“Не беспокойся об этом, старый учитель. Я не собираюсь умирать из-за какого-то дурака-железнодорожника. Но, может быть, я спасу его храбрецов вопреки им самим.”
Ма-Хок-Наве с беспокойством смотрел на песок, пока его друг одевался, садился в седло и ехал на юг, к железной дороге. Через некоторое время его внук заговорил впервые за весь вечер, его голос был шепотом, как и подобало огромному случаю.
- Как ты думаешь, дедушка, он может что-нибудь сделать?”
- Нет, я так не думаю. Но он-странный человек, этот Амос Мэлоун, даже для белого человека. Может быть, я ошибаюсь, и он может что-то сделать. Кроме того, вы всегда должны помнить, что он сумасшедший, и это очень помогает в общении с духами.- Ма-Хок-Наве опустил глаза. На Земле начали появляться темные пятна. - А теперь помоги мне войти в большой дом, внук. Сейчас это лучшее место для меня.”
Мальчик беспокойно огляделся.- Потому что на нас обрушился гнев древних?”
- Нет, молодой дурак. Потому что начинается дождь.”—
Уортлесс тяжело дышал, когда Малоун въехал в лагерь железнодорожников. Но никчемный всегда тяжело дышал, проехал ли он десять миль или десять футов. Это была его форма протеста против того, что он подвергся унижению, имея человека на спине.
У бригадира была своя палатка, отдельно от тех, что делили между собой рабочие. Малоун вошел внутрь, потянулся к кровати и рывком усадил бригадира. Мужчина весил больше двухсот фунтов, но это не мешало Малоуну трясти его, как ребенка.
- Проснись, Дангэннон! Проснись, ты, сын спазматического лепрекона, или я оставлю тебя умирать в твоей постели!”
- А? Вацца... Ты! Отпусти меня, чертов безумец, вторгшийся на чужую территорию. Я увижу тебя повешенным в Тусоне, если не смогу линчевать на месте! Отпусти меня, или я... - Он замолчал, и его голос изменился. “Что это такое?”
“Что-что?- Мэлоун был так взбешен, он так старался вразумить этого дурака, что не обращал внимания ни на что другое. Теперь он позволил своим чувствам блуждать.
Конечно же, так оно и было. Как бы там ни было.
Он отпустил ночную рубашку бригадира. Дангэннон натянул сапоги и в ночной рубашке и фуражке последовал за горцем к выходу из палатки.
- Дангэннон выглядел смущенным, когда заговорил.- Похоже, приближается поезд, - сказал он. “Не знаю, зачем они привозят ночью дополнительные припасы. Забавно, что они не свистят. Наверное, они не хотят нас будить.... Нет, там свисток, все в порядке.”
Малоун напрягал свои чувства в ночи. Снаружи палатки было больше, чем запах и звуки дождя, падающего постоянно, больше, чем намек на приближающийся металл. Он чувствовал это, и это было нехорошо.
-Это не поезд идет, Дангэннон, и ты не слышал никакого свиста.”
- Конечно, так и было, великий глухой амадан. Ну вот, опять слышишь?”
- Слушай, парень!- У Малоуна кончалось терпение, и он знал, что у них заканчивается время. - Это не свисток поезда. Это ржание, хотя я никогда раньше такого не слышал.”
Он знал то, что знал, и то же самое знал никчемный. Он видел, как его пришвартованный единорог отбивался передними копытами от раненого гризли и аккуратно танцевал вокруг целого логова нервных гремучих змей, не брыкаясь и не кусаясь. Но теперь никчемный отчаянно дергал за коновязь, к которой был привязан, глаза дикие, как у Локомотива—даже косоглазый с белым кругом вокруг—брыкались и хрипло кричали. Никчемный, который обычно ничего не боялся.
Поднялся ветер, принося с собой скорбный гром. Малоун и Дангэннон вышли под проливной дождь и прикрыли глаза ладонями. Наконец Малоуну пришлось положить большую руку на плечо бригадира и развернуть его.
“Ты смотришь не в ту сторону!- горец закричал против ветра.
- Но линия заканчивается здесь, - последовал ответ. Дангэннон уже промок до нитки. - Он должен прийти с юга. К северу отсюда нет рельсов!”
“С чего ты взял, что он идет по рельсам?- Крикнул ему Малоун.
И в то же время Дангэннон видел, что он приближается. Лицо его побледнело, как побелка, он повернулся и бросился бежать.