Война шла сколько Надя себя помнит. Солнце не появлялось на горизонте во всей своей красе уже несколько лет. Небо больше было похоже на вечный дым и тучи. Запах гари был и прошлым, и настоящим для жителей этого маленького городка. Некоторые из соседей Нади приспособились к жизни, по крайней мере, это она так думала, подозревала. Иначе откуда еще могут раздаться выстрелы в переходе между домом и гаражом? Отличная видимость этой территории только у соседей сзади. Она часто мысленно представляла путь пули от того самого места, где они вчера нашли мертвую собаку в луже крови и до соседского окна с бледно серыми занавесками, всегда закрытыми. Всегда ли? Не казалось ли ей как-то, когда она бродила в одиночестве по огороду в поисках хоть чего-нибудь, что могло прорости в этой черной земле, что занавеска шевельнулась? Сейчас, сидя на полу у себя в зале в окружении незнакомцев, она не могла вспомнить точнее. Когда в последний раз Надя видела своих соседей? Кто там сейчас живет, в этом доме позади ее собственного?
Ее мысли отвлек смех мальчика, лет десяти, он пришел жить к ним несколько дней назад. Они с бабкой направлялись на юг в поисках лучшей жизни. Надя не представляла, что могла наговорить пацану женщина, что тот еще умеет улыбаться при такой жизни в грязи, вони. Мальчик был чумазый, но глаза у него светились радостью и жизнью, яркие голубые глаза. Волосы ложились в кудри и спадали на плечи, если представить, что они чистые, без сажи и мусора, то могли бы быть золотистыми. Надя не знала, что они нашли в ее доме – кров или еду. Наверное – первое, из второго - почти ничего не было.
Мальчик с бабкой что-то мастерили, нашли где-то старый скотч и возились с картонными коробками. Мальчишка то и дело хихикал, сначала громко, словно забываясь, а потом после нашептываний бабушки уже приглушенно. Но и глаза бабушки сверкали весельем. Откуда они такие взялись, недоумевала Надя.
-Ты слышала, что убили собаку? - подсел к Наде тощий парень лет 20, поправляя очки на переносице, одно стекло было подернуто трещиной.
-Слышала.
-Разве можно так? Это же животное! Я как вчера помню, как она туда-сюда бегала, водила, бренчала своей цепью от будки к воротам, от будки к воротам. Удивительно, что хозяева ее оставили жить.
-Что удивительно?
-Ну, ты это понимаешь, что они ее не съели.
-А что ее есть-то? Тощая была.
-Всегда найдется что поесть, - и он словно со знанием дела поправил то и дело сползающие с худого лица очки.
Надя почувствовала приступы тошноты. Ей захотелось ударить этого типа. Сколько он живет в ее доме – дня два?
-Ты чего?
-Ее звали Донна.
-Кого?
-Собаку, - процедила сквозь зубы Надя.
Они оба замолчали, парень начал ковырять грязные ногти. Старые привычки, словно можно было в таких условиях когда-то стать чистым. Надя смотрела на мальчика с бабкой, увлеченных своей какой-то игрой. Она крепко сжимала кулаки, так что чувствовала боль от вонзившихся ногтей в кожу ладоней. Девушка из-за всех сил старалась не заплакать. Она не хотела думать о своей погибшей собаке, о всех этих незнакомцах в ее доме, которые забрели на время и скоро уйдут. Она пыталась не думать ни о чем, ни о том, какая была жизнь, когда светило солнце, ни о том, как в последний раз видела пьяного отца у калитки и он насмехался, жестоко дразнил ее. Говорил, что она такой доброй и помрет, что однажды кто-нибудь придет к ней и ее, дуру, прирежет. Ибо нечего кого попало водить в дом. Ее захлестнула обида при воспоминании об этом разговоре. Она не смогла ничего ему ответить, не от того, что не было. А от того, что не видела смысла. Он все равно не услышал бы. Об этом говорило все – его качающееся из стороны в сторону тело, запах исходящий от него – мочи, сладкого парфюма, наверное, женского, и выпивки. Одежда вся в грязи, взлохмаченные волосы, с запекшейся кровью у виска. Ничего в виде ее отца не предвещало адекватного разговора, и Надя знала это. И ей было обидно все это слышать. Она до сих пор помнила, как сама выгоняла отцовых собутыльников, и те пытались то драться с девушкой, то чего-нибудь напоследок стащить. И как он, человек, который ее – свою дочь, в такое положение не раз ставил – может рассуждать, кого ей приводить в дом, а кого нет?
Всякое было. Но с тех пор Надя спала с ножом под подушкой. Все что можно было унести – унесли. Кто-то приносил – еды, припасы, оставлял одежду, полотенце, воды в бутылках. А так – приходили и на том спасибо, что не одна. Самое страшное слышать далекие обстрелы, оставаясь одной.
Отец с тех пор не появлялся.
-А ты труп куда дела? – поинтересовался очкастый.
-Какой труп?
-Собаки.
И тут до Нади дошло. Она почувствовала, как жар подступил к щекам.
-Да, пошел ты.
-Сама иди. Дура. Это же еда. Сколько здесь сейчас человек у тебя? Десять? А когда мы в последний раз ели? А тут мясо.
Надя знала, что он прав. Глаза заволокло слезами.
-Все равно не подойдешь.
-Значит, правду говорят.
-Чего?
-Там стреляют?
-Да.
-Кого еще?
-Барсика.
-Чего?
-Кота моего, чего!
Парень нервно засмеялся, бабушка с мальчиком на него обернулись. Надя зло посмотрела на собеседника.
-Ты серьезно? Убили твоего кота и собаку?
-Ты издеваешься надо мной?
-Да, че над тобой издеваться? Я спрашиваю. Ты че такая дикая?
-Ты на улицу выглядывал? Может там есть ответ?
-Ладно, ладно.
Парень выдохнул.
-Не повезло тебе. Я, конечно, слышал, что сейчас даже награду дают за самые бессмысленные смерти. Но не знал, что кто-то на это решится.
-На то есть Трибунал. Если каждый захочет невинных резать, то никто не переживет и эту ночь.
-Вот-вот, и я про то же. Итак, непонятно из-за чего война, а если мы друг друга резать будем…
Надя договорилась с Игорем, так звали очкастого, пойти за трупом собаки ночью, когда будет безопасно. Но их плану не удалось свершиться. Выяснилось чем все это время занимались бабушка с мальчишкой. Они мастерили ему бронежилет из картона и скотча. Он какое-то время носился в этой коробке, весь квадратный, кричал и веселился. Кто-то даже из жильцов схватил палку и начал изображать перестрелку, мальчик взялся обороняться. Все хохотали от того, как весело все это выглядело. Как обыденно, словно за окном и не стреляют. Словно все сидят не на полу, среди вонючих матрасов, не в одежде в пятнах, как будто и не среди песка и мусора тут же в зале, где когда то была и мебель и палас, телевизор. Словно все присутствующие на какой-то миг забыли, где они и кто и окунулись в сказку с мальчиком-героем, готовым их всех спасти. С других комнат повыползали те жильцы, что спали, уселись со всеми на полу, еще с сонными глазами, но быстро стали улыбаться, отвечая, заражаясь общим настроением.
Мальчик заигрался и выбежал на улицу. Что-то екнуло в груди у Нади. Она посмотрела на лица присутствующих, до них будто не дошло еще что произошло. Мальчик выбежал на улицу, среди бела дня. Многие повскакивали со своих мест и ринулись к двери, бабушка закричала истошным голосом. Пацан бегал и весело тарахтел где-то там за стенами, звуки его голоса быстро поглотил один единственный выстрел. Тело глухо шмякнулось, голова ударилась об асфальт.
Потом Надя еще долго глядела на аккуратную дырочку во лбу мальчика. Насколько она была видна из-за угла, комок запекшейся крови. Тело мальчика было возле собаки. На них потихоньку слетались мухи. В доме после смерти мальчика воцарилась тишина. Невыносимая, тягучая, тяжелая, она обрушилась на плечи всех присутствующих, и кто проснулся из-за детского веселья, сейчас вспомнил, где находится и пошел спать, чтобы забыться. Другие же шептались. Словно их тихие голоса могли кого-то спасти. Но почему-то именно так казалось возможным переговариваться, может таким образом отдавалась честь мертвецу. Надя не хотела заходить в дом. На улице лучше сиделось. Ей нравилось смотреть на фигуры мертвых. Это почему-то казалось ей правильным.
Все это веселье в доме, когда на улице война, все это было неестественным, словно резким всплеском, того что ни у кого не было, чем-то граничащим с истерией. Так Наде казалось. А в смерти – она видела спокойствие, избавление. Избавление от неизвестности и боли.
Через некоторое время прибыл Трибунал. Надя осталась сидеть, где и была - в своем укрытие, оставляя в поле зрения недвижимые тела. Люди в черной форме, вооруженным отрядом ринулись на дом соседей, который Надя подозревала. Недолгая суматоха и эти же люди в черной униформе с закрытыми лицами в касках, вели соседей Нади мимо трупов мальчика, собаки и кота. Девушка сидела, обхватив руками колени, не поднимая глаз на убийц. Их было двое. Теперь их ждала смертная казнь, за убийство невинных. Есть ли в этом смысл, когда идет война? Надя не знала, и ей было все равно. Рядом сел Игорь, его глаза блестели.
-Клево, да? Теперь уж можно за трупами сходить. Пацана похоронить, да и ужин приготовить.
Его лицо странно дергалось, когда он это говорил, наверное, опять самогон разливали среди жильцов. Надя ничего не ответила. Не было сил отвечать. Она просто продолжала размышлять, что вот оно – взяли убийц, тех, кто лишил ее собаки и кота. Тех, кто убил странного радостного мальчонку. Но изменилось ли что-то от этого? Нет. Война продолжается, небо все также затянуто тучами. Солнце не вышло, чтобы озарить этот мир счастьем. Нет, его просто не существует. Только редкие радости сытого желудка. Жизнь ли это? У Нади не нашлось ответа ни на этот вопрос, ни на многие другие, которые так часто ее посещали. Она встала и пошла в проход между гаражом и домом, чтобы помочь жильцам похоронить мальчика и приготовить собаку. В конце концов, это она сделать может.