Такие вещи используют террористы, когда им нужно сделать что-то эффектное и трудно обнаружить. И, знаете, им плевать, если через несколько лет их нервная система превратится в суп. Это не то, что может позволить себе техник по техническому обслуживанию. Или есть много причин, чтобы получить.”
Она чувствовала себя странно, когда ее голова прижималась к полу и одновременно смотрела из камеры в лицо мужчины. Отчасти она полагала, что это оттого, что она так долго была невесомой. Ее мозг все еще привык к спиновой гравитации, полагаясь на визуальные подсказки, и теперь здесь был этот аномальный визуальный сигнал. Умом она понимала, что это такое, но специальная аналитическая часть гербрейна все еще грызла ее.
Человек на экране—он произнес свое имя, но она его не помнила—сжал губы и кашлянул. Это был влажный звук, как будто он боролся с пневмонией.
“Не думаю, что ты понимаешь, в какую беду попал, - сказал он. - Есть люди, которые обвиняют вас в том, что вы взорвали земное военное судно, и дело, которое они строят, чертовски хорошо. Можешь мне поверить, у ООН нет чувства юмора по этому поводу. Они убьют тебя. Ты это понимаешь? Они поставят тебя перед военным трибуналом, выслушают пару адвокатов минут пятнадцать-двадцать. Тогда они вышибут тебе мозги. Я могу помочь тебе избежать этого, но ты должен поговорить со мной.
- Знаешь, что я думаю? Я не думаю, что ты профессионал. Я думаю, что ты любитель. Ты совершил кучу любительских ошибок, и все пошло наперекосяк. Вы скажете мне, если я прав, и мы пойдем оттуда. Но ты продолжаешь играть в это дерьмо с кататонией, и тебя убьют. Ты понимаешь, о чем я говорю?”
У него был хороший голос. В нем было то, что ее тренер по пению назвал бы полным диапазоном. Глубокий, как гравий, но с тростниковым подтекстом. Такого голоса она ожидала бы от человека, который был сильно избит миром. Ее певучий голос тоже всегда был немного пронзительным, как у ее отца. Петир, бедняжка, никогда не мог удержать мелодию. У остальных-у Майкла, Антеи, Джулии, мамы—были очень чистые голоса. Как флейты. Проблема с флейтой заключалась в том, что она не могла не быть чистой. Даже печаль звучала позированно и чрезмерно красиво, когда ее выражала флейта. У тростника было это более глубокое жужжание, эта грязь, и это придавало звуку подлинность. Она и ее отец были тростниками.
- Корин?- сказал человек на экране. “Она понимает, что я говорю?”
Женщина с пистолетом взяла ручной терминал, посмотрела на Мелбу, а затем на экран.
- Я так не думаю, шеф.”
- Доктор сказал, что никакого повреждения мозга нет.”
- Да, - согласилась женщина. - Но это не значит, что она права.”
- Донесся вздох.
- Хорошо, - сказал мужской голос. - Нам придется подойти с другой стороны. У меня есть идея, но сначала ты должен вернуться.”
- Са-са, - сказала женщина. Она вышла из камеры. Прутья снова закрылись. Они были достаточно узкими, чтобы не пропустить копыта лошади. Она могла представить себе лошадь, пытающуюся лягнуться, застрявшую в ноге, паникующую. Это было бы плохо. Лучше избежать этой проблемы. Мудрее. Легче остаться снаружи, чем выбраться. Кто-то сказал ей это однажды, но она не знала кто.
“Эй. Эй, - сказал другой заключенный. Он не кричал, просто говорил достаточно громко, чтобы его голос был слышен. “Это правда? У вас есть железистые имплантаты? Вы можете сломать дверь? Я капитан этого корабля. Если ты сможешь вытащить меня отсюда, Я помогу тебе.”
Джули была лучшей певицей, но она этого не сделала. Не любил выступать. Отец был исполнителем. Он всегда был тем, кто вел, когда нужно было петь песни. Он всегда был тем, кто руководил позами, когда были сделаны семейные фотографии. Он был человеком, который знал, чего хочет и как это получить. Только теперь он был в тюрьме.Даже не имя, только номер. Интересно, его камера похожа на ее? Было бы неплохо, если бы это было так. Конечно, только у него будет полная g. Спиновая гравитация не достигала даже половины g. может быть, трети, может быть, даже меньше. Как Марс или Церера.