14.
К пятнадцати годам успеваемость Вики выправилась.
Во много благодаря той же Наталье Павловне. Старая дева и домашние задание помогала своей подопечной делать, и с учителями-предметниками договаривалась, чтобы отметки выше заслуженного ставили. Родных девочки такая столь разновозрастная дружба радовала, они считали, что Наталья Павловна хорошо влияет на их непутевое дитя. Поэтому нисколько не беспокоились, что Виктория до позднего вечера пропадает в гостях у бывшей классной руководительницы.
Зато одноклассников привилегированное положение юной художницы раздражало. Уж очень несправедливым им думалось, что Вика получает "пятерки" за то, где иные могут схлопотать "трояк". В своей неприязни к самой ситуации были солидарны "отличники", "хорошисты" и "троечники". В отместку они Вике спокойно пройти мимо не давали, величая "дурочкой" и "блаженной". Обдавая ее, как попутным ветром, заливистым хохотом. Девочка в ответ гордо выпрямляла спину, вспоминая напутствия бабушки: "Слезы - это удел слабаков!" А слабаком быть плохо. Вот только непослушные глаза все равно становились влажными, а по щекам бежали соленые дорожки. Чтобы как-то подавить обиду и боль школьница напоминала себе о великом будущем и о том, что возможно когда-нибудь ее одноклассники станут несчастными, выдавливая в своей груди жалость к ним.
15.
В тот год в школу пришел молодой учитель обществознания. Он как-то быстро нашел общий язык со всем классом, за пару недель приручил самых строптивых и дерзких учеников. Отпор встретил только со стороны Вики. Ни лесть, ни обаяние ему не помогали. Наоборот, вызвали у юной максималистки разве что презрение. И в этом Виктория считала себя правой: ее раздражала его смазливая внешность, его особая манера сюсюкания на уроках и даже (что девочка не могла простить) прикрывание грехов ее одноклассников. Например, она слышала краем уха разговор соседней парты, Александр Васильевич предупредил Петрова и Аркадьева, что идет с проверкой директор школы, когда те курили в туалете. А еще, ходили слухи, что он сам по пятницам участвует в попойках ребят, раскуривая с ними не только табак. Так это было или просто школьные байки, передаваемые по цепочке для красного словца, но общий язык пятнадцатилетняя девочка и двадцатидвухлетний парень, впервые взваливший на себя обязанности учителя, так и не нашли. Нет, она ему открыто не хамила, но вела себя также отстраненно, безразлично, игнорируя все замечания и по прежнему рисуя на уроках, вместо того, чтобы записывать в тетрадь материал, который проходили.
Александр Васильевич наконец не выдержал пофигизма ученицы и при всем классе приструнил равнодушную к учебе девочку:
- Что это за мазню ты на листе развела? Фу, какое убожество… Ты веришь Наталье Павловне, что у тебя есть какой-то талант. Так я скажу тебе, жалеет она тебя! Несчастненькая моя, ты ведь дурочка. -(на этом слове класс одобрительно расхохотался)- И прозябать тебе с твоими несчастными, если за ум не возьмешься и не подготовишь реферат к следующему уроку по теме, которую я сегодня рассказывал.
В ответ Вика демонстративно собрала свои вещи и выбежала из класса, пытаясь скрыть слезы, что непослушно, словно ливень, грянули на подбородок, стремительно, как стоки из водосточных труб, оставляя сырые пятнышки на одежде.
Потом Наталья Павловна долго пыталась объяснить любимице, что учитель обществознания был очень резок от собственного бессилия, она на самом деле очень талантлива!
- В одном он прав, на уроках нужно внимательно слушать учителя. На одном таланте ты далеко не уедешь! Чтобы чего-то добиться, нужно постоянно самосовершенствоваться. Не только в технике рисования! Знания надо пополнять!..
Вика, не обращая внимание на то, что ей пыталась внушить покровительница, слышала только себя, гоняя в голове полный мрак. Если Наталья Павловна помогает ей с учебой (а Вика этого не могла не понимать и не видеть), то и с картинами могла тоже врать. Не уже ли она – Вика – на самом деле дурочка! Не уже ли у нее нет никакого таланта? - а ведь только им и мыслями о нем она стойко переносила все обиды и насмешки. Девочка с пустыми, ничего не видящими глазами, вышла на улицу. И зашагала домой.
Я бессильно опустил крылья. А Чертяга расхохотался, но мне показалось тогда (точно, показалось!), что в его смехе звучали нотки горечи.
16.
Вика неслышно открыла дверь квартиры. Ей хотелось только одного: напиться валерианы и рухнуть на кровать. Родные даже не обратили внимания, когда она через гостинную проходила в свою комнату. А ведь дверь на кухне, где бабушка и мама беседовали, была настежь открыта:
- Говорила же я тебе тогда – делай аборт! Какая нормальная женщина будет от насильника рожать. Вот и ребенок вышел какой-то несуразный и ненормальный. Будто дурочка какая....
Вика опустила глаза и молча проскользнула в спальню, так чтобы родные ее не видели. Она почувствовала в висках сильную пульсацию, голова словно разрывалась от известия: ее отцом был насильник. Перед глазами, будто тщательно выписанные маслом, замелькали картинки. Вот мужчина избивает ее маму, вот срывает с нее одежду… Вике хотелось рыдать от жалости к маме и ненависти к себе. Ведь она – Вика – для мамы вечное напоминание о боли и унижении, которые когда-то испытала. Бедная, бедная ее мамочка. Наверное, мама, когда смотрит на нее, всегда вспоминает о том ужасе. Она – Вика - только мешает ей… Мешает всем! Она – Вика – никому не нужна. Единственный друг, который у нее был – только Наталья Павловна, но теперь девочка понимала, что классная просто жалела ее! Она ей никакой не друг, а самая настоящая лицемерка! Нет ничего, нет ее картин, нет великого будущего! Впереди пустота! А если она ненормальная, дурочка, как все говорят, то ни один нормальный парень на нее не взглянет. Она ненормальная не имеет права иметь детей. Всем будет лучше, если ее не будет.
Вика, захлебываясь, рыдала, оплакивая свою бессмысленную жизнь, свое беспросветное будущее, свое нелепое рождение. А на меня полился поток беспросветных мыслей. Рядом с ней стоял Чертяга и нетерпеливо потирал руки. Я чувствовал как мне все сложнее и сложнее находиться рядом с девочкой в одной комнате. Полной ее мрачных мыслей с торжествующей улыбкой моего соперника за душу и жизнь этого ребенка.
Ее мысли будто сжимали ладони на моей эфирной шее, так, что я начал задыхаться. Как подростка, впервые затянувшегося табаком, меня охватил безудержный кашель. Чтобы прийти в себя, я выскользнул через плотно закрытое окно на улицу. Там лучи солнца плели свою паутину, по детской площадке бегали смеющиеся ребятишки. Мое настроение улучшилось, улыбка как те же самые лучи солнца, наполнила все мое тело.
Когда вернулся в комнату своей подопечной, та лежала на полу с хлеставшей из вены на руке кровью. На меня накатила ярость, которой никогда прежде не испытывал. На Вику! На Чертягу! На то, что все вышло так паршиво, и я не справился со своей великой миссией и теперь, скорей всего, буду разжалован до чертей. И тут меня одолел вопрос: в чем же величие моей миссии? Сторожить непутевого ребенка? Да Главный Хранитель, скорей всего, разыграл меня. Вика особенная? Особенная, - отдалось во мне насмешкой. Я почувствовал к девочке стойкую неприязнь, ведь ее поступок сулил мне увольнение. Я в гневе резко расправил крылья и махнул ими пару раз. И… о чудо, упала ваза, которая пустым грузом до этого стояла на столе. За спиной я услышал скрип двери, причитающих мать и бабушку. Но о Вике больше ничего знать не хотел! Миссия провалена, - понял я, как ни странно, без каких-либо сожалений. "Умываю руки", - с этой мыслью я бросил свою подопечную умирать.
(продолжение следует)