Большое количество поляков, убитых при отступлении колчаковских войск в декабре 1919г., лежат в безвестных могилах в окрестностях Тайги. Подробно об этом написал кандидат исторических наук Н.Морозов (статья опубликована в газете "Информ-Тайга" №12 (411) от 24 марта 2016 года ):
" В ночь с 9 на 10 декабря адмирал уехал из Тайги и на следующей станции отдал приказ о назначении главнокомандующим генерала Каппеля, бывшего до того командующим 3-й армией, человека и офицера во всех отношениях выдающегося. Но что мог он сделать, когда всякое командование обратилось в фикцию». В сложившейся обстановке было решено силами дивизии поляков полковника К. Румши и Воткинской дивизии остановить стремительное наступление авангарда Красной Армии у станции Тайга.
Таким образом, дать отходившим основным силам возможность перегруппироваться. Первый бой завязался 22 декабря в районе станции Литвиново. Имея в распоряжении три бронепоезда, поляки стойко обороняли свои позиции, но под напором 235-го, 236-го и 237-го полков 27-й дивизии Красной армии отступили к станции Тайга, оставив на поле боя бронепоезд и 18 орудий. Второе, более крупное сражение началось в 10 часов утра 23 декабря в двух километрах от города. Два бронепоезда противника врезались в цепи красноармейцев, нанося им большие потери. Несколько организованных контратак так и не позволили сломить сопротивление легионеров. Перегруппировав силы, бригады 27-й дивизии в тот же день с юго-запада обошли противника и вступили в город со стороны пятой (ул. Калинина) улицы. Подробности сражения позже вспоминал польский офицер. «Эскадрон уланов, находившийся на станции, неожиданно попал под сильный огонь винтовок и тяжелых пулеметов со стороны деревни Тайга, одновременно вооруженные рабочие заняли железнодорожные мастерские. Отряды, находившиеся на станции, тотчас же отбросили противника, который, однако, закрепился на окраине деревни и своим огнем парализовал движение на железной дороге. Во время этого боя пришло сообщение, что севернее, со стороны железнодорожной линии Томск - Тайга, бригада колчаковской пехоты перешла на сторону Советов и приближается к станции. Против этого противника вышел взвод, сформированный из артиллеристов 5-го полка артиллерии. Одновременно спешенные уланы высланы на восток для отражения неприятеля, который уже вышел на железную дорогу. Началась упорная битва с толпами противника. Во время, когда полк в арьергарде на западе сдерживая натиск превосходящих сил противника, приближался к Тайге, отряды, находившиеся в Тайге, сражались из последних сил. Бронепоезд «Варшава», отразивший несколько штурмов, остался без боеприпасов. Железнодорожный путь был прерван. Тогда полк, бросив эшелоны и находясь под убийственным огнем противника на станции, не обращая внимания на потери, соединился со штурмовой бригадой и под прикрытием сражавшихся на периферии населенного пункта отрядов 2-го полка стрелков и 5-го полка уланов, а также отважной российской пермской бригады, привел свои силы в порядок. Новое поле боя, измены колчаковцев, приближающие сумерки и страшные сибирские морозы не позволили дальнейших действий, требующих качественной подготовки. После нескольких контратак, позволивших продолжить отступление со станции всех частей, арьергард полка оставил Тайгу и двинулся за отставшими частями дивизии в направлении Пихтача и далее на восток»3 В это время на станции из-за отсутствия исправных паровозов скопились десятки эшелонов с солдатами, беженцами и военным имуществом. То здесь, то там разыгрывались человеческие трагедии. Как вспоминала очевидица: «Помню открытые двери нашего вагона, а напротив вагон второго класса колчаковского поезда. Из него выскочил русский полковник. Лицо чисто русское, небольшая, с проседью бородка. Одет в зеленый френч и синие брюки. За ним выбежала дама лет 35. «Ну, что? Как?» — задавала она вопросы, стоя на площадке вагона и держась за косяк двери. Она не дождалась ответа, соскочила со ступенек на перрон и подбежала к полковнику. Схватила его за плечо и впилась пытливыми глазами в лицо. «Спасения нет? Ну говори скорей!» Трясла она все сильней за плечо мужа. А он что-то лепетал, беспомощно разводя руками, и осматривался по сторонам. Он схватился за револьвер и быстрыми шагами направился в сторону канонады. Жена, схватив его за руку, что-то говорила со слезами в голосе. Он остановился. Тихими шагами возвратился обратно, стал думать о чем-то важном, нахмурив брови, стиснув зубы. Какая-то борьба происходила в нем. При этой сцене из вагона выскочила девочка лет девяти-десяти, смуглая, худенькая, с выражением испуга в красивых черных глазах. «Папа! Папа!» — крикнула она и с плачем бросилась к родителям. Она не чувствовала холода, стоя на морозе в коротеньком платьице, чулочках и серых ночных туфлях. «Папа!» — повторил еще раз детский голос. При этих знакомых детских словах полковник поднял голову, сделал несколько шагов по направлению к ребенку. Снова остановился. На озабоченном лице легла новая складка, решимостью дышали его черты. Скользнула тень жалости, но он махнул рукой, как бы отгоняя назойливую муху Еще раз взглянул в сторону боя, потом на жену и дочь — беспомощных, стоявших возле него с пытливым взглядом, ищущих в его лице ответа на все их вопросы. Его рука, держа наган, несколько дрогнула. Но вот курок взведен. Сердце холодеет, предчувствуя что-то ужасное. Хочется отвернуться, чтобы не видеть, но глаза, как магнитом притянутые, не могут оторваться. Хочется крикнуть, удержать его от страшного шага. Но я стою как окаменелая. Поздно! Здесь ничто не поможет. Вижу его взгляд, полный любви и мольбы о прощении, взгляд, направленный к жене. В этом взгляде все: решимость, любовь, и тоска, и жажда запечатлеть в душе образ жены, так дорогой ему и близкий. Она поняла его, кивнула, прижала к своей груди ребенка и, страстно его поцеловав, обернулась снова к мужу. «Не отдам! Большевики не будут издеваться над ними. Уйдем отсюда вместе!» — крикнул он каким-то хриплым, странным голосом. Махнул рукой. Раз! и... труп жены полковника лежал на земле, к нему бросилась девочка, рыдая и бросая вопросительные взгляды на отца, как бы желая узнать, что случилось. Почему ее бедная мама убита, зачем все это? Едва успели промелькнуть эти вопросы в детской головке, как ребенок увидел холодное дуло револьвера, направленное на него. Девочка, как зверек, спасаясь от смерти, вскочила и в одно мгновение была около отца, схватив его за руку, державшую револьвер. Она заглянула ему в лицо светящимися от слез глазами и стала просить: «Папочка! Оставь меня! Дай мне жить. Оставь. Мне ничего не сделают большевики. Не лишай меня жизни!» Детский голосок звучал как неясное щебетание птички во время бури и ветра. Так нежны, так тихи были ее слова в сравнении с пулеметной канонадой, с голосами бежавших солдат. Рука отца давно свесилась бессильно, дрогнула, а другая отмахивала назойливую слезу. Усы дрожат от скрытого плача. Этот родной детский голос встрепенул неясную струну отцовского сердца и пробудил в нем сознание, что не ему принадлежит жизнь ребенка. Этот лепет, знакомый и близкий, разбудил в нем горячее безграничное чувство любви к своему детищу. Он поверил ей, что от большевиков она не увидит ничего злого. Поверил... и уступил, как уступал иногда, исполняя её капризы. А он так боялся этой минуты. Боялся встретиться с дочерью глазами. Это не те глаза, глаза жены, которая поняла, и простила, и согласилась на этот шаг. Эти глаза говорят иное. Они зовут и просят жизни. Она будет жить, ей ничего не сделают большевики, она ребенок, а я? И видимо, ужасным представилось ему будущее, так как рука с револьвером медленно поднялась. Не надо искать всепрощающего взгляда в этих детских глазах. В дорогих глазёнках он прочтёт или упрек, или просьбу сохранить жизнь, и это удержит его от того шага, на который он уже решился. Она не поймёт его, так как не сознает всей опасности, какая угрожает ему. Он закрывает глаза, и усмешка муки и боли появляется на лице. Он не простился с ребёнком, боялся оказаться малодушным. Под лепет ребенка, под свист летящих пуль он простился с жизнью, и его тело легло недалеко от жены. А ребёнок, стоя на коленях, плакала, что-то шептала, то вдруг закрывала посиневшими от холода ручонками заплаканное лицо и громко всхлипывала. Мы выскочили из нашего вагона, взяли на руки девочку и принесли ее в вагон. Маленькая, худенькая, посиневшая девочка дрожала всем телом и не отдавала себе отчета, что с ней и где она. Мы отупели, застыли. Казалось, что-то тяжелое упало мне на голову, давит и не даёт ни о чем подумать, дать отчёт в том, что делается. В ушах ещё звучит хриплый голос полковника и щебет ребенка. Странным теперь кажется, что ни¬кто не мог повлиять, удержать малодушных людей от этого последнего шага. Но тогда, в те минуты, наоборот, малодушием и слабоволием считалось это добровольное ожидание издевательств, пыток и смерти от большевиков. На наших глазах застрелился военный врач, который, выйдя из вагона, увидел, что большевики кругом и что спасения нет. Он выстрелил себе в висок из нагана. Это случилось в один момент, револьвер выпал из руки, а из виска сочилась алая кровь. Смерть была моментальна. Сестра милосердия, боявшаяся большевистского самосуда, выпила какую-то прозрачную жидкость из маленькой бутылочки, две-три конвульсии, и все кончено. Навсегда она ушла от нас. Польский солдат, к которому подходит офицер, кричит последнему, чтобы он отошел подальше, бросает гранату Треск разбитых стекол, пулеметная стрельба, взрыв гранаты, стоны, плач ребёнка и голоса команды польской и русской — все смешалось вместе. В вагоне тишина, каждый погружен в свои думы. Все как прибитые. Я время от времени чувствую, как отнимаются ноги и зуб на зуб не попадает. Но проходит и это. Деревенею вся и соглашаюсь со всеми вопросами, какие приходят в голову «Умереть? Хорошо! Поведут на расстрел. Здесь будут издеваться?» И на все один ответ: «Только бы скорей конец»*.... В это время линия интенсивного огня приближалась к вокзалу, заканчивался шестичасовой ожесточенный бой, в ходе которого поляки были разбиты, остатки их частей бежали, но 6 тысяч легионеров попали в плен. За два дня Красной Армией были захвачены 2 бронепоезда, 40 орудий, сотни пулеметов, до 100 паровозов и пять тысяч вагонов с ценным военным имуществом, продовольствием, новым англоамериканским обмундированием, польскими кавалерийскими лошадьми. Для местных жителей, спрятавшихся в подпольях, к счастью, всё обошлось с малыми потерями (несколько человек были убиты «шальными» пулями). «Короткий зимний день заканчивался. По улицам бродили беспризорные лошади. Голодные, они подбирали каждую сенинку, обронённую обозом по до¬роге. Кое-где домовитые хозяева спешили их загнать к себе во двор. Было часов пять вечера. Заходило солнце. Было как-то по особенному тихо. Городок ждал... И как-то сразу, совсем близко, по улице Кабинетского посёлка зазвенела, понеслась солдатская песня. «Смело мы в бой пойдём за власть Советов, И как один умрём в борьбе за это...». Со всех сторон сбегались люди. Мальчишки обгоняли взрослых. В го¬род вступала передовая часть Красной Армии». Остатки польской дивизии в эшелонах под прикрытием последнего бронепоезда пробились к станции Судженка, уже занятой партизанскими отрядами. Захваченные в плен красноармейцы утверждали: «Вот сегодня-то было жарко всем. Уж не помним, когда так было». В Судженке, очевидно, уже прослышали о бое в Тайге, поэтому партизаны встретили польские эшелоны с наигранной дружелюбностью, поставили две платформы с углём и поскорее от¬правили дальше на восток. Других более или менее крупных столкновений на территории Кузбасса уже не было. В отчёте штаба 27-й дивизии о сражении за город и в воспоминаниях некоторых её командиров приведены подробные сведения о трофеях, но отсутствуют о потерях личного состава за единственным исключением - сообщалось о гибели командира 236-го Оршанского полка тов. Терехова. С одной стороны, истинные потери частей Красной Армии скрывались для того, чтобы иметь возможность без оглядки пополнять свои ряды местными партизанами и добровольно сдавшимися военнопленными. С другой - потери никто точно и не учитывал, т. к. продвижение на восток осуществлялось быстрыми темпами, искать по каким-то причинам выпавших из боевого списка товарищей было некогда, к тому же возникали проблемы с опознанием. По воспоминаниям одного из участников сражения с польской стороны, её потери составили до 200 человек (без сдавшихся в плен), Красной Армии - до 2000, а комиссар 27-й дивизии был арестован под предлогом измены пролетарскому делу. Тела красноармейцев, собранные по улицам (количество неизвестно), были погребены около Ильинской церкви в нескольких братских могилах, выкопанных, военнопленными. Поляков, солдат Белой гвардии и беженцев, погибших на станции, по обычной практике погребли где-то в общих траншеях, также безымянно. Смерть уравняла героев, независимо от цвета их движений. Раздумывая о значении 23 декабря 1919 года, по аналогии с ленинским парафразом «низы не хотели, верхи не могли» приходит мысль о том, что в этот день по городу в кровавой схватке пронеслись две мощные народные стихии: те, кто уже не хотел жить как прежде, и кто хотел, но по-иному видел перспективы укрепления миропорядка. Обе - равноценно патриотичные силы, движимые мотивами духовного свойства - за светлое будущее, которое просматривалось под разными углами зрения". В книге Н.Морозова "Тайга" подробнее говорится о результате этого боя "Перегруппировав силы, бригады 27-й дивизии в тот же день пошли в обход противника. Они ринулись на него с юго-запада. Завязался ожесточенный бой. В безумной ярости набрасывались легионеры на наши полки, но чувствовалось, что это была уже агония. После упорнейшего шестичасового боя польская дивизия была разбита наголову, а ее остатки в панике бежали. 6 тысяч легионеров попали в плен. 23 декабря станция и город Тайга были взяты. В качестве трофеев наши войска захватили 2 бронепоезда, 40 орудий, сотни пулеметов, до 100 паровозов и пять тысяч вагонов с различным ценным военным имуществом, эвакуированным из Томска. В приказе начдива от 25 декабря говорилось, что на станции Тайга «1-й и 2-й польские полки и добровольческие ударные батальоны, поддержанные тремя бронепоездами», были «жестоко разбиты». Войскам дивизии приказывалось двигаться дальше на восток, куда отступили остатки польских легионеров".
Зарисовки военной истории польских полков 1918-1920 гг. 82 Сибирский полк пехоты. Варшава, 1929 (фрагмент)
На станции Тайга в ночь с 23 на 24 декабря находились два батальона 2-го полка, 1-й батальон 3-го полка, дивизион артиллерии, два эскадрона уланов, железнодорожная рота и тыловые эшелоны, всего в количестве 18 эшелонов. Остальные места на путях были забиты сильно замерзшими российскими эшелонами, которые для продолжения пути следовало было убрать… В канун Рождества Христова эскадрон уланов, находившийся на станции, неожиданно попал под сильный огонь винтовок и тяжелых пулеметов со стороны деревни Тайга, одновременно вооруженные рабочие заняли железнодорожные мастерские. Отряды, находившиеся на станции, тотчас же отбросили противника, который, однако, закрепился на окраине деревни и своим огнем парализовал движение на железной дороге. Во время этого боя пришло сообщение, что севернее, со стороны железнодорожной линии Томск – Тайга, бригада колчаковской пехоты перешла на сторону Советов и приближается к станции Тайга. Против этого противника вышел взвод, сформированный из артиллеристов 5-го полка артиллерии. Одновременно спешенные уланы высланы на восток для отражения неприятеля, который уже вышел на железную дорогу. Началась упорная битва с толпами противника. Во время, когда полк в арьергарде на западе сдерживая натиск превосходящих сил противника, приближался к Тайге, отряды, находившиеся в Тайге сражались из последних сил. Бронепоезд «Варшава», отразивший несколько штурмов, остался без боеприпасов. Железнодорожный путь был прерван. Тогда полк, бросив эшелоны и находясь под убийственным огнем противника на станции Тайга, не обращая внимания на потери, соединился со штурмовой бригадой и под прикрытием сражавшихся на периферии населенного пункта отрядов 2-го полка стрелков и 5-го полка уланов, а также отважной российской «пермской бригады», привел свои силы в порядок. Новое поле боя, измены колчаковцев, приближающие сумерки и страшные сибирские морозы не позволили дальнейших действий, требующих качественной подготовки. После нескольких контратак, позволивших продолжить отступление со станции всех частей, арьергард полка оставил Тайгу и двинулся за отставшими частями дивизии в направлении Пихтача и далее на восток. В битве под Тайгой со стороны советских войск принимала участие 35-я советская дивизия в полном составе, одна взбунтовавшаяся бригада армии Колчака, повстанческие отряды Громова. Наши потери доходили до 200 человек, потери 35-й советской дивизии доходили до 2000: комиссар этой дивизии был арестован под предлогом измены пролетарскому делу. После той битвы натиск советских войск ослаб…
----------------------------------------—
Результаты всех исследований выкладываются в этом сообществе, а также на канале "Места моей истории" (дзен и телеграм). Поучаствовать в исследовании можно,переведя любую сумму на мою Юмани.Карту (там есть разные способы перевода): https://yoomoney.ru/to/410012113704025