Что такое жертва? Ужасное слово для современного обывателя. Для меня. Сама формулировка «добровольный отказ от чего-либо ради кого- или чего-либо» печалит. Сейчас понятие жертвы воспринимается лично, ассоциируясь с личным временем, пищевыми предпочтениями, удовольствиями. В древности люди приносили жертвы богам, что бы продемонстрировать им почет и уважение. Причем приносили в жертву все самое лучшее, что имели, от чего скорее всего не хотелось отказываться. Молочные ягнята, спелые овощи и фрукты первого урожая, мед, вина, масла и благовония. В Риме во время 2-й Пунической войны была принесена жертва из 300 быков! Про жертвенных девственниц, наверное, можно вообще не говорить. Жертвовалось всегда все самое лучшее. Ценность жертвы – соизмеряется величине боли потери, добровольного отказа, как я писала выше.
В нашем мире боль материальной потери выражается в деньгах. Чем больше сумма, чем дороже какая-то вещь, тем ценность нашей жертвы выше. Поэтому, желая воздать почести, продемонстрировать благодарность, человечество из века в век возводило необычайно красивые и ослепительно богатые храмы богам и дворцы правителям.
Именно поэтому в культовой архитектуре прошлого мы можем видеть месяцы и годы кропотливого и тяжелого труда каменщиков, ваятелей и зодчих, можем видеть самые дорогие материалы, самые дорогие и сложные украшения интерьера. И важен здесь, как вы понимаете, не принцип аляпистости и фарса. А именно жертвы. Если строители экономят, выбирая из двух, допустим, мраморных слебов более дешевый, или, того хуже, бутафорию вместо оригинала, то это лишь желание пустить пыль в глаза, но не положить на алтарь самое ценное, что есть. Как если бы древние животноводы приносили в жертву богам не молодых ягнят, а их чучела. Труд (выраженный и в цене использованных материалов), вложенный в строение, является основой его эстетического восприятия. Цитируя Д. Рескина, «…зримые свидетельства труда, вложенного в постройку, умножают его красоту». Ближе к завершению главы Рескин пишет: «…куда более возвышенными и упоительными восторгами мы обязаны прекрасным фасадам с пестрой мозаикой, где теснятся придчудливые фантазии, сонмы смутных образов, многочисленней и чудесней которых не рождал ни один сон в летнюю ночь, эти сводчатые порталы, тесно оплетенные листвой, эти окна-лабиринты из витых кружев и звездчатых просветов, эти неясные громады бессчетных шпицев и увенчатых коронами башен предстают нашим глазам как единственные, быть может, свидетельства веры и благоговейного трепета давних поколений».
Конечно, сейчас не строят Руанских соборов. Само понятие жертвенности больше не актуально даже для культовых сооружений. Удешевление себестоимости – то, к чему стремятся все капиталистические производства и логика противоречия с жертвенностью, не смотря на внешнее богатство и торжественность современной архитектуры, очевидна. Нам не нужно сейчас приносить жертвы. Мы живем здесь и сейчас, и для себя. И вопрос не в том, что стало с жертвенностью, почему мы не стремимся больше «засвидетельствовать благоговейный трепет» (думаю ответ у читателей есть), а в истоках ощущения потери какого-то первородного качества современной архитектуры, которая является нашей гордостью и которая останется нашим потомкам.