Когда ему предложили поесть - он отказался.
. . .
Свет резал глаза. Неприятно было спать.
"Так уж уснешь здесь!» - подумал он, перевернулся на другой бок и провалился в глубокий сон.
Ему снились поля, прекрасные в предвечернем свете. Когда-то он был на них. Атеперь он был в духе, в духе свободном и витающем, поглощающим пространства! Перемещался по полям, по заснеженным горам, где прошла его юность. Ончувствовал себя свободным и мог превозмогать любые препятствия. Свобода Духа! Вот что важное. Тебе неймется и ты проходишь, пронзаешь, пролетаешь многие пространства и миры!
Вскоре легкий сон сменился тяжелым. Чувствовалось приближение беды. Но не только его смерти. Он знал, что умрет и воспринимал свою смерть спокойно, какмиропонимание Господа в своей душе. Что-то еще ждало его впереди, неприятное и злобное. Что ждало весь их род.
Во сне он забеспокоился, заворочался беспокойно на постели. На лбу выступил пот.
Начиналась агония. Он хрипло задышал.
Мимика его находилась в беспрестанном движении, брови поднимались и опускались, глаза раскрывались, но зрачки не видели этого мира. Желвакинапряглись.
"Плохой сон", - подумала доктор и положила графу холодный компресс на лоб.
Лев Николаевич перестал беспокоиться. Дыханье стало ровнее, но всё равно чувствовалось, что его не спасти.
-Может, морфий?
Раздался голос.
-Давайте!
Ответил кто-то.
Он страдал от жара и холода одновременно. Ничто ему не помогло. Лекарства и доктора оказались бессильны. Это просто старость, усугубленная долгим напряженным трудом жизни.
Доктор после укола занял своеобычное место. А ему снились горы.
Он захотел влиться в одну из них. Но она его не приняла. Ответила отказом. Пока. Но ничего, скоро, скоро всё будет в порядке! Он уже скоро придет и разовьется! Разовьет своё тело, свой Дух, свою мысль до беспредельных возможностей!
Ведь несмотря на свою славу, достояние, массу вложенных в свои книги бесценных мыслей Лев Николаевич Толстой считал себя глубоко ущербным человеком!
Никакое понимание этого не поймет, никакие мозги! Но пониманье его - это понимание Духа Вселенной, в которой родился и умрет. Никто не может упрекать его. И не владеет знанием тот, кто не прочитал хотя бы одной из его книг!
Но он не беспокоился.
. . .
Ему было не совестно, что он прожил такую жизнь. Жизнь Правила и Порядка. Далеко не самое главное в жизни правильно умереть, но - главное жить правильно и по совести. Он много раз утверждал это и ни разу не ошибся.
И не правы были те исследователи его творчества, которые утверждали то, что он был легкомысленным гением. И ничего того ему не надо было. И не стремился он доказать себя среди этих, как он называл их,- слабоумных гениев человечества.
Он шел, и ничего не требовал. Требовали от него! Подарков, денег, протекции. Емуэто ничего не надо было. Он страшился умереть в косности, грехе, скупости. Итеперь он дошел до того конца, когда дальше нет ничего, кроме смерти. Он шел вперед, не боясь ничего, он пел только великий Гимн Жизни. Стремился доказать только себя, а не других. Другие сами о себе позаботятся, если у них есть мозги. Естьчесть и гордость их жизни. Есть понимание того, что есть момент и его надо использовать с толком. А не бросать всё и плакать. Великая косность жизни захватила всех, но до него она не коснулась.
И ни жена и ни дети не его, а Бога создания и порождения. Он только прокладывал им дорогу. Он не стремился ни к их славе, ни к своей. Ему не нужна была вящая слава.
...Ему было хорошо и радостно. Весеннее Солнце освещало кроваво-красные вершины. Снежные вершины красились в нежно-розовый цвет с прожилками багрового в трещинах и разломах. Ледяные пики стремились вверх. Льдистые тени бросались вниз. Рыже-красные,с голубым отливом.
С тучами и облаками творилось тоже самое. Предзакатное Солнце испускало последние лучи. И всё было огненнорыжим, со стальными тонами. Все было наполнено уникальным светом и теплом. Но внимание привлекли только тучи. Иогненный, темный с синим обод вдруг окрасился в небесно-голубой цвет и стал цвета стали. Чистой стали. Необычный, красивый цвет. Красивый необычный цвет, покаеще недоступный для земных художников.
Он спустился по склонам гор, и обнаружил как Солнце отдает последние порции тепла и светоносных лучей, и как жадно их впитывают новые нежные ростки зелени.
Он еще никогда не видел столько зелени сразу! Ни молодой, ни старой. Обширныеполя виденные им в России были всего лишь бледной копией этого благолепия. От
далеких равнин до самых предгорьев. Все эти пространства вдруг окрасились огненным светом на сине-зеленом фоне. Это было прекрасно!
. . .
...И невыносимо хорошо! Ему захотелось запеть об этом прекрасном! О долинах и равнинах окружающих его, пространствах и склонах зиждущихся на самом основании Земли. о Духах, охраняющих эти горы, и могущих защитить его! Онепереносимом чувстве счастья, охватившем его!
Ровное кольцо синих туч, прозрачных, стальных, с ярко-рыжим ободом, вдруграскрылось и выпустило из себя ровное поле гладких и белых облаков. Как ярко-белые барашки в окружении пастухов в синих плащах.
Берегитесь, барашки, сейчас вас принесут в жертву!
И точно, ровно через секунду на землю ударили плотные потоки воды. Сильныйшумящий дождь, воспевающий, повторяющий и поющий весну!
Лев Николаевич заворочался во сне. Он почувствовал влагу. Сон неожиданно сбывался! Он тихо улыбнулся. Но тут что-то самым грубым образом вернуло его в действительность.
Он почувствовал у губ стеклянный, наполненный влагой, негромко позвякивающий о передние зубы стакан. Он попытался было отодвинуться, но сильная рука удерживала его голову и прижимала стакан к его губам.
-Я не хочу пить!
Хотел закричать он. Но голоса не было. И он был вынужден пить.
Капли и уколы слабо помогали Толстому. Когда околосердечная мука, невыносимопосасывающая у сердца, схватила его - страдание отразилось на его лице. Он приподнялся. И те же сильные руки стали укладывать его на подушки. Он хотел просить о помощи, но не мог сказать ни слова. Никак не мог сопротивляться этим жестоким рукам.. Но сердечная грудная мука стала еще больней и серьёзней.
Он скрючился и застонал.
Доктор пощупал ему подбородок. Не дрожит ли?
Схватил за руки, но пульс не держался. Он испуганно посмотрел графу прямо в глаза.
"Ну это уж становится невыносимым!"- подумал Лев Николаевич Толстой, и умер.
И вознесся он в Дали Небесные, благословляя и прославляя род.
И прошли они мимо него. Новое было на них! Новая Радость! Новая мудрость Жизни. И просто судьба. Они прошли мимо него, зажав в руках факелы-светочи мудрости. Они и сами были светочами. На концах факелов их, в огне живом, были мудрости новые учителя. Деятели науки и искусства. Они прошли перед ним стройными рядами. И они нравились ему. Он был рад, что в каждой руке был зажат факел. Инемного было среди них жадных, бедных, невыносимых в своей простоте
безразличия. Такие воровато косили глазами, и пытались выхватить факел из руки уже сжимающей его. Но руки не давались, уносились дальше во тьму, освещая её и очерчивая её границы.
Бедные, злые оставались в темных закоулках коридоров,лабиринтов,в которых они раньше шли. И не было больше Света и они оставались во тьме. А новые Потомки уходили дальше, держа пред собой факелы-светочи. Они сами были Светочами Мудрости во тьме веков.
Дух Отдохновения пришел за ним и он растворился в Нём.Но пред тем понял, чтотворить будет вечно! И не будет этому конца! И он пел Гимн Великой Жизни, котораядает ему этот шанс - творить вечно!
Он звал, он кликал Имя. Но не понимал того, почему не приближаются те, кого он звал.
Вот Они стоят в серебряной матовой дымке. Их огромные фигуры без движения.
Вдруг они, взявшись за руки, приближаются к нему. И они двинулись рука об руку и забрали его с собой.
И не поражаться и не восхищаться этим было невозможно!