Профессия Денщик

Давайте поговорим об исчезнувших профессиях! Вы знали кто такой Денщик ?

Денщиками называли солдат русской армии, состоявших на постоянной службе при офицере на должности прислуги. По мнению историков, название образовано от французского de jour, что значит «дневальный, дежурный». Денщик передавал подчиненным приказы офицера, чистил его форму и сапоги, а при необходимости исполнял обязанности телохранителя. При Петре I на этом посту служили не только простолюдины, но и выходцы из знатного рода. Последние, как правило, выполняли дипломатические и тайные поручения царя. Эта «профессия» была упразднена в 1881 году, однако неофициально денщики существовали и во время Великой Отечественной войны. Их обязанности исполняли водители.

Денщик в русской армии и флоте до 1917 солдат (матрос), состоящий при генерале (адмирале) или офицере в качестве казенной прислуги.

"Настоящий очерк посвящен воспоминаниям о добрых друзьях нашего русского офицера, о наших денщиках, которые на деле и в мир­ное и в военное время доказали свою любовь, а подчас и беззаветную преданность своему «барину офицеру».

Происхождение самого слова «денщик» для меня лично неизвестно, но думаю, что оно происходит от того, что кто-то весь день по­свящал себя заботам о ком-то. Незнаком я и с положением денщиков в иностранных армиях, знаю лишь, что таковой институт существовал во французской и германской армиях.

В русской армии каждому офицеру полагал­ся денщик. Выбирался он обыкновенно из чис­ла честных, опрятных, толковых и грамотных солдат, уменьшая этим, конечно, число кан­дидатов в Учебную команду, но при назначе­нии денщиком принималось во внимание и иное обстоятельство, как, например, плохое зрение или, вообще, слабое здоровье будущего ден­щика.

Попасть в денщики да еще к доброму и хо­лостому офицеру была заветная мечта многих солдат. Говорю — к холостому, так как офицер­ские жены или матери командирши, желая показать свою власть, иногда переходили в своих требованиях некоторые границы, что не могло не действовать отрицательно на само­любие денщика, не признававшего над собою никакого начальства, кроме своего военного, а «женское начальство», с их капризами и при­дирками, и порою противоречивыми требова­ниями, наводило на них уныние.

Но, с другой стороны, служба денщика бы­ла совсем не такая легкая, как казалось со сто­роны. У холостых офицеров, проживавших иногда группами по 3-4 человека на одной квар­тире, «денщичья сила», как их шутку называ­ли, уже с самого раннего утра готовила своим господам чай, бегала в булочную за хлебом, чистила их сапоги и вовремя будила своих офицеров, что иногда бывало трудновато и порою приходилось им прибегать к крайним мерам — стаскиванию одеяла или пугая не­верным часом.

Когда офицер уходил на занятия, первым делом надо было подумать о себе, напиться чаю, затем убрать квартиру, причем все делать с большой осторожностью, чтобы ничего не раз­бить и не попортить. Если офицер завтракал дома то нужно было к совершенно точному часу приготовить завтрак и чтобы все было в полной чистоте. Если же офицер довольство­вался в собрании, то после его ухода дела всегда находилось вдоволь. Надо было пере­смотреть офицерское белье, заштопать все ды­рочки, пришить пуговицы, почистить мундир, отнести прачке белье, сапожнику сапоги в по­чинку и, если случайно встретишь своего зем­ляка на улице, то переговорить о всех ротных и даже полковых новостях. А в 11½ часов уже надо было думать о том, как бы не за­быть взять котелок, сунуть деревянную лож­ку за голенище сапога и отправиться на солдат­скую кухню и принести домой или там же на кухне вкусно поесть щей и кашу. Конечно, если офицер был семейный и жил далеко от казармы, то приходилось довольствоваться «на воле» и вкушать «людскую» еду, что было не всегда по вкусу солдатскому желудку.

На кухне надлежало вести себя так, чтобы и не уронить свое собственное достоинство и поддерживать и честь своего барина, то есть не говорить ничего лишнего, но иногда вставить какое-нибудь хвастливое словечко или фразу, чтобы вызвать у слушателей вполне естест­венную зависть. Тут требовался известный такт и надо было не «пересолить», иначе какая-нибудь подробность из жизни своего барина может дойти и до него самого. Поэтому «мол­чаливый» денщик меньше рисковал самым «ужасным» наказанием — быть отправлен­ным в роту и замененным другим.

Когда, после окончания служебного дня, офицер приходил домой, то необходимо было уже с утра знать примерный план вечернего времяпрепровождения барина и приготовить ему соответственную форму одежды. Вечером, если офицер отсутствовал, надо было прочесть, принесенный из роты приказ по полку и точ­но узнать из него, нет ли на следующий день какого-нибудь наряда и не назначили ли его барина на дежурство, в караул или на похо­роны, не назначена ли утром стрельба в тире (в 6 часов утра) или же еще хуже не назначе­на ли рота в оцепление стрельбища, для кото­рого час выступления назначился в 1-2 часа ночи. Сообразно приказу, денщик должен был приготовить точно ту форму одежды, ко­торую полагалось надевать в том или ином слу­чае.

Если денщик находился в услужении у семейного офицера, сколько отеческой любви и заботы выказывали эти, бывшие еще недав­но селяками люди к детям, особенно к малень­ким, заменяя подчас и няньку, которая уходила на кухню для чаепития. С какой нежной любо­вью они качали иной раз люльку и может быть мысленно уносились в это время в свою родную хату, вспоминая и своих оставленных ребяти­шек.

Трудно себе было представить, что еще не­давний хлебопашец или пастух уже умеет го­товить котлеты, может подать пальто, гладить брюки и ходить по всякому поручению по не­знакомому городу.

Удивительная мораль существовала у этих денщиков: все офицерское хозяйство, день­ги и прочее своего барина они считали «на­шим» и когда, например, говорилось, что на­до починить стул или поставить новые подмет­ки, то говорилось: «у нас сломался стул» или «наши сапоги нужно починить».

В отношении доступа в квартиру посторон­них лиц, особенно штатских, денщики были неумолимы и часто заставляли своих хозяев краснеть, когда не в меру услужливый денщик не впускал шедшего в гости, заставляя его дожидаться на лестнице, пока он не доложит своему офицеру, что его спрашивает «какой-то вольный». Но зато когда в квартире появ­лялся ротный командир, то физиономия ден­щика расплывалась в улыбке и часто его обрат­ный ответ на приветствие своего ротного: «Здравия желаю, Ваше Высокоблагоридие» за­ставлял ротного командира, с первых же слов приветствия денщика, призывать последнего к более тихому ответу, так как его зычный го­лос разносился по всему дому.

Конечно, бывали и курьезы. Я вспоминаю, как, однажды, я высказал моему денщику, на­ливавшему мне в соседней комнате чай, мои опасения, что чай перельется через край, на что он резонно ответил, чтобы я не волновал­ся, так как он держит в стакане свой палец. Вытирая люстру и стоя на стремянке, мой ден­щик заверил мою мать, боявшуюся, что он упа­дет, что он держится за люстру.

А сколько любви и внимания и заботливос­ти проявляли эти наши друзья на походе и в боевой обстановке. Они трогательно выполня­ли все наставления, полученные от матерей и жен, при отъезде барина на фронт. Следуя за полком в обозе первого разряда, где нахо­дились офицерские вещи (палатки, койки и пр.), они, по приходе на бивак, в летнюю пору спешно расставляли и камуфлировали палат­ки, в зимнюю же быстро приводили в порядок отведенные избы и заботились о скромном ужи­не для своего барина, а также о папиросах и о свечах. Впоследствии, когда вся армия зако­палась в землю, оставаясь в ближнем тылу, при обозе, денщики по несколько раз в день, рискуя жизнью при долгих переходах по хо­дам сообщения, навещали своего офицера, за­ботясь и о его здоровье, и о белье и, кроме того, своим корявым почерком отписывали матерям и женам обещанные письма о том, что, дескать, «наш барин жив и здоров и того же и вам желает».

А после боя, кто первый приходил спраши­вать, все ли благополучно с его барином — тот же денщик и какое он принимал участие, ког­да его офицер был ранен, прикрывая подчас оледеневшего воина своею жалкою шинелишкой, доставая ему чай или ром.

По приезде в отпуск во время войны со своим барином, как красочно рассказывал он про геройские подвиги мало знакомой с воен­ной обстановкой кухонной аудитории… В этих рассказах ореол его барина возносился до выс­шего предела.

Я вспоминаю, как мы с моим денщиком Ели­сеем Голенком вместе трагически переживали известие об отречении Государя, а затем появ­ление приказа № 1-й. Елисей плакал и просил у меня разрешения величать меня по-прежне­му, а меня называть его «на ты». И это был случай не единственный в нашей армии. Таков был денщик русской армии! С каким тяжелым чувством шел он на вынужденную присягу неизвестному ему и чуждому его духу Времен­ному правительству.

Нашему русскому денщику можно было до­верить какие угодно деньги, что часто и дела­ли многие офицеры перед боем, зная наперед, что если с ним что случится, — денщик добе­рется до его родителей или жены и передаст им и его крест, и ордена, и иконку, и все день­ги. Все это делалось совершенно бескорыстно. Это впитывалось с воспитанием солдата и ста­новилось неотъемлемой чертой его характера. Этот же мой денщик прислал мне уже загра­ницу письмо, начинавшееся словами «здравст­вуйте дорогой и милый моему сердцу…», а кон­чалось оно — «любящий Вас и целую вас».

И думается мне; что много, много наших ста­рых денщиков, еще живущих на свете, пере­неся все ужасы революции и гражданской вой­ны, частенько вспоминают добрым словом сво­их далеких «господ», как и мы все нет-нет да и вспомним наших дорогих и милых сердцу денщиков".

В. Каменский. Статья из парижского журнала "Военная быль" (1952 - 1974). Издавался Обще-кадетским объединением под редакцией А. А. Геринга