Тим Бёртон переигрывает свое прошлое для «Франкенвини»
В его покадровом мультипликационном фильме есть немного и от Бербанка, и от Калифорнийского Института Искусств.
Когда Тим Бёртон остался за камерами, оказалось, что он возможно снимет художественную адаптацию классической сказки «Пиноккио» для компании Уолта Диснея. Несмотря на то, что воплощение идеи фильма все еще впереди, это идеально подходит для Бартона: благодаря своей богатой фантазии он не только выпустил в 2010 году для студии успешный фильм «Алиса в Стране Чудес», сборы которого составили 1 миллиард долларов, но и со времен колледжа с чувством и душой делает кукольные мультфильмы в Калифорнийском Институте Искусств, включая «Кошмар перед Рождеством» и «Труп Невесты».
Он уходит в свое творческое прошлое с «Франкенвини»: черно-белая покадровая полнометражная адаптация художественной короткометражки, которую он снял в 1984 году, об увлеченном наукой мальчике, который воскрешает своего любимого пса из мертвых. В фильме, который вышел этой осенью, сомнительный герой, молодой Виктор Франкенштейн (Чарли Тахэн) на самом деле совсем не пытается раздуть проблему, он всего лишь хочет использовать свои знания, чтобы воссоединиться со своим лучшим другом.
Однако его действия становятся причиной разрушений в милом старом пригороде Нью-Холланд. Для проекта было изготовлено около 200 кукол. Чтобы вдохнуть новую жизнь в историю, Бёртону пришлось поразмышлять над своим детством в Бербанке. И это только одна причина почему проект — любовное письмо всемирным канонам ужасов и триллерам Атомного Века 1950-х — является таким глубоко личным для кинорежиссера.
Что было самым тяжелым в развитии оригинальной короткометражки «Франкенвини» в полнометражную картину?
Многие могут посмотреть на это и сказать, что это легко — ты уже делал так раньше, просто сделай это снова. Но есть много причин, почему вы не хотите делать что-то. Для меня это был действительно переломный момент. Я осознавал, что это реальный проект, а не просто дополнение к короткометражке. [Прошедшее] время подарило новую перспективу. Идея оживления неодушевленного объекта и покадровая съемка казались более чистой и полной версией. Это как странный сеанс терапии: ты как-будто раскрываешь свое прошлое.
Извлекли ли вы и впрямь новые перспективы из своего прошлого во время создания проекта?
Мне никогда не удавалось достаточно хорошо выразить это словами. На самом деле, я не возвращаюсь — я не смотрю на рисунки, я действительно не смотрю фильмы, как я делал это много раз снова и снова — иногда, когда ты задумываешься о прошлом, это тренирует твою кнопку памяти. Ты просто возвращаешься к забытым [будучи взрослым] воспоминаниям, как странно ведут себя дети друг с другом, какими чудаковатыми и внушительными были определенные преподаватели. Ты возвращаешься и вспоминаешь те чувства. Это касаемо развития той силы памяти.
Насколько близко вы идентифицируете себя со своими протагонистами? Много ли общего между Виктором Франкенштейном и молодым Тимом Бёртоном?
Да, у меня была собака и я хотел быть сумасшедшим ученым. Меня, как и многих детей в настоящее время, относили к этой «ненормальной» категории. На самом деле, я совершенно не чувствовал себя таковым. Я всегда считал других детей странными, поэтому я попытался отобразить это в фильме, чудаковатость других детей, как они слегка запугивают друг друга.
Почему покадровая съемка такая особенная для вас?
Я полагаю, что для любого, кто когда-либо был среди таких декораций или держал в руках куклу, это волнующе. Есть что-то захватывающее в этом. Я был ребенком, когда посмотрел работы Рэя Харрихаузена, когда ты ничего не знаешь об этом, но понимаешь художника. Он очень повлиял на меня.
Я знал его имя раньше, чем имена любых других актеров или режиссеров. Некоторые из этих кукол — вероятно, с точки зрения фильмов, над которыми я работал, от «Кошмара» до «Трупа Невесты» — эти куклы, возможно, самые сырые в том плане, что у них был самый ограниченный диапазон. Это было относительно дизайна и немного бюджета, всего лишь возвращаясь к несколько более старомодному [подходу]. Брать такого рода материал и воодушевлять его кадр за кадром — в этом все еще есть красота. Ты запускаешь их вместе, и в этом есть что-то магическое. Это своего рода отсылка в начало кино, ты видишь как начинают двигаться те кадры, и неважно как изменяются технологии, это все еще остается действительно мощным.
У вас есть любимый момент или эпизод из «Франкенвини»?
Осознавая отсутствие изощренности, есть много маленьких действующих моментов, которые я нахожу действительно особенными и неуловимо тонкими. Для меня это опять таки та самая красота, когда на самом деле люди двигают что-то и создают неподдельную эмоцию. Иногда это незначительные кадры Виктора как раз после смерти Спарки; пустяки, которые на мой взгляд попросту улавливают настоящую эмоцию.
Gina McIntyre, Los Angeles Times, 6 декабря 2012
Источник
© Другая планета
