Другую «кашу», когда-то им «заваренную» , пришлось Василию «расхлебывать» вокруг отношений Котика и Ложкиной.
А это уже действительно не просто был разрыв, а какая-то кровоточащая рана, не дававшая покоя всем, имеющим к ней отношение или только «прикасающимся» к ней. Ложкина обвиняла Котика в гордыне и высокомерии, в использовании ее в качестве «служанки», Котика же «поражало» лицемерие и «предательство» своей лучшей подруги. А поскольку в центре этого всего оказался Василий, то ему доставалось от обеих сторон.
Котик по-прежнему обвиняла его в намеренной «порче» их отношений, в «игре» с «самым святым чувством – дружбой». Ложкина же не столько обвиняла его, сколько постоянно жаловалась на свою бывшую подругу, обвиняя уже ее во всех смертных грехах, доходя порой, в виду повышенной мнительности, уже до собственных фантастических предположений и абсолютно надуманных обвинений, под которыми не было никакой почвы. Действительно, доходило до смешного – они обе обвиняли его в «заигрывании с предательницей», под коей имели в виду противоположную сторону, в многочасовых беседах и выслушивании «жалоб», - и сами же по несколько часов жаловались и изливали свои претензии и злобу.
Василий измучился, курсируя в первые дни от одного «берега к другому». Сначала он беседовал с каждой по отдельности, стараясь без искажений довести до каждой противоположную точку зрения, но это только подливало масла в огонь. Потом, видя, что заходит в тупик, обратился за помощью к другим лицам. К той же «Дариванне» - руководителе центра «Здоровье». Она была давняя подруга обеих, и могла бы выступить, по мысли Василия, в роли «третейского судьи».
Однажды Василий пригласил ее в масовку и попробовал при ней высказать свой взгляд на природу конфликта между бывшими подругами. Но как только он заговорил о «высокомерии Котика», как та сразу сжалась в комок и действительно стала походить на «дикобраза» или загнанную в угол «отчаянную» кошку.
- Я никогда не была высокомерной. Я всегда ей доверяла как себе…. Не было человека для меня ближе – как я могла превозноситься перед нею?.. Это все равно, что превозноситься перед самим собой и плевать на себя в зеркало… - шипела она из угла кильдима, а Дариванна при этом беспокойно переводила свои голубые глаза с нее на Василия, пытаясь сгладить ее гнев и заговорить о чем-то нейтральном.
Провалом закончилась и попытка Василия устроить «очную ставку». Как ни убеждал он по очереди обеих в необходимости «высказать все накипевшее друг другу в глаза» - это не возымело воздействия. Не согласились обе. Грустно и смешно, что по одной и той же причине – «она ничего не поймет». Но на самом деле Василий чувствовал, что в глубине души у обеих гнездится какой-то непонятный страх…. Впрочем, уже и понятный. За время конфликта обе наговорили так много «лишнего» друг на друга, что, видимо, в глубине души им уже было стыдно и за это.
В конце концов, Василию пришлось оставить это безнадежное «дело примирения». Для успокоения совести он заручился словами Ложкиной о том, что она «воспользуется его предложением о беседе один на один», когда «улягутся эмоции», но сам не верил в возможность такого варианта и, даже в случае его осуществления, - в его благотворность. Слишком безнадежными казались теперь все эти попытки склеить разбитое…
(продолжение следует... здесь)
на начало главы - здесь
на начало романа - здесь