Вот мы и на квартире. Все принялись за работу. Кто рисует афишу, кто роли переписывает, готовит костюмы – дело есть у всех. С трудностями получили разрешение на постановку. Для нас это большая радость, потому что в Москве впервые – татарский театр!
Мы поставили пьесу «Невежество и ученость». Несмотря на то, что в театр пришло много людей, из-за больших расходов нам не досталось ни копейки. Когда играли последнюю сцену, к нам зашел Кудашев.
– Когда доиграете, выходите через черный ход, а я сам все улажу, – сказал он.
– А почему мы должны так делать? – спросила я.
– Сбор маленький, если заплатим клубу за свет и аренду, самим ничего не останется.
Мы сделали так, как он сказал. Наутро он накормил нас всех черным хлебом и чаем. А сам ушел снова искать клуб и получать разрешение. Но сколько он ни ходил, ничего не вышло.
Нерегулярное питание меня окончательно истощило. У меня стала кружиться голова и появились боли в груди. Да еще и Фатыма стала меня донимать: «Это ты меня сюда привезла, дома я жила в сытости». Артисты тоже стали ругаться между собой. Скандалят. Товарищ Ахунов встал и крикнул в сердцах: «Ах, чёрт, ну почему же я родился татарином!», Касим Шамиль встает и кричит: «Давайте продадим мои брюки!» и трясет своими штанами, Барый ему: «Глупец, хочешь продать последние штаны, а потом не в чем будет выходить на улицу!». Пока мы так шумели, к нам зашел хозяин квартиры и стал требовать деньги: «Если не собираетесь платить, освободите квартиру».
Мы нашли двухкомнатную квартиру и съехали. Товарищи решили сами взяться за дело. Но мы все мучаемся голодом настолько, что совершенно выбились из сил. Пошёл уже седьмой день, как я ничего не ем. У меня закружилась голова, и я потеряла сознание. Через какое-то время я очнулась и попыталась встать, но перед глазами все потемнело, и я снова упала. Товарищи дали мне понюхать нашатырь и привели меня в чувства. Я не понимаю, что со мной происходит. Передо мной стоит Фатыма. Спрашиваю: «Почему я такая?» Она грызет заплесневевший хлеб, я спрашиваю: «Что ты ешь?». Она говорит: «Я собрала хлебные корки, выброшенные хозяйкой, на, погрызи, немного сил наберешься» и протянула мне сухарь. А сама со словами: «Подруга, до чего же мы докатились» расплакалась. Я стараюсь не подавать вида: «Да ничего страшного не произошло, просто у меня немного кружится голова, это пройдет, это так».
Фатыма говорит: «Я тебя умоляю. Давай уедем в Казань, бросим это дело. Иначе пропадем мы на этом пути». А я говорю: «Начатое надо довести до конца, я не брошу своё дело на полпути». «Ты – дура, думаешь у татар будет собственная труппа?» – «Пока я не увижу, как встанет на ноги татарский театр, я сцену не брошу». Но сколько бы я ее ни уговаривала, она стояла на своем и просилась обратно в Казань.
Товарищи продали билеты, я сдала в ломбард свой калфак, мы немного поправили положение и начали более-менее питаться. Плюс ко всему со второй постановки нам даже кое-что перепало. Но Кудашев никогда нам не показывал сборов открыто. Поэтому в конце концов вышел скандал и Кудашев ушел от нас. А мы остались все вместе.
Однажды какая-то женщина позвонила по телефону и пригласила меня к себе к пяти часам вечера.
– Кто вы? Для чего вы меня приглашаете?
– Придете, там и познакомимся. Вот мой адрес, – сказала она коротко и положила трубку.
Я посоветовалась с товарищами, стоит ли туда идти. Они посоветовали сходить, вдруг что-то выгорит.
(продолжение следует)