на тот случай, если читатель не сможет сделать очевидное толкование, на полях есть яркие виньетки мужчин и женщин, указывающие ему правильное направление.
Дело в том, что сокол не может отрицать свою природу, хотя он может видеть клетку, висящую на ветках на веревке. Поэт слишком занят своими стильными двойными намерениями, чтобы правильно развить тему, но, тем не менее, он там, как большой камень посреди дороги.
Валент прочитал это (он уже знал это наизусть) и обнаружил, что взял лист бумаги и ручку, не зная об этом. Он нахмурился, затем начал писать. Предположим, что, когда клетка упала, она сломала крыло сокола. Тогда это было бы бесполезно, и если бы австрийцы были гуманными людьми, они сломали бы ему шею. Цапля имеет ценность, потому что ее можно есть, а мертвый сокол - это просто кости и перья. Охотники хотят поймать его, чтобы он мог охотиться; он должен охотиться (и поэтому разрушает себя в их ловушке и становится бесполезным), потому что это его природа. Поскольку цапля - единственный элемент в истории, который сам по себе ценный, разве не было бы разумнее поймать и съесть цаплю и оставить сокола в покое?
Кроме того, сокол не склонится к привязанной птице. Это было бы невидимо. Сокол не может поразить неподвижную цель, он может видеть только движение.
Он закрыл книгу, сложил бумагу и бросил ее в кучу разливов рядом с камином (потому что, когда вы начинаете полагаться на написанное слово, пришло время зажечь им огонь). Он снова выглянул в окно и натянул воротник вокруг ушей, прежде чем покинуть комнату. Снова пошел дождь.
2
Он открыл глаза, ожидая увидеть Царство Небесное, но вместо этого это был грязный седовласый мужчина с большими усами, который нахмурился.
«Живи здесь один», - сказал мужчина. Миэль предположила, что мужчина не разговаривал с ним. Тем не менее, было обнадеживающим иметь беспристрастное мнение по этому вопросу, хотя тон человека подсказывал, что это в значительной степени академическая проблема.
Миэль попытался вспомнить, где упал его меч, но не смог. Мужчина опустился на колени, а в руке был нож. Ну что ж, подумала Миэль.
"Легко", сказал мужчина. "Где это больно?"
Он убрал нож в ножны на поясе. Рядом с ним Миэль заметила большой мешок на земле. Это было полно ботинок. Был один особенно прекрасный образец, торчащий сверху. Миэль узнала это. Это объясняло, почему его ноги были холодными.
"Что ж?" сказал мужчина. "Разве ты не можешь говорить?"
"Я не знаю", сказала Миэль. Его голова раскололась, из-за чего ему было трудно разобраться в неловких, нежелательных вещах, таких как слова. "Что со мной не так, я имею в виду."
«Тогда не может быть больно, - сказал мужчина. "Попробуй встать."
Позади этого человека Миэль видела больше похожего на него. Они медленно плыли вверх и вниз, склонив головы, как рабочие на поле капусты. У некоторых из них тоже были мешки; другие держали мечи, копья, луки, связанные веревкой, словно лесные педики или снопы кукурузы. Харвестеры, подумал он. В своем роде.
«Я не могу», - обнаружил он. «Колено не работает».
"Правильно." Мужчина наклонился над ним и расстегнул ремни своего шоссейного дома. «Никакого кровавого чуда», - сказал он. «Раздулся, как клубок. У тебя есть правильный старый скат, не так ли?»
Он заставил это звучать как преднамеренное зло, и Миэль почувствовала желание извиниться. «Я не могу вспомнить», сказал он. «Я был в бою ...» Он сделал паузу. Что-то только что произошло с ним. "Мы победили?"
Мужчина пожал плечами. «Обыщите меня», - сказал он. «Возьми меня за руку, давай».
Человек поднял его и поймал прежде, чем он снова упал. "Сюда," сказал он. «Сядь на телегу, у тебя все будет хорошо».
«Спасибо», сказала Миэль. Мужчина улыбнулся.
До тележки было всего около дюжины ярдов, которая была сильно загружена более набитыми мешками и снопами оружия. Мужчина помог Миэль сесть на заднюю дверь. «Вы там ждете», - сказал он. «Не ходи никуда».
Миэль смотрела, как он уходит; медленный, размеренный шаг человека на работе. Через некоторое время он не мог отличить его от других.
Конечно, он знал, что такого рода вещи случаются, но никогда раньше не видел этого.