Жорик устал санки толкать. Надо его сверху на чемодан посадить, да фрицу не понравится, наверное. Вон он идет впереди в черном кожаном пальто, уши перчатками потирает. Мороз жмет, снег скрипит, веревка на санках обледенела, а мне жарко.
Чемодан у офицера тяжелый, от станции до немецкого штаба далеко, почти три километра. Зато сейчас заработаю, и мама купит нам еду. А то старшая Верка в свои десять лет за оглоблю уже спрятаться может и та, что в пеленках все время орет. У мамки молока не хватает. Жорику вчера четыре года исполнилось, мы ему не сказали, все равно дарить нечего.
– Давай, братишка, залезай, под горку съедешь, – фриц повернулся, ничего не сказал, в сугроб отступил, нас вперед пропуская.
Вот и площадь. Остановились перед крыльцом. Я ушанку снял, пот вытер, жду. Немец снял с санок свой чемодан с заклепками, полез в карман. Я до войны первый класс закончил, деньги считать умею. Жду.
Нет! Это не справедливо! Офицер протягивает мне конфетку. Она лежит такая красная, круглая на черной перчатке. Я смотрю на нее, потом на немца и мне очень хочется его убить или заплакать.
Жорик подбегает, подпрыгивает и хватает конфету. Его глазенки сияют от счастья. Вот ему и подарок на день рождения.