Глава 12
Школьные годы (юность)
Во время зимних каникул я работал в колхозе. Мы возили на лошадях на крахмальный завод Старо-Девичье картофель, который брали у всех, кто выращивал его на своём огороде. То есть все жители облагались тогда своего рода налогом на землю. Этот налог брали за всё, то есть, если была корова, то надо было сдавать масло, если были куры, то надо было сдавать яйца, с овец брали шерсть и брынзу. Всё это надо было сдавать в срок, иначе шли проценты. за каждый просроченный месяц. А в мае каждого года подписывались на заём. Жить было не то, что трудно – невозможно.
Смертность среди оставшегося населения была очень высокой. Так, в январе 1942 года у нашего деда, Короткова Петра Максимовича, умерла жена. Могилу копали Семён, я и дед. Поминок, как таковых, не было. Мы, трое мужчин, сидели за столом и поминали нашу бабушку. Пишу эти строки и отчётливо припоминаю своего деда. Он, особенно в эти минуты, был очень важным и в то же время торжественно печальным. Мы его практически никогда не видели так чисто и опрятно одетым. Он хорошо причесал свои густые седые волосы и бороду. Был он не очень высокого роста, широк в плечах и немного кряжист. Жаль, что в то время не было фотографий, а нарисовать этот портрет так, как я это вижу, не могу. Надо быть очень большим художником, чтобы по памяти нарисовать портрет. Может быть, какие-то черты унаследовал от Петра Максимовича Вася Коротков. В частности, кряжистость и чёрные волосы. Матрёна Дмитриева (Огонькова), мне кажется, больше всего унаследовала в чертах лица своего деда. Он был ей родным дедом по матери. Её мать, Екатерина Петровна, была, мне кажется, очень похожа на него. Она умерла до войны, но я её хорошо помню, так как она очень часто приходила к нам из Шатков.
В декабре 1942 года умер наш всеми уважаемый дед, Пётр Максимович Коротков. До кладбища гроб с телом деда несли женщины.
Итак, в роду Коротковых остались мы с Семёном Алексеевым. Ему было одиннадцать лет, а мне 20 декабря 1942 года исполнилось двенадцать лет.
Осенью 1942 года, перед своей смертью, дед научил меня пахать на сохе, которую вместо лошади возили женщины. А мне приходилось ими управлять. Соху надо было держать на руках, она была достаточно тяжёлой. Дед наблюдал за моей работой, печально посматривал на меня своими потухшими, слегка покрасневшими глазами из нависших густых седых бровей. Трудно сказать, о чём он тогда думал. Может, о своей скорой кончине и о том, какую нелёгкую жизнь он прожил.
А жизнь его действительно была нелегка. Где-то году в 1922 он похоронил своего единственного сына Петра Петровича Короткова, который был отцом моей крёстной Марии Петровны, Анастасии Петровны и Геннадия Петровича; все они помнили его очень плохо. А в 1939 году похоронил единственную дочь Екатерину Петровну, мать Матрёны (Огоньковой). Своих внуков Марию, Анастасию и Гарася поднимал, воспитывал он вместо отца. Нужды и горя они за ним не знали. Жили они до коллективизации очень хорошо. У них было две лошади, три кирпичных амбара, кирпичный двор, кирпичный погреб и добротный кирпичный дом, состоящий из передней и задней половин. Если было три амбара, то, видимо, там было и зерно. Помогал он и нашей семье, то есть моей бабушке Анне Филипповне, растить четверых детей – Анну, Николая, Агафью и Степана. Моя бабушка Анна Филипповна была родной сестрой Ванюшки Рябинина, но он очень мало помогал ей в хозяйственных делах. Весь груз тяжести при ведении хозяйства лежал на плечах Анны Филипповны. А мой дед Коротков Иван Максимович – муж моей бабушки и брат Петра Максимовича – умер осенью 1910 года от воспаления лёгких. Это заболевание он получил при гашении извести. Когда он замешивал известь, обломилось приспособление, и он упал в холодную осеннюю воду, которой растворяли известь. Мокрый, он продолжал работать. На второй день он уже не встал, и вскоре умер.
