Изловил я таки мышь. Моей заслуги, в этом, правда, немного – она самостоятельно забралась в мусорный пакет, привешенный под столом для мелкого мусора и, извините за интимные подробности, оберток от шоколада и мороженого, которые и послужили, надо полагать, приманкой. Мне осталось только слезть, кряхтя, с конской своей кровати и закрутить пакет узлом.
В одних калошах и с мышью в мешке я вышел на двор, заодно и закурил. Побродил по двору, послушал отдаленное погромыхивание ползущей с запада грозы. Мышь в пакете устала уже бояться и принялась снова глодать обертку от съеденного мною на сон грядущий эскимо в карамельной глазури, а я всё думал, что бы с ней сделать.
Нет, я божью корову из себя представить не пытаюсь. В запутанной и не вполне последовательной своей жизни я был сначала биологом, потом окольным путем оказался в медицине, потом вот поселился в деревне и завел хозяйство со скотиной, так что броня профессионального цинизма на мне тройная, и умученные мышки-лягушки, зарубленные куры, зарезанные козы и прочее, о чем я даже упоминать не буду, чтобы не прослыть уж совсем чудовищем, мне во сне не является. И никакой проблемы в том, чтобы раздавить указанную мышь калошей, докурить и идти спать дальше, в общем, не было.
Но. Но. Штука в том, рассуждал я, расхаживая по двору и тряся гениталием, что упомянутый выше цинизм в своем генезисе опирается на чувства и эмоции прямо противоположной направленности. Поясним на примере (обратился я к дремлющим на крыльце кошкам). Вот, скажем, куры. Какие бы они ни были примитивные (на самом деле – нет), но когда с ними проводишь сотни часов в год, то относиться к ним, как к яичным автоматам, просто не получается. Вольно ли, невольно – начинаешь их различать, подмечать особенности поведения (та – поглупее, эта – склочная, еще одна – робкая, но хитрая), переживать за них, лечить, когда болеют, et cetera. Куры, в свою очередь, тоже – отличают тебя от прочих людей, сбегаются на твой голос, клекоча от возбуждения, даже не клюются, когда забираешь из-под них яйца (а другой-то кто полезет – шипят, скрежещут, клювом долбят!). В общем, у тебя с ними отношения. А потом – колода, топор, и невысказанное "сволочь" в затухающих желтых глазах. Того хуже если козы, особенно козлята. Кормишь их на руках из бутылочки, они мордочкой в тебя тычутся, сыто кряхтят… Ладно, хватит.
В общем, налицо эдакий императив амбивалентности (кто-то из кошек слез с крыльца и стал деликатно тошнить в кусты) – наряду с неизбежными симпатией и эмпатией, возникающими по отношению к объекту, логика производства в личном подсобном хозяйстве с той же неизбежностью обязывает быть к нему (объекту), по меньшей мере, бесчувственным. Это довольно сложно совместить человеку с более или менее сохранной психикой (а вот шизофренику, например, легко: амбивалентность – один из облигатных симптомов шизофрении, одно из "трех А" триады Блейера).
От этого у каждого свои средства. Кто-то в самом деле рыдает над каждой курицей, и потом в рот не берет и ложки супу, из неё сваренного. Некоторые, напротив, совершенно очерствевают душою, что на пользу не идёт ни душе, ни хозяйству. Вот выпивать еще можно – это вообще примиряет со многими жизненными невзгодами. Я же (как и многие, тут ничего уникального) выучился как-то относиться ко всякой животине если не с симпатией, то с почтением, но и с пониманием того, что при необходимости я могу её совершенно бестрепетно умертвить. А без необходимости лучше своею властью и возможностями не злоупотреблять, и это не только к данному случаю относится.
Так что, закончив, к великому облегчению кошачьего поголовья, свою лекцию, я мышь отнес подальше от дома и выпустил в траву. Что не помешает мне сегодня в очередной раз разложить на заднем дворе отраву для грызунов. Ибо всё должно идти своим чередом.