«О, память сердца, ты сильней
Рассудка памяти печальной…»
К. Н. Батюшков
Был у нас катер. «Прогресс-2». И мотор был к нему – «Вихрь»…
Садились на 1-й автобус на остановке на улице Гагарина, рядом с начальной школой № 24, в которой я учился в 1 – 3 классах. Ехали до конечной остановки у школы № 1, напротив кукольного театра «Теремок», у Красного пешеходного моста.
По берегу шли мимо школы, мимо двухэтажных деревянных домов (их уже нет, на их месте особняки-новоделы), мимо разрушенной церкви, к мосту 800-летия Вологды.
Тут у моста и была лодочная станция. Рядом, до недавнего времени, летами устанавливали шатёр приезжего цирка или вагончики зоопарка.
Длинные мостки шли от берега в реку, от них ещё мостки, к ним цепями крепились лодки, каждая на своём месте.
Отец приносил на плече мотор, канистру с бензином (хранились где-то на берегу в железном ящике). Ещё был какой-то дом-контора, в него заходил я однажды с отцом (много громкоговорящих мужчин было) – то ли там за место на станции платили, то ли ещё что…
Обычно плавали втроём – папа, мама, я. Не помню, чтобы с братьями. Но помню, что с Игорем и Валей плавали (наверное, потому помнится, что остались фотографии). Вообще, большинство фотографий из моего детства сделал Игорь.
Рассказывали (не помню кто), как Коля один однажды поплыл на Лежу и заблудился. Чего он поплыл-то? Охотиться, наверное, и, видимо, весной дело было. В разлив попал. В нижнем течении Лежа сильно разливается. Подплыл Коля к каким-то мужикам: «Где я хоть есть-то?», - спросил. «В Лосте». Это он, не заметив, в приток Лежи речку Лосту попал…
Может, и сам Коля рассказывал.
Но, вернусь на «лодочную» (так – одним словом называли лодочную станцию). Садились в катер – сначала взбираешься на нос (тут ещё люк в багажник), держась за лобовое стекло проходишь по борту, и шагаешь в катер – а он уже покачивается под тобой… И потом целый день эта зыбкость, и во сне – всё ещё будет покачивать-укачивать…
Спереди два сиденья устанавливались с ребристыми спинками, с сзади скамейка. На вёслах отгребали к середине реки. Отец дёргая шнур, заводил мотор и перебирался вперёд, к штурвалу. Сбоку, рядом со штурвалом был переключатель скоростей, и трос шёл от штурвала к рулю на корме.
Отец (на нём обычно брезентовые штаны, клетчатая рубашка, брезентовая куртка, чёрно-белая в рубчик кепка, закатанные сапоги-бродни), почему-то правил всегда стоя, не садился. А я любил сидеть даже не на сиденье, а на дне, чувствовать под собой упруго вибрирующее дно и под ним тоже упругую воду. Выставив ладонь за борт, ловить брызги. Вместе с катером подпрыгивать на волнах от встречных лодок. А когда мимо пролетала «Заря», затаив дух, проваливаться и выскакивать из водяной ямы.
Отец был всегда невозмутим, с ним было надёжно…
Иногда плавали недалеко, вверх по течению Вологды… Плыли мимо всех церквей, что по берегу стоят… Но не прошли мимо, с тех пор во мне и остались – храм Димитрия Прилуцкого, на другом берегу соборная гора, с храмом Александра Невского, Софийский собор, златокупольная колокольня, через реку от них – церковь Иоанна Златоуста…
Останавливались на лугу за парком Мира, напротив стен, башен и куполов Спасо-Прилуцкого монастыря.
Бывал потом и в монастыре – сначала в музее (с матерью ездили), все стены там облазал… Потом уже и не в музее. И стоял там перед могилой Константина Николаевича Батюшкова, и молился в храме, и не знал ещё, что где-то рядом с этими стенами недолго жила семья Рубцовых, и маленький Коля набирался там первых впечатлений, а потом, через годы написал «Дикий лук», а в найденной после его смерти записке просил похоронить его «там, где похоронен Батюшков».
От стен Прилуцкой обители началось для меня и путешествие по старой Кирилловской дороге…
Ну, а тогда мы просто располагались на зелёном травянистом берегу, разводили костёр… Наверное, отец рыбу ловил, потому что на одной из фотографий – я с рыбиной в руках (с большим почти круглым лещём)…
Я и помню-то, в основном, видимо, одну поездку, запечатленную на фотографиях. Вот я играю с Пыжом (ещё щенком), вот уже плачу, укушенный тем же Пыжом. Лет пять мне.
Всё же не только по фотографиям помню – вот нахожу дикий чеснок (сиреневый цветок на стебле), пробую на вкус… Вот отец учит меня играть в «зубарики»: нож втыкается в землю из различных положений – с одного пальца, двух и т. д., с локтя, с колена… Не воткнулся нож – всё сначала. Кто остаётся последним вытаскивает зубами забитый в землю «зубарь» - острую палочку длиной с палец проигравшего. Забивается зубарь рукояткой ножа – сколько лет проигравшему, столько ударов рукояткой по зубарику… Ну, отец-то просто показал как играть. А уж потом в Суворкове всерьёз довелось играть. Помню – во дворе у Поляковых играли. Я проиграл – и так мне зубарь забили, что землю сначала выгрызал вокруг него…
Доводилось мне в своих поездках по Вологодскому району бывать и в верховьях Вологды, там, где можно перепрыгнуть её, как Ёду. Говорили, что там уж и до болота, в котором самый исток – километров семь остаётся… Но это совсем другая Вологда, не та, что в детстве. Да и я то – не тот.
Нет! И река Вологда – та же Вологда, и я – тот же самый я.
Но чаще мы плавали на Лежу.
Ну, опять в интернет загляну, там теперь всё написано…
Река Лежа (или Олидовка) расположена в Вологодской области Российской Федерации, является правым притоком реки Сухона, относящейся к бассейну Северной Двины.
Вот почему-то во всех интернетовских справках пишется, что Лежа ещё и Олидовкой называется. Никогда я не слышал такого названия, спрашивал у других – никто не слышал. Но в том же интернете вычитал, что один из притоков Лежи так называется.
Общая длина реки Лежа более 178 километров, а площадь бассейна водосбора более 3,55 тыс. кв. км. Наиболее крупные притоки: Комела, Сенга и Вохтожка. У реки расположен поселок Вохтога.
Исток реки находится на юго-западе от урочища Козьма-Демьян, на границе Вологодской, Ярославской и Костромской областей. В верховьях река течет на север, а потом на северо-запад. Течение реки не быстрое, а русло часто извивается.
В низовьях река Лежа после устья крупного притока Комелы начинает движение по обширной заболоченной низине. Течение значительно замедляется.
Река Лежа втекает в реку Сухона в паре сотен метров после устья реки Вологда. Через 5 километров до устья от реки отделяется крупная боковая протока, которая имеет название Окольная Сухона, объединяя ее с Вологдой.
Название урочища Козьма-Демьян, вблизи которого исток Лежи явно церковное. Церковь, а то и монастырь там стоял (как в истоке моей речки Ёды), так что и Лежа освящена с самого истока своего.
Река равномерно заселена практически на всем протяжении.
По направлению от истока к устью на реке Лежа расположены следующие населённые пункты: Пронино, Черняево, Илюшкино, Гридино, Степаново, Полухино, Цепелка, Мартыново, Горицы, Никулкино, Сидорово, Панкратово, Алексино, Комарово, Верхняя Пустынь, Афанасьево, Нижняя Пустынь, Аксёново, Михалково, Целенниково, Белово, Корючево, Родионово, Никольское, Лапино, Поповка, Полянка, Дмитриево, Колотилиха, Демьянково, Клобухино, Карпиха, Красное, Майский, Спасское, Обухово, Канево, Засечное, Задорка, Глубокое, Становое, Маклаково, Зимняк, Лобково, Низьма.
Все основные притоки реки Лежа:
Левосторонние:
- Лоста, река на 9 км от устья реки Лежа, длина 38 км;
- Комела (Камела), река на 26 км от устья, длина 60 км;
- Звозная, река на 29 км от устья, длина 11 км;
- Кохтыш, река на 36 км от устья, длина 21 км;
- Малая Шохма (Шохма), река на 50 км от устья, длина 24 км;
- Ёда, река на 58 км от устья, длина 25 км;
- Почка, река на 64 км от устья, длина 26 км;
- Сеньга, река на 74 км от устья, длина 77 км;
Правосторонние:
- Великая, река на 43 км от устья реки Лежа, длина 47 км;
- Вохтожка (Вохтога, Вогтога), река на 110 км от устья, длина 33 км;
- Пешма, река на 167 км от устья, длина 11 км.
Помимо основных, в реку Лежа впадает множество небольших притоков: Лобановка, Олидовка, Вольша, Водянка, Зарубинская, Копыловка, Петраковка, Сакерка, Тужиловка, Вохтожка, Доровка, Почка, Шохма, Коктыш, Бельский, Бельская, Воткома, а также большое число ручьев без названия.
Русло реки Лежа сильно извилистое и сильно разветвленное. Скорость течения невелика, в межень составляет в среднем 0,2 м/с. В районе устья течение замедляется и составляет 0,1 м/с. Во время весеннего половодья скорость течения реки Лежа возрастает в несколько раз, и, вместе с рекой Вологда, они подпирают Сухону, вызывая её обратное течение. Глубина в среднем 2-3 м. Ширина от 10 до 80 м, в зависимости от участка. Имеется множество островов, мелей.
Кашенка, Дубня – места на Леже, у которых останавливались (из тех которые я запомнил, да останавливались, наверное, в местах, у которых и нет названий)…
Володя вспоминает, что отец брал его и Колю в поездки по Леже, когда он ещё работал в санэпидстанции (собирал клещей и пр. для изучения). Это ещё не на катере, а на казённой лодке. «Вот это его, видно, была работа».
Почему только не удержался он на «своей» работе?.. Но лес и реку он любил и места те знал досконально.
Однажды на Кашенке (тоже Володя рассказывает), дал Вовке и Кольке ружье (одному одиннадцать, другому десять лет!) и отпустил на какие-то «бугры». Там они заблудились. «Уже темнеть стало, я из ружья уж стрелял, - вспоминает Володя. - А Колька всё просил: «Вова, не убегай!» Нашёл их отец, конечно…
Сначала плыли по Вологде в сторону Сухоны. На самом краю города в районе, который назывался Кобылино (бывшее село), стояли старые деревянные дома, избы, на самом обрывистом берегу. Казалось, что вот прямо сейчас, на глазах, они сползут в реку вместе с осыпающимся берегом…
Высокий обрывистый глинистый берег, весь утыканный дырками, норками ласточек-береговушек, которые носились там расстригая воздух острыми крылышками… А наш катер проносился мимо, и вот уже с левого борта Чёрный мыс. Там, говорили мне, растут вязы – редкость для наших мест. Потом Устье-Вологодское – Вологда в Сухону впадает. Наверное, там посёлок какой-то был (или есть), не помню, а помню, что как-то раз останавливались там, заходили в магазин, в котором я запомнил пирамиды из бело-синих банок со сгущёнкой…
А вот тут я отвлекусь и скажу, что любимые мои писатели Антон Павлович Чехов и Юрий Павлович Казаков. И какой неожиданной радостью было для меня упоминания наших мест – Кубенского озера, Сухоны, Устья-Вологодского в очерке Юрия Казакова «Ночь на «Веге». Меня всегда завораживает его простой, казалось бы, стиль. Очень просто написано – а сразу в душу попадает.
Вот Казаков пишет: «Под дождём прошли мы всю Шексну, и каналы, и Кубенское озеро, и шлюз Знаменитый, и часть Сухоны, день за днём, без передышки, а дойдя до деревни Усть-Вологодской, не выдержали, пристали, нашли пустующий дом, влезли и стали отогреваться возле дымящей печки.
А на другой день, когда копошились мы возле несчастной своей «Веги», вытаскивая мокрые вещи и вычерпывая воду, подошёл к нам старик, поглядел на шлюпку и забормотал:
- Вега!.. Гм… Вега…
Старику этому было семьдесят девять лет, я к нему заходил уже по соседству. Бабка топила ему с утра баню, а он сидел за столом. На столе в торжественном одиночестве стояла бутылка порториканского рома. Старик вожделел даже до кряхтения, но терпел.
- После бани, - сказал, - выпью!
- С чаем? - спросил я, вспомнив «пуншик», который пьют все на Белом море.
Старик заколебался, потом твёрдо:
- Нет, так! Я её так, оно горячее пойдёт…
И вот он уже в бане помылся, стал чистый: рубаху надел, валенки с новыми галошами, и уж, наверно, горячо у него всё пошло, вышел он к нам и озадачился:
- Гм… Вега! Плохая название… Непонятно.
- Что ты, отец! Нормальное название. Есть такая звезда – Вега, яркая такая звезда…
- А-а! Звезда! Понятно, понятно… Нет, плохая название!
А как мы спали в этой Усть-Вологодской! Кто где – на полу, на продавленном коротком диванчике, в коридоре, в сенях… Я спал на твёрдой как камень кровати под рваным марлевым пологом, комары меня терзали, при малейшем движении пыль, как снег, хлопьями сыпалась на лицо…»
Вот, собственно, и всё, что написал Юрий Казаков об Устье-Вологодском (я помню именно такое произношение). Но почему, почему так защемило… Волшебство прозы сливается тут для меня с чудом памяти.
В 1969 году написал Казаков свой очерк. Я в том году и родился. Кажется, уже в три месяца (в сентябре?) уже брали меня на Лежу, спал я там под каким-то кустиком накрытый от комаров марлевым пологом… Что-то такое рассказывала мать… А лет с трёх-то я уже что-то и помню.
В маленькой резиновой лодочке привязанной к катеру, сижу, ладошки в воду опускаю, а отец в катере на вёслах…
Может тот старик, о котором писал Казаков, был ещё жив, когда мы приставали в Устье-Вологодском. А ром он, наверное, в том же самом магазине и покупал…
Очерк я прочитал через тридцать с лишним лет после его написания. К чему это я? А к тому, что всё в жизни нашей, в мире нашем – близко-близко, взаимосвязано. И действительно – дёрнешь за один конец цепи, и – по звёнышку, по звёнышку – отзовётся всё до самого конца. А это и не конец, а начало…
Помню, как плыли по Глушне – протоке соединяющей Вологду с Лежей. Лежа при впадении в Сухону сильно разливается, всё островки там, болота, протоки… Вот по одной из этих проток, не выходя в Сухону и попадали в Лежу…
Гораздо позже, бывал я в тех местах, с приятелем на охоте… А тогда, в детстве – будто в сказку попал я на той Глушне: на вёслах плывём, над нами ветви деревьев смыкаются. Потом разлив – широкая вода, островки, кочки, осока, кусты… И на кочке на одной длинной и сухой ноге стоит цапля…
Дубня – место на Леже, где мы часто останавливались. Отец привязывал катер к кустам, выгружались, располагались на берегу, и уходил папа с ружьём на болота или озёра, возвращался с утками.
Пошли мы с мамой в прибрежный лес, почему-то без корзины даже или ведра. Видно был этот лесок совсем рядом с нашей стоянкой. А грибов там неожиданно много оказалось, подосиновиков. Я накрывал их листиками. Вернулись мы к стоянке, взяли ведёрко, пошли снова в лес. А там уже собирают «наши» грибы. Женщина с полной корзиной идёт навстречу… Тоже на лодке приплыли, где-то недалеко от нас стояли.
Было там, на Дубне, дерево, на самом берегу росло, я всегда на него залезал. Есть фотография, где я и сижу на этом дереве.
И там же, на Дубне – стоя в катере, разматываю лёску удочки прямо в воду, и червяк на крючке… Потянул лёску вверх, а там уже щурёнок на крючке-то сидит… Сколько это мне? – лет пять, наверное.
Помню наших соседей по лодочной станции – дядю Борю и тётю Любу. Их лодка рядом с нашим катером стояла. Были они какие-то очень хорошие, добрые, кажется, уже не молодые, но, похоже, что детей у них не было. Был у них пёсик –Тишка, которого отец называл Тихон Хренников. Наверное, не раз они рядом с нами и на Леже вставали, но я помню одну ночь. Именно ночь – костёр, над ним на крюке металлической треноги подвешен чёрно-зелёный закопченный чайник, в котором заваривался чай на смородиновых листьях. С той ночи я запомнил тот вкус смородинового чая, именно с той ночи – и всё стараюсь повторить тот вкус, и всё кажется, что не так, как в ту ночь, когда искры взлетали в чёрное небо и сливались со звёздами (искры и звёзды той ночи тоже навсегда запомнились). И дядя Боря с тётей Любой были у нашего костра и тогда они подарили мне тонкую, но большого формата и с картинками книжку, сказку…
Много позже от матери, кажется, узнал, что они погибли – под «Зарю» влетели.
Спали обычно в катере – раскладывали сиденья, поднимали тент.
Покачивается лодка, и рядом – вот же я между ними – мама и папа, и спится хорошо…
Помню как возвращались с Лежи в грозу – молния, дождь, гром. Тент подняли… Почему-то не пережидали где-нибудь у берега, наверное, уже близко к лодочной станции были.
С отцом можно было ничего не бояться на реке, в лесу. Я и не боялся…
Неужели это и всё, что вспомнилось про наши поездки на Лежу на нашем «Прогрессе»?..
Ну, помню ещё, как мама где-то на берегу зверобой собирала (состригала ножницами), я помогал ей (потом дома сушила). Помню, как ходил вдоль берега со старым спиннингом, пробовал закидывать и запутал, конечно же, леску…
Но ещё помню Лежу другую (хотя та же река Лежа). Ту Лежу на берегу которой стояла большая деревня Спасская (наверное, раньше село). Там жила Валя. Помню, как ездили туда на свадьбу Вали и Игоря. Помню её родителей – отец, кажется, был председателем колхоза или сельсовета, а мама работала учителем в школе…
Это верхнее течение Лежи (или, скорее, среднее). Туда ехали на поезде до станции Лежа, а до Спасского ещё километра два пешком.
В тот ли свадебный приезд, или в другой – угощали меня мёдом. Впервые я увидел на тарелке истекающие мёдом соты… Там же, в Спасском я неудачно спрыгнул с печи и отбил пятки, долго болели.
Там же – плыли по Леже на вёсельной лодке. И было много людей, всё молодёжь, конечно, но мне-то казалось, что взрослые (мне лет пять было ли?).
А потом на мосту через Лежу ребята баловались, и один парень схватил меня, стал раскачивать, будто бы, чтобы бросить в реку, и у меня с ноги сапог в воду улетел. Парень разделся и полез за сапогом. А трусы – «семейные», да ещё в цветочек. Я радостно кричал, показывая пальцем: «Девичьи трусы, девичьи трусы!» В садике точно знали – у мальчиков трусики синие, у девочек – белые или цветные.
Помню какой-то берег, может, тот на который плавали на лодке, весь усеянный валунами…
А спустя много лет, после тех поездок в Спасское, сплавлялись Колей по Леже на резиновой лодке. От Спасского до Кашенки.
Отец уже умер, Коля вернулся с Дальнего Востока (он сначала был в Советской гавани, а потом в Тынде), я уже года два занимался дзюдо и самбо.
Лодку брали в прокатном пункте (в Тепличном).
Там я случайно встретил знакомого борца, взрослого уже мужика, грузина или дагестанца. Мы поздоровались за руку. И, видимо, в тот день это была не первая подобная встреча, потому что Коля засмеялся и сказал: «У тебя все борцы – друзья, и все чёрные».
Мы доехали на поезде до станции Лежа, дошли до Спасского (к Вале в дом не заходили), по мосту (тому самому на котором меня лет за десять до этого раскачивали) перешли на другой берег, спустились к воде, накачали лодку…
Поплыли… Слышим нарастающий гул, шум какой-то, выплываем из-за поворота, а там река в трубу собрана, течение сильное, и мы уже не успеваем подгрести к берегу. Коля кричит: «Пригибайся!». И нас затягивает. А там, в трубе, ещё и перепад воды, не сильный, но с метр-то было… Всё обошлось. Не перевернулись. Поплыли дальше. Коля потом часто вспоминал этот случай.
А речка тихая, день тёплый, солнечный… Жёлтые кувшинки, их тёмно-зелёные, формой похожие на палитру художников, листья. Белые лилии с золотыми тычинками…
Плыли не торопясь. Не помню, чтобы мы ночевали… Неужели всё это в один день уместилось?
Плыли и плыли. Менялись на вёслах, но больше грёб Коля. Искупались. Река шире стала, попадались причаленные к берегам моторки.
Прошли, чуть не зацепив веслом сеть… И вдруг с берега кричат нам, мы пристали. Там пьяная компания. Заявляют: «Вы рыбу сняли из сети!» Коля им – нет, мол, не снимали… Всё уже угрожающе…
И тут, то ли я кого-то узнал, то ли меня… Кто-то из них занимался самбо и дзюдо, но не там где я, у другого тренера (Н. Букина). Мирно разошлись.
Коля спросил: «А если бы они меня бить стали?» Я, ответил: «Ну, может, схватил бы палку и стал бы их бить…» - «А может, встал бы на колени и заплакал: «Не бейте моего Колю», - почему-то сказал он мне…
Кажется, у Кашенки мы пристали к берегу и пошли на железнодорожную станцию…
Не помню до нашего с Колей плаванья или после случилось и втроём нам побывать там. Единственный раз такое и было-то: Володя, Коля, я - приехали на Лежу (на Кашенку) на рыбалку.
И ночью у костра Володя с Колей поругались. Какие-то непонятные мне, детские счёты сводили. Глупо. Потом, вроде, помирились… Колька пальцем ткнул – смотри! – я голову-то повернул, а у меня на плече крупная ящерица сидит. Я вздрогнул, она соскользнула…
А утром отличная рыбалка была, хоть и с берега. Там островок, и в протоке между берегом и островом окунь хватал наживку намертво…
Ничего больше не помню, но обида (или скорее досада) осталась – вот я впервые со старшими братьями (на столько старше они, что у них всё своя жизнь была, а у меня своя), вместе мы, и я с ними на равных (я в классе 9-10), и эта их ругань…
Больше и не было такого, чтобы вот втроём мы были…
С Колей ещё тоже на «резинке» сплавлялись по Ягорбе, когда он уже в Череповце жил. С Володей как-то ездили в Тотемский район к знакомым за грибами и на обратном пути, опоздав на автобус в Кадникове, ночевали в пекарне…
Бывал на Леже потом уже в конце 90-х, у знакомого (по борьбе) егеря. Опять летели по реке на моторке, и я раскрытой ладонью ловил брызги. На Глушне были… Всё было хорошо, и всё уже было не так.
… Лёгкое шлёпанье волн, покачивание катера, шелест дождика по натянутому брезентовому тенту, папа и мама… «Хорошо там, где нас нет. В прошлом нас нет, и поэтому оно прекрасно…» - кажется, так сказал где-то мой любимый писатель Чехов.