить, а чтобы записать в журнал, когда он умрет, так как велся строжайший учет не только живых, но и мертвецов. В бараке жил врач из заключенных, старик-чех, он был начальником Винницкого гарнизонного госпиталя, когда Т.В. Юшкевич был генерал-квартирмейстер. Врач сказал, что у него нет ни лекарств, ни питания, что единственное спасение для Тараса Васильевича – отправка в Магадан. Он обещал придумать, как это сделать, а пока стал поить Юшкевича глиной, разболтанной в воде, чтобы вызвать аппетит. Из Магадана на прииск приходил транспорт за золотом, и врач-чех стал упрашивать вольнонаемных врачей забрать больного. В Магадане ведь условия не такие суровые, там немного подкармливают и лечат заключенных, чтобы потом отправлять назад на прииски.
Непонятно как, но ему удалось уговорить врачей, и еле живого Т.В. Юшкевича погрузили в открытый грузовик и привезли в Магадан. Потом Тарас Васильевич вспоминал постоянное чувство голода и то, как он кое-как двигался и искал на свалках куски от телогреек и ватных брюк, чтобы смастерить себе какую-то одежду и сберечь от обморожения ноги, лицо, нос.
Оказалось, что в Магадане в то же время находилось Ольга Никулина, жена расстрелянного И.Е. Никулина, старинного друга Т.В. Юшкевича еще с времен гражданской войны. Там же отбывал наказание заключенный врач из Академии им. Фрунзе, с которым Тарас Васильевич познакомился во время обучения. О. Никулина сразу начала помогать Тарасу Васильевичу. Благодаря ее участию он немного окреп, и его послали с бригадой на тарную базу. На базе увидели такую картину: под открытым небом лежали горы разбитых бочек и ящиков, и их надо было вычистить и отремонтировать, а мешки – вытрясти и зашить. Работа бондаря была знакома Тарасу Васильевичу с детства, и так он стал специалистом по бочкам и кадкам. Бочки надо было очищать от ворвани – жира морских животных. Т.В. Юшкевич заливал в эти бочки горячую воду, жирные остатки ворвани всплывали, застывали на холоде, и бывший Красный командир, герой Монголии, выпускник Академии им. Фрунзе этим жиром подпитывал свой истощённый организм.
Много приходилось работать, чтобы удержаться в Магадане, и неоценима была помощь Ольги. На комиссию его посылали, но из-за грыжи на прииск не брали. Да и начальник тарной базы, бывший сотрудник НКВД, уволенный за слабость к спиртному, был доволен работой Т.В. Юшкевича, умевшего работать руками.
Срок заключения Тараса Васильевича закончился 25 июня 1946 года, но держали до 1 сентября. Так поступали со многими солагерниками. А еще им иногда тут же давали второй срок. Наконец Т.В. Юшкевича освободили, из документов выдали только «волчий паспорт» - справку об освобождении, которая предписывала жить от больших городов на расстоянии 101 км. Тарасу Васильевичу удалось устроиться в г. Александрове Владимирской области пильщиком на электропиле.
Еще отбывая наказание, Т.В. Юшкевич пытался добиться пересмотра дела, но на его письма никогда не было ответа. Военный прокурор Васильев в 1948 году отказал в пересмотре дела. Каким-то образом Т.В. Юшкевичу удалось встретиться в Москве с бывшим начальником, теперь маршалом С. Тимошенко. Тимошенко его принял и сразу же сказал: «То, что мы тогда делали, мы делали правильно». Разговор был сложный, но на прощание С. Тимошенко сказал: «Не журись, Тарас, я помогу». И помог… В 1949 году Тараса Юшкевича снова арестовали по тем же самым обвинениям 1938 года.
Следствие было жестоким, но не таким длительным, как в 1938 году во Владимирской каторжной тюрьме. Наказание по Особому совещанию: пожизненное заключение в тайге Долгомостовкого района Красноярского края. В Сибирь везли трудармию, людей сортировали по специальностям. Долгомостовскому химлесхозу нужны были бондари, и Т.В. Юшкевича отправили туда. Из глухой тайги никуда не убежишь, поэтому охрана с автоматами не стояла, не было и овчарок, зато были сексоты и сотрудники НКВД. Заключенные зимой пилили лес, заготовляли клепу, а летом делали бочки для смолы, которую добывали ссыльные.
Привезли Тараса Васильевича в химлесхоз осенью. Кругом был лес, мошки, комары, нищета и голод. Зима там начинается уже в сентябре, теплой одежды у него не было, из обуви только изношенные башмаки, портянки не из чего сделать. Погнали в лес, и он сразу же отморозил пальцы на ногах.
В конце апреля 1952 года в химлесхоз пригнали партию ссыльных. Среди них была Антонина Ивановна Родина, бывшая морагент Одесского инфлота и преподаватель английского языка Гидрометеорологического института, арестованная как антисоветчик и американский шпион. По Особому совещанию ей дали 10 лет ссылки. Она стала женой Тараса Васильевича и родила ему дочь Анну.
Сталин умер в 1953 году, но до начала 1955 года Министерство обороны на все письма с просьбой о пересмотре дела отвечало Т.В. Юшкевичу: «Оснований для пересмотра дела нет. Права на военную пенсию не имеете». 14 мая 1955 года Тарас Васильевич Юшкевич, начальник оперативного отдела штаба и самого штаба засекреченной 1-й конно-механизированной армии КОВО, наконец был реабилитирован. Однако в документах, как говорят его родные, должность «начальник» заменили на должность «помощник». Таким образом, из-за подлога с должностью и стажем уменьшили его пенсию, и уже нет возможности восстановить справедливость: Министерство Обороны – особое государство, которое не признаёт законов.
После смерти Тараса Васильевича отказались похоронить с воинскими почестями. Его семья не могла добиться никаких компенсаций.
Так, в безвестности, закончился непростой жизненный путь человека, всю свою жизнь трудившегося на благо родины, военачальника, заслуги которого родина не признает. Но лучше всего говорит о себе сам Т.Ю. Юшкевич: «Мою преданность Родине, правительству, партии никто и ничто не поколеблет. Из меня никто и никогда не сделает врага народа. Порукой тому – мой жизненный путь».
Спасибо Анне Юшкевич за материалы и возможность публикации.