К тому времени, когда Чума была полностью уничтожена, у нас оставались лишь небольшие карманы, в основном сами по себе, но в некоторых местах они были в двух или трех.
Солдаты, которые были там с нами, были все добры, но они не помогали в любом случае. Лучшее, что вы могли получить от них, было: «Извините, мы обновим вас, как только наша команда сообщит нам», или «Извините, мы ожидаем, что новые поставки поступят в любой день». Все, что они Сказанное для нас всегда начиналось со слов «прости». Несмотря на мою ситуацию, мне стало плохо от них. Все они выглядели так, словно были в нескольких минутах от паники. Когда вы с ними разговаривали, все они выглядели как универсальный олень в свете фар. Все, что они знали, это то, что им говорили, из того, что я собрал в то время, - охранять лагерь, раздавать еду и лекарства, подавлять мародеров, мятежников или сопротивление и ждать дальнейших приказов.
Реальный медицинский персонал, казалось, был намного лучше в этом отношении. Между койками было какое-то количество армейских боевых медиков и медсестер; все они были либо сядут, либо прилетели, пока Сидар-Сити собирался вместе. По крайней мере, они все были там, когда мы с Лиззи приехали на нашем школьном автобусе. Все они перемещались с места на место с целью. Они выглядели так, как будто у них была миссия. В те дни, когда о нас еще было много забот, всегда нужно было делать еще одну вещь, еще одну задачу, еще одну битву, которую нужно вести у кровати. Они имели это вместе и говорили с уверенностью. Они были решены.
Затем, когда люди продолжали умирать с одинаковой скоростью, несмотря на все их усилия, особенно когда сами солдаты и медики начали оказываться в одиночестве, мы все увидели, что уверенность и решимость подрываются. Несмотря на все, что происходило, несмотря на бесконечный страх, который я испытывал, ожидая, когда Лиззи заболеет, наблюдение за медиками и осыпанием медсестер было душераздирающим. Мы все любили их - любили их за то, как сильно они боролись за нас. Когда они наконец оказались на койке среди больных, это были больные, которые протягивали свои руки между мучительным кашлем, чтобы успокоить и успокоить их. Те медики, которые все еще стояли на ногах, стали носить те же выражения, что и солдаты, и все остальные поняли: от нас ничего не оставалось, кроме как ждать смерти.
Конечно, мы уехали задолго до того, как все погибли. Многие из выживших сделали. Как только мы выяснили, что солдаты больше не ограничивают нас в зоне карантина, люди просто начали ускользать в маленьких карманах. В моем случае мы остались немного дольше, потому что я все еще боялся, что Лиззи собирается заболеть. Я не хотел уводить нас слишком далеко от того места, где были все медикаменты и люди. Однако я не тратил много времени на размышления о своем здоровье или о том, что это может означать, что и Лиззи, и я оставались здоровыми еще долго после того, как все остальные сдались. Как я и сказал: она причина, по которой я все еще жив. Если бы она не была со мной в то время, думаю, я бы просто легла на койку и ждала, пока мой мозг выключится ... или, может быть, схватит одну из винтовок у мертвого солдата и выключит мой мозг.
Поэтому, когда все медики начали вымирать, у меня остался груз медикаментов, которые я не знал, как использовать, и никто не показал мне. Больше не имело смысла тусоваться. Штат, размещенный с нами, уменьшился до крошечного уровня; Я имею в виду, что на каждые пять палаток оставалось один или два человека. Вы можете буквально пройтись по столбцу за столбцом в сетке и не наткнуться на кого-либо официального или ответственного. Чаще всего вы могли видеть людей, которые раньше были ответственными, лежащими в больничных койках. Никто не управлял этим местом.
Я привел Лиззи к одной из палаток с припасами (к тому времени вы должны были повести ее повсюду; она больше не сидела тихо, смотрела вдаль или просто спала) и получила то, что в то время казалось большим количеством припасов. Я схватил бутылку ибупрофена, аптечку и так далее. Я видел кучу других лекарств, и, как мне кажется, это были антибиотики (у них были имена, которые я не узнал и не мог произнести, все заканчивающиеся на «-l-i-n»).