Моя дочь пропала без вести в США: как я живу с этим
Вглядитесь в лицо этой девушки.
Это Анастасия Оветски, которая девятнадцатого июля 1999 года пропала без вести в штате Нью-Джерси.
На момент исчезновения девушке было почти семнадцать лет (она родилась четырнадцатого августа).
Сегодня ее фотография есть на каждом американском сайте, который посвящен пропавшим без вести, ее имя входит в список 55-ти подростков штата Нью-Джерси, которые исчезли и никогда не были найдены, образец ДНК ее мамы и старшего брата уже десять лет, как хранится в полицейской базе…
Но где сама Анастасия – не знает никто.
О том, как научиться ждать годами и можно ли этому в принципе научиться, в рассказе мамы Анастасии – Анетты Оветски.
“В США мы сбежали от антисемитизма. Устали“
Мы иммигрировали в США в 1989 году. Как евреи. Устали жить в антисемитизме. Он чувствовался всегда. Пусть у меня была хорошая должность, пусть мама моя была там заслуженный врач. Ее даже представили к Ордену Ленина, а в итоге не дали, решили, что Дружбы народов достаточно – еврейка же…
За год до отъезда мы похоронили папу. Он мне перед смертью так и сказал:
-Поставьте мне памятник и уезжайте…
Уехали. Паспорта у нас забрали, мы еще заплатили, чтобы нас выпустили: меня, моего мужа, мою маму и двоих наших детей – сына Юру и дочь Анастасию.
Сначала три с половиной месяца мы провели в Италии. Наши бумаги там проверили, паспортов-то не было. Все необходимые траты за нас заплатил ХИАС (Hebrew Immigrant Aid Society – Общество помощи еврейским иммигрантам – прим.). Мы потом им эти деньги вернули.
Из Италии мы улетели в Нью-Йорк, в Бруклин. Туда рекомендовали лететь тем, у кого в США не было родни, потому что там была сильная еврейская община, в которой очень помогали вновь прибывшим. Там нам дали номер в велфер-отеле, был такой тогда на двадцать восьмой улице и Мэдисон, в самом центре Манхэттена.
Потом подключилась подруга, помогла нам найти жилье.
Очень помогла NAYANА (частная еврейская организация – прим.).
Мы еще получили фудстемпы или талоны на еду, бесплатные курсы английского языка.
Плюс, нам давали деньги на оплату жилья, оформили медицинскую страховку.
Моей маме тогда было шестьдесят два года, и ей тут же дали SSI (денежное пособие для инвалидов, людей старше 65-ти лет – прим.). Мама была инвалидом – сердце. Ее не стало за год до того, как пропала моя дочь. И она, и мой папа умерли от рака легких, хотя никогда не курили…
Не знаю как такое возможно. Может, из-за Чернобыля? Или ракетных установок, которые располагались прямо около нашего города?
Два года мы прожили в Бруклине. А потом купили таунхауз.
Просто я сразу нашла работу по специальности, я биохимик, плюс, у меня с самого начала был неплохой английский.
Мужу было сложнее. В Союзе он был инженером, преподавал в колледже. По-английски почти не говорил.
В общем, в какой-то момент мы заплатили тысячу долларов, чтобы его взяли работать в менеджмент многоэтажного дома. Там неплохо платят, а еще и чаевые, когда устраняешь поломки в квартирах жильцов.
Дорого? Да, дорого. Но мой брат, который приехал через год, за устройство на такую же работу, заплатил уже три тысячи долларов…
Дети
Через два месяца после нашего приезда, сыну Юре исполнилось двадцать лет. В Союзе он успел окончить колледж. И первым из нас в США устроился на работу. На первую зарплату купил себе компьютер. У него вообще тогда два интереса было – язык и компьютеры. Он английский подтянул очень быстро, потому что хотел читать писателей-фантастов в оригинале.
Дочке исполнилось семь, когда мы жили в Италии.
Она тогда была стеснительной девочкой.
Когда чуть подросла, то стала буквально отторгать от себя все “русское”. Начала звать себя Ана на испанский манер, общалась и дружила только с американками. С другой стороны, там, где мы купили дом, русскоязычных тогда и не было…
Мне кажется, что она решила, что если в ней чувствуются вот эти “русские” корни, то она вроде как человек второго сорта. Хотя ее в Союзе не обижали.
Я вот теперь все время думаю – останься мы тогда в Нью-Йорке, и, возможно, ничего этого бы и не было… Ходила бы она у меня к иешиву как все еврейские девочки, и все сложилось бы иначе. Наверное.
Или я так думаю потому, что меня в этом бывший муж все упрекал, мол, не переехали бы, и все было бы иначе.
Она пропала, когда я отдыхала, меня не было дома.
Вообще я работала тогда на двух работах. Из одной лаборатории бежала в другую, с пяти утра до двенадцати часов ночи.
Я очень хотела заработать ей на колледж, чтобы ей не пришлось брать кредит на образование.
А она работала в фитнес-клубе. И должна была пойти в тот день как раз на работу. В итоге ушла куда-то и не вернулась ночью, не ночевала дома, чего при мне никогда не бывало. А муж мне ничего не сказал…
Понимаете, он ее жутко баловал. Моя мама, когда была жива, ни раз говорила ему:
– Ты еще наплачешься из-за того, что все ей позволяешь.
В общем, он позвонил мне только через день. Я начала возмущаться, мол, как же так? Почему сразу не сказал, я бы сразу примчалась.
Я полетела домой. Мы сразу подали заявление полицию.
С тех пор, конечно, не было дня, чтобы я не думала – а если бы я ради нее же так много не работала? Если бы больше проводила времени дома с ней?
Но ведь мой муж тогда работал с девяти и до пяти и на одной работе. Кто-то должен был тащить весь этот груз…
Муж
Наша семья распалась в итоге. Мы развелись и оба повторно женились.
Сначала мы с моим первым мужем не смогли жить в том доме, откуда она ушла. Он начал раздражать бывшего супруга. Решение о продаже исходило от мужа. А я все говорила:
– А вдруг она вернется сюда? А вдруг она вернется?
Но он настоял.
Я в какой-то момент решила уйти со второй работы – а зачем? Ради кого? Я ведь так пахала для нее, а теперь учить было некого… И мой муж тогда испугался – а как мы жить будем? Говорю, а как все живут?
В общем, все это накапливалось, накапливалось…
Мы развелись. И в день развода я ушла из дома. Сегодня в нем живет наш сын Юра.
Мой первый муж пропажу дочери воспринял иначе, чем я. Сегодня он не говорит о ней совсем. Делает вид что ли, что ее не было.
Когда через десять с небольшим лет после ее исчезновения нас попросили сдать ДНК, он отказался. И женскую линию, скажем так, сдавала я. А мужскую наш сын Юра.
Бывший супруг сказал мне тогда:
– Верю, что она жива, поэтому сдавать не буду!
Как будто только для мертвых сдают…
Да, за эти десять лет ее ДНК не совпало ни с чьим. В смысле это хороший знак? Ее же просто могли и не найти до сих пор…
Со вторым мужем я совершенно случайно познакомилась. Мы годами с ним ездили в одном и том же вагоне метро. И однажды он со мной заговорил. У нас никогда бы ничего не было, если бы не эта трагедия…
Мы сначала очень много общались по телефону, ему просто хотелось меня поддержать. Какая любовь, что вы! Я бы так и тянула свою лямку в этом браке, не понимая этого…
Он был давно разведен, учитель на пенсии, который не собирался жениться опять, я в браке. Он просто видел мое состояние из-за дочери и не мог меня оставить одну, поддержки-то не было… Ведь я тогда перестала общаться с друзьями, не могла. Они новости о ней узнавали по телевизору.
Расследование и жизнь без жизни
За год до исчезновения дочь убегала из дома, вот почему сначала подумали, что она опять просто сбежала…
Хотя, когда ее комнату осматривали полицейские, то нашли бумажник с деньгами под матрасом. И вообще все ее вещи.
Все было дома. Все, кроме нее.
В бумажнике было то ли тридцать, то ли сорок долларов. И я знаю, что дочь незадолго до того, как исчезла, заняла примерно такую сумму у своего бойфренда и тот требовал, чтобы она ее вернула. Они даже поругались.
Теперь я думаю, может, она специально такую сумму и оставила перед тем, как уйти? Чтобы мы ему долг вернули?
Мы тогда наняли детективов. Потратили на их работу кучу денег. Но они не смогли найти ровным счетом ни-че-го. Ни одной зацепки.
Полицейские сначала подозревали моего мужа, ее отца. Но у них так заведено. Он прошел сразу же детектор лжи. А вот ее бойфренд его пройти отказался… И по закону заставить его это сделать нельзя. Да и не было против него ничего. Против него, против кого-то еще… ничего не было.
Я как-то пересеклась с детективом, который теперь ведет дело моей дочери, и он сказал, что ее бывший бойфренд теперь наркоман и так и живет где-то в Нью-Джерси.
Полиция тогда быстро приняла у нас заявление, посоветовали нам позвонить в National center missing children (Национальный центр пропавших без вести детей). Я позвонила. И они тогда напечатали ее фотографии и разместили везде, где смогли.
Помню, как-то один дальнобойщик увидел фотографию Насти в журнале и позвонил, что видел ее в каком-то ресторане где-то по дороге в Чикаго.
Ее историю рассказывали по новостям. Помню, я увидела сюжет о ней после рекламы на работе во время обеденного перерыва. И мне было очень плохо.
Вообще на работе было легче, оба коллектива меня поддерживали, заведующие обеих лабораторий очень переживали и старались помочь всем, чем могли.
Но в итоге я оставила себе всего одну работу, ходила на нее пока в сентябре 2000-го года меня не накрыла первая депрессия, да такая, что пришлось на два месяца уйти на инвалидность…
Потом депрессии стали случаться все чаще и чаще. Я пыталась между ними работать. Старалась. Но мой лечащий врач был против. И твердил о постоянной инвалидности.
И я ушла. Не так давно мой врач наконец-то подобрал для меня оптимальные депрессанты, и я чувствую себя более-менее.
Сын в первый раз рано женился, у него сейчас двое детей. На общих мероприятиях семейных и вижу иногда бывшего мужа, а так нет. Мы полностью перестали общаться.
Она мне почти не снится или я не помню. Я ведь очень хорошо сплю на этих антидепрессантах.
У меня стоит ее фотография в доме. Она снялась для выпускного в школе… Выпускной прошел уже без нее, а снимок остался. Но если в доме кто-то новенький и спрашивает, я всегда говорю, что это племянница. У меня действительно есть племянница Неля, дочка брата, она живет в Лас-Вегасе. Когда моя дочь пропала, Неля очень переживала и пыталась искать… Так что я почти не вру.
Рассказывать об этом кому-то нет сил и желания.
Я ничего для себя не решила. Есть такое латинское выражение Contra spem spero – без надежды надеюсь.
Вот так и живу.
И еще один вариант состаренной фотографии
У Анастасии глаза карего цвета, проколоты уши и на момент исчезновения был пирсинг в языке. Есть родинка на ноге.
Ее рост 162 см, вес на момент пропажи составлял примерно 63 кг.
Она хорошо говорит по-русски.
Водительского удостоверения на момент пропажи не имела.
Если вы думаете, что вам есть что сообщить об Анастасии Оветски, то напишите в редакцию Vinograd или позвоните в полицейское управление, которое занимается ее делом, по телефону 1 732-390-6900.