Еще о приключениях археологов читать тут:
Вообще говорить про экспедиции и умалчивать о пьянстве – кощунство, ибо, как я уже говорила, от дикой скуки в дикой бухте или посередь дикого поля кроме как пить – делать нечего. Непьющие могут утешаться рассказыванием сказок (например, про Шиша), поеданием сухпая, состоящего из сгущенки и баранок либо консервов и стыренного на кухне черствого ржаного хлебца или, сев на краешек оврага и глядя на временно трезвых гоняющих мяч мальчишек, уплетать привезенную родителями из города черешню.
Так вот, не верьте тем, кто утверждает, что в экспедиции он только копал, а в свободное время парил, яко андел над землею. В экспедиции пьют все. Копают днем, пьют ночью. Если вам повезло, и вы обретаетесь в каком-нибудь мало-мальски пригодном для жизни поселке (как мы в Нижне-Заморском), где есть хоть один кабак, вечером вы встретите в нем весь наличный состав экспедиции, за исключением четырех лиц, которые, приложив еще немного усилий, от поста и аскезы могли бы достичь просветления. Если вы обретаетесь в дикой скалистой бухте, окруженной с четырех сторон лысыми сопками, за которыми простирается унылая желто-серая приазовская степь, вечером возле костра вы обнаружите весь наличный состав экспедиции уже веселыми-развеселыми.
Откуда же в дикой бухте бухло? Все просто – утром начальство ездило за продуктами в Багерово и притаранило страждущим (и себе заодно) ящики дешевого вина в картонных коробочках наподобие тех, что продаются у нас под гордым названием «Крымское вино». Ну а если вы обретаетесь прямо посреди великой Русской Равнины, то рядом по определению всегда должна быть деревенька, в которой добрый дедуся уже не первый год продает юным алконавтам свой отменный спиртик пятилитровками. И в отсутствие кабака и теплой южной ночи, располагающей попьянствовать у костерка, гнездилищем порока становится вполне безобидная по своему главному назначению кухня. В экспедиции пьют все – от раба-студентика с лопатой до матерой пятикурсницы-археологини, от аспиранта-начальника квадрата до начальника раскопа и главы всей экспедиции. Причем в Крыму начальство было все же поинтеллигентней – как-никак, доктора наук, один даже начальник Отдела полевых исследований института археологии РАН, ведавший выдачей всех открытых листов в России, а в нашей милой средней полосе все попроще – и климат, и харчи, и начальники. И даже вина «крымского» нет. И караоке с Максим, орущей каждый вечер на всю деревню про какое-то не то белое платье, не то белое одеяние. Зато есть милый начальник экспедиции, матерый археолог – борода лопатой, пузик торчком, не обижавшийся, если к нему обращались «дядя Дрюня» вместо положенного расшаркивания «Андрей Николаевич». Он три дня обещал прочесть нам обзорную лекцию про полевые исследования здешних мест, но в назначенное время после ужина он все три дня валялся уже никакой в палатке и оглушал весь лагерь богатырским храпом.
У него три предмета гордости (не считая милой его сердце ямы в черноземе, торчащей посреди поля) – День ВМФ, День археолога и флаг экспедиции. Первыми двумя предметами он гордился потому, что в эти два дня (последнее воскресенье июля и 15 августа) лагерь нажирался до такого поросячьего визга, что они там сами себя уже не помнили, а третьим из-за хитрого девиза – на флаге были начертаны слова, как он считал, выбитые на перстне Дмитрия Донского (только мне почему-то кажется, что Соломона): «Все ся ми’нет». Комильифо было заставлять салаг произнести это мудрое изречение и ржать, когда все поголовно делали неправильное ударение на последнем слове.
Естественно, среди студентоты пьянки тоже отличаются всякими милыми приключениями. Подруга знала о ненадежности наших синяков и каждое утро перед отправкой на раскоп высматривала Сапога с сакраментальной фразой: «Где ж мой-то алкаш?» (они работали в паре, он копал, и она копала – только отваленную им на бруствер раскопа кучу земли). Как-то раз Сапог осерчал на свою бейсболку и сжег ее в ночи. Потом боялся, что без головного убора уши обгорят или солнечный удар хватит и выпросил у кого-то бандану. В другой раз он лез в палатку, потом послышалась возня, короткий вскрик – я, высунувшись из своей палатки, сначала не поняла, какого черта вниз по склону оврага катится какой-то огонек. А это всего лишь Сапог укатился, вместе с фонариком. Главное, что выбрался сам. Сапог жил в палатке еще с двумя ребятами (одного из них, тихого парня по кличке Дед, они однажды так напоили, что мы со своего краю снова стали свидетелями душераздирающего триллера с воплями: «Дед! Дед! Нет, Дед! Нет! Эх, Д-е-е-д». Не пугайтесь, никакого насилия, просто желудок Деда воспротивился количеству выпитого, Дед малость уделал собственную палатку, и спать ребятам оказалось негде).
Девицы, заметим к слову, в количестве выпитого могли перещеголять и самих вьюношей. Особо отвязные не только глушили спирт железными кружками, как на фронте, но и устраивали дикие пляски топлес вокруг кривого столба, подпиравшего кухню-шатер. А потом разбредались ночевать по палаткам, естественно, не по своим (святая заповедь в инструкции по технике Безопасности ВДАЭ: «Помните, что нарушение техники безопасности приводит не только к смерти, но и к рождению»).
Комменты, лайки и подписки приветствуются) – будет круто!