“На следующей неделе мы устраиваем специальную выставку для Таразеда в моей художественной галерее "абстракция". Таразед-самый известный в мире современный экспрессионист.”
“Право. Конечно. Теперь я вспоминаю Таразеда.”
Изар видел фотографии яркого сорокалетнего художника в газетах. У него были темные волосы, темные глаза и щеки, поросшие щетиной, словно сорняками. Он носил рубашки, которые напоминали резкие линии его произведений искусства, но на фотографиях, которые видел Изар, было мало их дизайна—многочисленные женщины всегда висели над его руками.
Изар забыл о Таразеде только потому, что его отвлекли мысли о Касторе. На протяжении всего ужина он ждал возможности рассказать Аскелле, что изобрел подводный огонь, но теперь они ели десерт-кусочек торта из орехов, посыпанных какао, и она беспрестанно говорила об искусстве.
- Я буду сопровождать Таразеда, пока он в Менкаре, - продолжала Аскелла.
Десертная вилка Изара замерла в воздухе. “Его эскорт?”
“Утвердительный ответ. Его личный эскорт. Я покажу ему все достопримечательности города.”
“Это обычная для куратора, чтобы послужить эскортом для художника?”
“Это не так, но отношения с Таразедом важны для абстрактного, учитывая его художественный статус.”
- Понятно.”
“Я так долго восхищалась его работой, - мечтательно сказала она. “Я считал дни до его визита.”
Хотя Аскелла работала в художественной галерее, Изар никогда не был в художественной галерее. В его области изобретений и техники точность была ключом-каждый болт имел значение, и один неуместный винт или гвоздь мог разрушить все. В абстрактном искусстве, напротив, не было никаких стандартов ценности, которые он мог бы различить; само понятие ценности казалось ниспровергнутым, ибо самые абсурдные произведения, казалось, приносили самые абсурдные цены.
Мир Изара и мир Аскеллы были совершенно разными, и они никогда бы не пересеклись, если бы не Сайф. Саиф встретил Асцелла, а продразверстка в Tarazed произведение искусства для своего офиса. На следующий день он познакомил Изара и Аскеллу на вечеринке, которую организовал в баре. Изар не знал, как Сайф догадался, что Изар сразу же влюбится в Аскеллу, но он знал это, и Изар был влюблен. Изар все еще помнил, как выглядела Аскелла в ту ночь, год назад, с блестящими волосами, дерзким носом и длинной гладкой шеей. Платье цвета слоновой кости ласкало ее длинные изгибы, а сумочка цвета слоновой кости болталась у локтя, пока она потягивала мутный напиток. Ее окружали мужчины, но она также стояла в стороне от них, выделяясь среди них, как газель среди носорогов.
Шрам на левой стороне челюсти Изара впервые покалывало от смущения. Он надеялся, что она этого не заметит, но ее глаза проследили крючковатую линию от мочки его уха почти до губы. Она нахмурилась, глядя на него, как на облупившийся лак для ногтей. "Не только физическая отметина шрама заставила ее задуматься, - подумал Изар, - но и тот факт, что она намекала на совершенно иное воспитание". Да, Изар был усыновлен Антаресом, богатым бизнесменом, но его биологический отец был нищим рыбаком; Аскелла, между тем, была дочерью миллиардера-магната недвижимости.
Долговязый официант подобострастно поклонился, прежде чем наполнить их бокалы марочным красным вином за тысячу долларов, которое они заказали. После его ухода Изар схватил бокал за ножку и закрутил его так, как учил его консультант по этикету, приблизив нос к носу, чтобы понюхать. Вино немного пахло его старыми кроссовками, но, подавив эту мысль, он сделал глоток.
-С двадцать седьмым днем рождения, любовь моя, - сказал он, ставя бокал на стол. Он протянул Аскелле черную бархатную коробочку через скатерть из яичной скорлупы.
Она открыла ее. Даже сидя за столом, Изар видел, как бриллианты огранки "роза" и "принцесса" сверкают тысячами осколков по всему ресторану, по улыбке на ее лице, по плечам, которые светились чуть светлее снега, и по глазам, которые сверкали, как иней, тающий на весеннем солнце.