Густаву Климту приписывают до 40 детей. Насчёт 40 не ручаюсь, но трое было, а скорее даже четверо. В серии статей я познакомлю вас с ними и с их мамами, главными красавицами довоенной Вены.
Мария Циммерманн родилась в 1879 году в бедной католической семье. С Климтом она познакомилась совсем ещё девочкой — он любил юную свежесть, на его картинах редко встретишь женщину в возрасте (а мужчину тем более). Мария случайно столкнулась с Климтом: её школа была в 100 метрах от его мастерской.
Среди старших учениц школы бытовала шутка «Если никто не одолжит денег, пойду к Климту» — он охотно нанимал юных натурщиц. Марии было 18, Густаву 35. Он пригласил её позировать, — и она стала «Голой правдой», которую Климт в 1899 году написал для Венского Сецессиона.
Над обнажённой бесстыдницей — цитата из Шиллера: «Не можешь понравиться всем — нравься немногим. Нравиться многим — зло». Но Миззи (так называл её Климт) нравилась многим. Ей было 20, она была прехорошенькая, дочь русского отца и матери из Богемии. Хотя сама себя она красавицей не считала.
А теперь представьте. Климту 37. Он только что вернулся из путешествия по Италии, где жарко целовал в моменты уединения Альму Шиндлер (ровесницу Миззи), которая спустя годы прославится как муза Кокошки, Малера, Гропиуса и других. На восьмом месяце беременности 19-летняя Мария Учицка. А Климт садится писать до слёз трогательное письмо Миззи Циммерманн:
Я распадаюсь изнутри, разрываемый хаосом противоречий. Как судьба пытает и преследует меня! Ты не представляешь, сколь виноватым я себя чувствую! Неужели я когда-то был счастлив? Ждал путешествия в Италию? Как я надеялся, полный стремления, освободиться от этой печали? Но этому не суждено было случиться. Всё прекрасное было разрушено мучительными мыслями! Моё сердце грозило разорваться от боли.
С первого дня я чувствовал, что ты — Судьба. Я чувствовал: лучше бы ты не приходила, но я без тебя не мог. Одновременно с этим проснулся и зверь, живущий в мужчине. Я усмирял его, какое-то время мы боролись. Моё святое благоговение перед Девой стало твоим спасением. Но потом ты пришла снова, ты пришла снова, уже другая! И страшное несчастье началось.
Как глубоко ранили моё сердце постоянные расспросы: «Кто Она?», когда я представил публике мою последнюю картину, картину-несчастье. Всех интересовала «Она» — твой портрет. Я должен был отвечать: «это благословенное красивое дитя, которому я принёс несчастья и страдания». И если я выскребу лихорадящий мозг из недр своего идиотского черепа, я не смогу изменить то, что уже случилось.
О какой картине-несчастье говорит Климт? О «Шуберте за клавиром». Чудесное светоносное видение в огоньках свечей слева от Шуберта — это Миззи. Тонкий шёлк для этой картины Миззи одолжила Серена Ледерер — о ней я расскажу в другой статье. Чета Ледерер собрала крупнейшую коллекцию климтов — и эта работа была одной из жемчужин. Поскольку супруг Серены — еврей, а значит не человек, в преддверии Второй Мировой собрание, в том числе «Шуберт», перекочевало в нацистские руки.
Картины во время войны в интересах безопасности хранили в замке Иммендорф в 80 км от Вены. При наступлении союзников нацисты взорвали замок вместе со всей коллекцией Ледерер. Видимо, руководствовались известным принципом «так не доставайтесь же вы никому». Но вернёмся к письму:
Дорогая Миззи, может быть, ты найдёшь в себе мужество всё поведать матери. Это ведь так противоестественно, так непостижимо, Миззи? Разве это не самое гадкое, что может случиться с двумя человеческими существами? Должен ли я теперь призраком скитаться по земле? Успокой меня, скажи, что ты меня прощаешь. Мне нужны силы. Мне нужно выполнить Государственный заказ к Парижской Международной Выставке. Я должен поддерживать моих бедных беззащитных сестёр.
О тебе дóлжно заботиться так, будто ты моя жена. Я хочу оградить тебя от скорби и обеспечить твоё будущее в знак покаяния за то горе, которое я принёс нам. Но для этого мне нужны силы, чтобы воспрянуть от этого несчастья.
Ты дашь мне сил, сказав, что ты не винишь меня и твоя дорогая матушка меня не осуждает. Я прошу тебя об этом. С вашим прощением я смогу вернуться к работе с удвоенной силой. Дашь ли ты мне отсрочку? Твой глубоко несчастный друг Густав Климт
Думаю, вы уже поняли, что «самое гадкое, что может случиться с двумя человеческими существами» — это беременность? В свои 20 Миззи родила Густава Густавовича. Спустя три года — Отто Густавовича. Климт, конечно, заботился о ней: он хорошо знал, что ждёт одинокую бедную девушку (а из дома Миззи выгнали, чтобы не испортить туманные перспективы замужества для её сестры) — проституция, сифилис, смерть. Он снял для Миззи квартиру недалеко от своей мастерской и завещал ей 4000 крон (Климт скончался в возрасте 55 лет в 1918 году).
Миззи до конца своих дней повторяла, что Климт «идеальный мужчина». Хотя ей было, с чем сравнить: в 1931 году, в свои 52, она вышла замуж за некоего Кренделя.
Что же касается потомков, то Густав Циммерманн, сын Густава Климта, дожил до 76 лет и пережил мать всего на год. Его 79-летний сын — тоже Густав — живёт в Вене и заботится о могиле своего великого деда. У него фамильные пронзительно синие глаза. Он встал на защиту мастерской деда, когда на её месте хотели построить торговый центр. Своего первенца он тоже назвал Густавом, — так зовут и практически всех сыновей Климта. На видео ниже об этом рассказывает сам Густав Циммерманн:
Люцине Циммерманн, правнучке Климта, 56 лет, и за полгода до смерти прабабушки она расспросила её о Климте. Спустя столько лет Миззи продолжала говорить о нём с большой нежностью. Он был мужчиной её мечты, величайшей любовью её жизни, — хотя она всегда знала, что она не единственная.
Основные источники: книга Анн-Мари о'Коннор «Женщина в золоте», австрийский журнал Kurier.
Читайте также: