После войны родители Волкова, коренные ленинградцы, прошедшие войну – а отец целых две – более десяти лет снимали углы в коммуналках и сейчас ещё украшающих наш славный город. К моменту поступления Андрея в школу – с семи лет в первый класс, в отличие от 6 в «нулевой» до войны – они жили у хозяйки на Суворовском проспекте. Волкова звали Андреем, был он 1947 года рождения, отчество Ильич, русский по паспорту, естественно. Школ по месту жительства было две: одна десятилетка № 156 на углу Суворовского и 9-й Советской для детей привилегированных родителей – там, в частности учились дети Райкина и Вайнштейна – и восьмилетка № 163 на улице Салтыкова-Щедрина, бывший Мариинский институт благородных девиц, в советское время превращённый в отстойник со спецклассами для УОДов – умственно отсталых детей – со всего Смольнинского района, а, поговаривали, и для особо выдающихся дебилов и имбицилов со всего города, кроме того, школа была базовой в системе РОНО для детдомовцев, коих после войны в Ленинграде было великое множество. Андрюша был определён в восьмилетку, как и положено сыну кадрового советского военнослужащего, имеющего опыт боевых действий.
Били его, унижали, заставляли учить наизусть матерные блатные поэмы вплоть до седьмого класса, пока он не пошёл в секцию бокса и не включил время школьных переменок в расписание спаррингов. К этому времени учителя с трудом заставили его писать правой рукой – Андрей был природный левша – но на ринге он работал, как и все левши в правосторонней стойке и достиг определённых успехов и на ринге в боксёрских перчатках, и на школьном дворе «на кулачках», где, по Высоцкому, «толковище вели до кровянки» в любое время года и в любую погоду! Порядки были те ещё: пожилой учитель труда «Иван в кубе» постоянно ходил по школе то с забинтованной головой, то на костылях с забинтованными конечностями, не выпуская из рук рашпиль даже в учительской. Преподаватель черчения попытался силой, размахивая рейсшиной, отнять у Волкова дневник, но, посмотрев ему в глаза, отступил и выскочил из класса, впрочем, жаловаться директору не стал. Учился он без усилий, прилично, но отличником не был, пока в седьмом классе, в качестве, очевидно, педагогического эксперимента по Макаренко, родители пообещали купить ему комплект № 1 для подводного плавания, если он окончит год на «отлично». Вот тут Андрей постарался, впрочем, в школе, да и потом по жизни в любом возрасте, ему учиться нравилось. Сделав своими и трудовика руками ружьё, он всерьёз увлёкся подводной охотой и снорклингом, как сейчас модно говорить. С аквалангом плавал даже после шестидесяти, несмотря на запрет врачей и домашних, везде, где только бывал в отпуске. Любовь к русскому языку и литературе ему привили две учительницы: естественно, Зон Ребекка Михайловна – что бы без таких «русских» делала русская словесность! – и Ге Ирина Дмитриевна, жена прямого потомка знаменитого опять же русского художника, шведа по национальности. Ребекка Михайловна иногда даже оставляла его после уроков, обучая нюансам правописания, а Ирина Дмитриевна приглашала посещать театры вместе с ней и с мужем, а дома у них, на знаменитых чаепитиях с литературными чтениями, был прямо-таки Русский музей с Ге, Айвазовским, передвижниками, импрессионистами, кроме этого, по её личной просьбе, вне школьной тематики, он писал эссе о взаимоотношениях Пушкина и Онегина не как автора и его литературного героя, а как друзей одного круга общения. Прочили они обе Волкову будущность незаурядного журналиста или даже писателя, но жизнь уготовила ему другое поприще – «но я – не жалею!», как пел всё тот же бард…
Интересен ещё один момент, уже политический, из школьной жизни: Андрей не хотел вступать в пионеры – почему, сказать членораздельно не мог, так как тогда пришлось бы объяснять ему всем врождённую идиосинкразию ко всяческим Павликам Морозовым всех возрастов и мастей. Он тянул с этим грязным делом до восьмого класса, придумав версию, что он верующий, но, если об этом узнает его отец, партиец с первого дня войны, то он с Андрея шкуру спустит, поэтому, мол, просит Андрей оставить сей факт в тайне! Но, когда класс, в который уже раз привезли в Разлив к шалашу дедушки Ленина и внука его Зиновьева, классная их дама велела всем построиться, и, неожиданно достав из кармана пальто мятый красный галстук, со слезами на глазах повязала его Андрюшеньке на немытую шею. Надо сказать, что к этому времени одна половина класса уже вступила в комсомол, в то время как вторая ещё состояла на учёте в детской комнате милиции, так что пионером он стал в единственном числе...