Умерла Елена Макеенко — редактор «Полки», куратор программы Красноярской ярмарки книжной культуры и критик, которая сотрудничала со многими сетевыми и печатными медиа. Это она блестяще разобрала сорокинскую «Норму» и чеховский «Вишневый сад», организовала встречи Владимира Медведева, Анны Козловой, Алексея Поляринова и Шамиля Идиатуллинас сибирскими читателями, открыла для широкой публики роман Алексея Сальникова «Петровы в гриппе и вокруг него» и «Рассказы» Наталии Мещаниновой.
Мы выражаем соболезнования родным, близким и коллегам Елены и с любезного разрешения «Горького», Esquire и «Нового мира» публикуем отрывки из ее рецензий — неизменно тонких, учтивых и проницательных. Вечная память.
Роман о том, что сбежать в сказку и убежать из сказки одинаково невозможно
«Начинаясь как скучное, но вроде бы важное совместное путешествие далеких друг от друга родных людей, road story неожиданно наполняется причудливой нечистью, сказками и детскими песенками со вторым дном, волшебными помощниками и настоящими опасностями. Из-за второй части «Муравьиного царя» невозможно не сравнивать с «Метелью» Владимира Сорокина или прозой Мамлеева. Но, к чести для Афлатуни, сравнение не делает его текст вторичным, а, напротив, убедительно доказывает, что хорошие русские писатели еще не перевелись». Читать полный текст
Сухбат Афлатуни «Муравьиный царь»
«Подполз один бандерлог в дубленке скрасить мое одиночество. Спасибо, мое одиночество и так разноцветно дальше некуда».
Авантюрная повесть о расшифровке средневекового кодекса
«История стартует с самого простого сказочного запрета: Пенумбра берет на работу в книжный продавца и не разрешает ему читать. Дальше — вереница странных посетителей, нарушение запрета, попытка смухлевать в решении многовековой задачи, противостояние с главным злодеем, разочарование единомышленников, сбор команды суперпомощников и, само собой, хэппи-энд. Книжка Слоуна, похоже, призвана помирить технологических оптимистов и бумажных консерваторов, сдержанно иронизируя в обе стороны, но все-таки обещая, что всем найдется место в мире будущего». Читать полный текст
Робин Слоун «Круглосуточный книжный мистера Пенумбры»
«— У меня сложилось впечатление, что все читают с мобильных телефонов. — Не все. Есть множество людей, ну, знаете, тех, кому по-прежнему нравится запах книг. — Запах! — повторяет Пенумбра. — Когда заходит разговор про запах, считай, дело табак».
Роман о морфиновом путешествии художника Хаима Сутина к Богу
«Дутли чрезвычайно вольно обращается с образами и фактами, недаром в финале повествователь встречается со своим альтер-эго — следователем тайной полиции, который дает дельные советы о том, как нельзя писать историю чужой жизни. Но эта вольность на удивление не раздражает. Поэтический бэкграунд автора дает о себе знать не только в тесноте образов — есть ощущение, что книга написана для чтения вслух, подобно священным иудейским текстам, чтение которых вводит в транс. «Последнее странствие Сутина» ритмически и синестетически (не увидеть цвета красок за буквами невозможно) изматывает читателя — в хорошем смысле. Это вообще скорее поэма, чем роман. Экстатическая ода боли и цвету. В конечном счете идеальная биография художника». Читать полный текст
Ральф Дутли «Последнее странствие Сутина»
«Нужно иметь способ устранить себя из этого мира, подобно картине».
Трогательный роман взросления с нейролептиками, сексом и суицидом
«Потенциально огромные и острые открытия Козлова упаковывает в небольшую историю, которую поверхностно можно прочитать как мизантропическую. Здесь все так или иначе больны, смешны, нелепы, жалки, неприятны и виноваты, хотя на общем фоне одни все-таки оказываются лучше других. Однако в этой мизантропии, прямоте и злой иронии, над которой смеешься, а потом стыдливо спохватываешься (как можно!), звучат неожиданно нежная интонация и даже — опять-таки прямолинейная — сентиментальность. В конечном итоге все это — разговор о любви, которой убийственно не хватает людям, единственном лекарстве от “ ******* ”». Читать полный текст
Анна Козлова «F20»
«Любовь — это радость от того, что другой существует. Не более того. Ты не можешь стать им, и ты не можешь с ним слиться, оставаясь собой. Но ты можешь радоваться».
Образцовая женская мелодрама в тылу сражений
«Ханна умеет точно давить на эмоции, а повествование развивается с ровной ненаскучивающей динамикой, которую портит только стопроцентная предсказуемость сюжетных поворотов. При должной терпеливости (или неискушенности) читателя «Соловей» может предложить средней мощности катарсис и даже условный хэппи-энд для выживших. Но как всегда бывает с такими книгами: стоит слезам высохнуть — и думать больше вроде бы не о чем, чистой воды переживание». Читать полный текст
Кристина Ханна «Соловей»
«Нынешние молодые хотят знать все обо всех. Они думают, что, разговаривая о проблемах, смогут их разрешить. Но я из поколения не столь бойкого. Мы знаем, как важно забывать и порой поддаваться искушению начать все заново».
Холокост как фашистский бизнес-стартап
«Мартин Эмис, давно погрузившийся в темы тоталитаризма, террора и Холокоста, в послесловии к «Зоне интересов» перечисляет внушительный список документальных трудов, на которые он опирался при работе над книгой, и подробно останавливается на некоторых из них. Там же писатель обращает внимание на загадку, ставшую центральной идеей — центральной «черной дырой» — романа: это принципиальная непонятность Гитлера». Читать полный текст
Мартин Эмис «Зона интересов»
«Да, думал я, как же могла «дремотная земля поэтов и мечтателей», самая высокообразованная нация, какую знал мир, как могла она согласиться навлечь на себя столь дикий, столь фантастический позор? Что заставило ее народ, мужчин и женщин, позволить изнасиловать их души».
Повесть автора таежных вестернов
«В отличие от книг Романа Сенчина вроде «Елтышевых» и «Зоны затопления», новая история Григоренко не просто деревенский нуар, где ничего хорошего уже не может произойти в принципе, а рефлексивная социальная драма, которой не чужды проблески надежды». Читать полный текст
Александр Григоренко «Потерял слепой дуду»
«В каких-то администрациях даже придумали лозунг: "Красноярск — город, в котором хочется жить". Но жить — вообще хочется».
Киберсекс, искусство и тяжесть бытия
«Тем временем за эффектным, но корыстным саморазоблачением, за многоуровневыми, злыми, не всегда смешными анекдотами про политику, гаджеты и совриск, за по-хорошему зубодробительной концепцией мыслящего рандомного кода проскальзывают неожиданно позавчерашние аллюзии и цитаты. Претензии, будто Пелевин только что открыл для себя убер, айфон, Бэнкси и «Пятьдесят оттенков серого» меркнут на фоне упоминания стюардессы по имени Жанна и хита группы «Альянс». К этим маячкам для старой читательской гвардии цепляются и сожаления о том, что ты, дорогой читатель, тоже наверняка помнишь слишком много Хайдеггера, из-за чего у тебя плохо со свежими идеями, и тебе тоже «многомысленно в фейсбуке, но нет в фейсбуке счастья», и про «сны, мечты и образы, индуцированные рекламой и маркетингом» тебе, конечно, тоже все давно ясно. Но главное — даже на пятнадцатом романе Пелевина тебе, дорогой читатель, до сих пор непонятно, как быть? А часики-то тикают». Читать полный текст
Виктор Пелевин «iPhuck 10»
«Любой человек инсталлирует скачанные из сети программы на свой девайс с большой осторожностью. А их ведь можно стереть. В крайнем случае можно выбросить девайс и купить новый. Но на главный диск у себя в голове, который не поменять до смерти, человек доверчиво ставит что попало».
Человек, который видел рассвет
«Если в самом деле считать «Клудж» автобиографией, несмотря на разрозненность ее линий, можно прочитать его и как ответ на вопрос «Почему Лев Данилкин перестал быть критиком?» или даже как предупреждение любому, кто решится занять его место. Известно, что как только хобби превращается в профессию, оно лишает удовольствия. Известно, что критикам трудно испытать ту же радость, что непрофессиональным зрителям или читателям. Известно, что острота ощущений требует постоянного затачивания, усиленного давления, большего погружения. И вот человек, уже обошедший городской рынок с бывшим бандитом и увидевший, как умирает старейшая черепаха Галапагосов, обнаруживает, что литературный рассвет, который он заметил, описал и приготовился ждать новых лучей, оказался фотообоями. Что делать дальше?» Читать полный текст
Лев Данилкин «Клудж. Книги. Люди. Путешествия»
«Представь себе, отвечал мой собеседник, что все филологи вдруг исчезли. Я застыл, на мгновение завороженный этой перспективой. И? Что и? — ведь филологи заняты тем, что хранят слова. А наша цивилизация — ло-го-цен-трич-на! Вместе с филологами исчезнут и сами слова. Люди будут ценить только то, что материально, — то есть деньги; очень быстро ты окажешься среди существ, которые будут всего лишь звенеть монетами и мычать; но без слов и монеты быстро пропадут».
Ностальгический роман про советское детство
«Беда этой крепкой в сущности книги разве что в замахе, который взял автор. Не желая упускать ни одной милой сердцу детали, он готов посвящать перепалке учеников с классной и директрисой десятки страниц, а летнему лагерю с зубной пастой на лицах — добрую сотню. По этой причине явно продуманная, а кое-где и ловко закрученная композиция трещит от переизбытка фактуры. Впрочем, читать «Город Брежнев» в первую очередь все равно стоит ради фактуры. Особенно — если вы родились в советской провинции в начале семидесятых и готовы провести страниц семьсот в условном городе детства». Читать полный текст
Шамиль Идиатуллин «Город Брежнев»
«Если получается, что верить вообще никому нельзя, то как жить-то вообще? Никак, получается. А я хотел жить. Почему-то. По привычке, наверное, и потому что ничего другого не умел».
Роман в жанре альтернативной истории про вождя народов
«Автор конструирует иезуитски хитрый диалог прошлого с современностью, щедро наполняя его пассажами о том, какими разными бывают правды, и толсто намекая на актуальность ситуации, в которой «весь мир против нас». А еще рисует портрет Сталина в таких теплых тонах, что становится неловко. Но есть две вещи, которые спасают роман от совсем уж лобовой публицистичности, куда его то и дело сносит. Во-первых, он отменно написан и игрой с анахронизмами здесь можно только любоваться. А во-вторых, быстро выясняется, что главный герой, он же рассказчик, вещает post mortem — и, стало быть, анахронизмы выдают в нем не только свидетеля и судью истории, но и ненадежного повествователя. По недосмотру или великодушию выдал Рыбаков читателю этот смысловой противогаз, сказать трудно, но системе правд в романе это определенно пошло на пользу». Читать полный текст
Вячеслав Рыбаков «На мохнатой спине»
«Что в семье я ни о чём рассказать не мог, – это полбеды, это понятно: гостайна. Но даже угрюмой апатии нельзя было себе позволить. Надо улыбаться, держать радость, оберегать семейное тепло. Ведь стоит его раз упустить, и уже не восстановишь, как было».
История про Таджикистан, рассказанная на семь голосов
«Повествование ведут семь рассказчиков: городские подростки, местные жители, московский журналист, боевой командир и святой человек — каждый со своим голосом и мировидением. Благодаря этой полифонии читатель как будто наблюдает за происходящим одновременно на нескольких мониторах, то и дело погружаясь в народные предания или получая политинформацию. Владимир Медведев сам долго жил в Таджикистане, сменил несколько профессий, от рабочего в геологическом отряде до учителя в кишлаке, и много лет работал корреспондентом в газетах. За каждым эпизодом чувствуется реальный опыт, а «техническое послесловие» с пояснениями укрепляет доверие, какое нечасто вызывают художественные тексты». Читать полный текст
Владимир Медведев «Заххок»
«В этом и состоит главное искусство власти — управлять не действиями, а желаниями подвластных, чтобы желания в свою очередь управляли их действиями».
Романтическая поэма в прозе о жизни Нестора Махно
«В отличие от <...> Леонида Юзефовича, Игоря Малышева меньше всего в разговоре о Гражданской войне интересует амбивалентность истории. Его анархисты — люди грубые, но справедливые. Таская гроздьями тела белых офицеров, привязанные к конями, и превращая их в куски мяса, номаховцы просто выпускают пар, мстят за вековую крестьянскую обиду на барина. Тем временем белогвардейцы — люди сплошь высокомерные и подлые, готовые в любой момент предать монархию и повесить товарища на ремне лишь бы выжить. Малышевский Номах почти святой, носитель единственно верной правды, великой мечты о рае на земле. Номах — мессия, которого предает не Иуда, но народ, не понявший и не дождавшийся своего счастья. А Малышев — его евангелист, создающий буквально поэму, правда, все-таки нисколько не ироничную». Читать полный текст
Игорь Малышев «Номах»
«Русский человек часто бывает бестолково и нерасчетливо запаслив».
О литературе и не только — читайте в Bookmate Journal
Автор: Игорь Кириенков