– Николай Максимович, вы работали со многими великими балетмейстерами-постановщиками, а с кем вам было интереснее всего работать и почему?
– Вы знаете, вообще в репетиционном зале самое приятное, когда у человека есть чувство юмора. Дело в том, что оно у меня очень хорошее, я человек очень смешливый, очень язвительный, с жутким языком, мои ремарки приклеиваются навсегда, это и хорошо, и плохо, но если человек не понимает, то, конечно, это тяжело. И находиться с пафосным идиотом в репетиционном зале – вы не представляете, как сложно, для меня – это невыносимо.
У меня была ситуация, когда приехал великий балетмейстер, и я с большим уважением отношусь к его творчеству, но он «умирал» сам от себя всегда. При том что у него правда есть необыкновенные заслуги и так далее. И это так было омерзительно находиться в зале, вы знаете, эту работу я вспоминаю, несмотря на то, что я делал ее с удовольствием, потому что мне интересна была тема, саму работу я вспоминаю как ад, потому что он стоял, нудел, рассказывал какую-то ерунду. Время тикало, а тебе надо репетировать, а он тебе что-то рассказывает, и в какой-то момент я его прервал и сказал: «Простите, у нас время закончится, нас из зала выгонят» – и вдруг этот человек с таким пафосом говорит: «В моем балете нет ничего проходящего».
А дело в том, что те, кто конкретно играют на музыкальных инструментах, поют или ходят по канату или танцуют, – знают, что на сцене, если у вас «география» не сделана, с «историей» ничего не будет. Как говорила великая Семенова: «Сначала география, а потом история». Когда ничего не приготовлено и ты теряешь время на дебилизм, то, конечно, очень сложно.
А вот когда у человека есть юмор… Фантастический юмор у Григоровича, несмотря на то, что он человек очень жесткий. Фантастический юмор был у Ролана Пети. Невыносимый характер, но вы не представляете, какой юмор. И он очень часто мог какой-то шуткой страшный накал свести в удачное русло и как-то было хорошо.
На самом деле пафос, мне кажется, убивает творчество больше всего.